Пал Палыч
Гость
 |
https://monocler.ru/razlichiya-v-vospriyatii/Начало статьи: Исследователи зрения среагировали быстро, обратив внимание на оптическую амбивалентность освещения на фотографии. Если визуальная система восприятия определяла фотографию как сделанную в помещении с теплым светом, платье становилось сине-черным, а на открытом воздухе — бело-золотым. Той же весной, на ежегодной конференции Vision Sciences Society была продемонстрирована реальная версия платья (для справки, сине-черного), подсвеченного разными способами, с целью продемонстрировать, насколько по-разному проявлялся облик платья в зависимости от освещения. Но ничего из этого не объясняет, каким образом восприятие разных людей автоматически определяло для себя вид этого освещения (одним из факторов прогноза может быть типичное время пробуждения человека: «совы», к примеру, проживают больше времени в теплом, искусственном свете).
Каким бы ни было объяснение этого феномена, удивителен тот факт, что такое базовое отличие в визуальном восприятии может ускользнуть от нас. Вплоть до момента популярности этого платья (#TheDress) никто, в том числе ученые, изучающие зрение, не догадывались о наличии подобных противоречий в восприятии. Тем удивительнее, насколько легко можно создать это противоречие. В случае с платьем достаточно задать вопрос «А какого оно цвета?» Если мы были так слепы к таким очевидным различиям в визуальном опыте, как много еще открытий в области таких противоречий нам предстоит обнаружить, если знать, куда смотреть и какие вопросы задавать?
Взять случай Блейка Росса, сооснователя браузера Firefox. Первые три десятилетия своей жизни Блейк считал свой субъективный опыт весьма обыкновенным. Ну а почему нет? Пока однажды он не прочитал научно-популярную статью о людях, у которых отсутствует способность видеть визуальные образы. В то время как большинство людей обладает способностью без всяких усилий формировать зрительные картинки внутренним зрением, есть те, кто этого не может — этот феномен был зафиксирован в 1800-х годах, но свое название получил совсем недавно — афантазия. Из этой статьи Росс и узнал, что это есть у него. Его реакция была поразительна:
«Представьте себе, что на вашем телефоне высвечивается уведомление с горячей новостью: “Вашингтонские ученые открыли бесхвостого человека. Что ж, мы тогда кто такие?”»
Росс начал опрашивать своих друзей и скоро выяснилось — то, что он принимал за нормальное состояние свою неспособность видеть образы, нормой не является. «Я никогда в жизни ничего не представлял, — написал Росс в журнале Vox в 2016 году. — Я не могу “увидеть” лицо своего отца или прыгающий голубой мяч, вспомнить свою детскую спальню или пробежку, на которую я вышел 10 минут назад… Мне 30 лет, и я никогда не знал, что человек способен на такое. В голове не укладывается!”»
Подобные скрытые различия сопровождаются интуитивным чувством изумления. Мы очень привязаны к идее об определенном порядке вещей, потому что на этом зиждется наше мироустройство. Встретить кого-то, для кого мир работает по-другому (даже в таких простых вещах, как цвет платья), означает обнаружить, что наш способ восприятия может быть «неправильным». И если мы не можем быть уверены в цвете платья, в чем же еще мы можем ошибаться? Похожим образом, для человека с афантазией идея того, что существуют зрительные образы, означает увидеть пропасть между его восприятием и восприятием большинства людей.
Изучение таких неприметных, на первый взгляд, деталей, может обогатить наше научное понимание сознания. На исследование того, как время отхода ко сну влияет на восприятие цвета, ученых вдохновили не люди, поздно ложащиеся спать, а стайка энтузиастов в интернете, живо обсуждающих свои впечатления от двуцветного платья. Исследование феномена афантазии открывает нам понимание того, как люди, лишенные воображения, способны достичь тех же целей (например, вспомнить визуальные детали своей гостиной) без использования вспомогательных образов. И подобных примеров множество. Изучение и понимание таких различий, вероятно, также является моральным императивом, поскольку они помогают нам понять различные способы существования человека и сопереживать этим различиям. Мысль о том, что человек может иначе отреагировать на ситуацию не только потому, что у него другое мнение или опыт, а потому, что его восприятие ситуации фундаментально иное, очень отрезвляет.
Большую часть своей научной карьеры я особо не задумывался об индивидуальных различиях. Как и большинство ученых-когнитивистов, занимающихся проблемами познания, я стремился манипулировать различными факторами, чтобы выяснить, как это повлияет на общие групповые значения. Предметом моего научного интереса были способы, которыми язык дополняет человеческое познание и восприятие. Поэтому я изучал, например, влияет ли освоение названий новых объектов на то, как люди их воспринимают, запоминают и распределяют по категориям. Это были типичные исследования групповых эффектов, в которых мы сравнивали, как люди реагируют на различные стимулы. И, как водится в подобных исследованиях, разные люди отвечают по-разному, но мы берем за основу средние значения реакций.
Например, услышав слово «зеленый», люди могут различить тонкие оттенки между более и менее насыщенными образцами зеленого цвета. Когда мы предлагаем испытуемым выполнить параллельное вербальное задание и язык входит в диссонанс с изображением, например, при группировке объектов, имеющих один размер или цвет, у большинства участников возникают затруднения. Но большинство — это еще не все. Может ли быть так, что некоторым язык помогает различать цвета и распределять предметы, а другим — нет? Это привело нас к поиску других скрытых отличий в восприятии, подобным афантазии. В частности, наше внимание привлек такой универсальный человеческий феномен, как внутренняя речь.
Большинство людей свидетельствуют о наличии внутреннего голоса. Для примера, 83% (3445 из 4145 людей в нашей выборке) «согласны» или «абсолютно согласны» с утверждением «В процессе чтения я слышу голос в своей голове». В таком же соотношении — 80% — «согласен» или «абсолютно согласен» с утверждением «Я размышляю о проблемах в форме диалога с собой». Это соотношение возрастает в темах, касающихся социальной проблематики: 85 % «согласны» или «абсолютно согласны» с утверждением «Когда я думаю о социальной проблеме, я часто внутренне проговариваю ее сам с собой».
Но и 85% — это не все. А что насчет тех, кто не согласен с данными утверждениями? Некоторые из них сообщают о наличии внутреннего голоса только в определенных ситуациях. Когда речь заходит о чтении, некоторые из них утверждают, что слышат внутренний голос, только если они специально замедляются или читают что-то сложное. А небольшое количество опрошенных (2-5%) утверждали, что никогда не слышали внутреннего голоса. Как и люди с афантазией, которые считают, что визуальные образы — это оборот речи, люди с анендофазией (термин, придуманный мной с Джоан Недергаард для обозначения отсутствия внутренней речи) полагают, что «внутренние монологи», столь распространенные в сериалах, всего лишь киноприем, а не то, что мы переживаем в действительности. Люди с анендофазией не повторяют про себя минувшие разговоры, и, хотя они в целом представляют, что хотели бы сказать, они не знают точно, что именно они скажут, пока не начнут говорить.
Заманчиво думать, что существует компромисс между мышлением с помощью языка и мышлением с помощью образов. Взять хотя бы распространенную идею о существовании разных стилей обучения — преимущественно вербальном или визуальном (классификация, к слову, некорректная). Когда дело доходит до визуальных образов и внутренней речи, мы находим умеренную положительную корреляционную связь между яркостью образов и наличием внутренней речи. Испытуемые, обладающие более развитым визуальным рядом, имеют более развитую внутреннюю речь. И наоборот, люди с отсутствием внутренней речи сообщают, что у них мало образов.
В связи с этим возникает вопрос: какими для них представляются их мысли? Когда мы спрашивали об этом, то, как правило, получали довольно расплывчатые ответы, например, «Я мыслю идеями» или «Я мыслю концепциями«. В нашем распоряжении есть множество языков, которые мы можем использовать для описания свойств восприятия (особенно визуального), и, конечно, мы можем использовать сам язык, чтобы говорить о языке. Поэтому неудивительно, что люди испытывают трудности с передачей мыслей, не имеющих перцептивного или лингвистического следа. Но трудности с выражением таких мыслей с помощью языка не делают их менее реальными. Это лишь показывает, что они должны прилагать больше усилий, чтобы лучше понять, кто они.
Различия в наличии/отсутствии зрительных образов и внутренней речи — это лишь верхушка айсберга. Среди других скрытых различий — такие феномены, как синестезия, что в переводе с греческого означает «союз чувств», при котором люди слышат свет или ощущают вкус звуков, и Eigengrau, что в переводе с немецкого значит «внутренний серый цвет», который мы видим, когда закрываем глаза. Вот только не все из нас видят Eigengrau. Около 10 % опрошенных утверждают, что их ощущения совсем не похожи на Eigengrau. Вместо этого они сообщают, что с закрытыми глазами видят разноцветные узоры или некий визуальный статический шум, как у аналогового телевизора, не настроенного на определенный канал.
Наша память подвержена значительно большим различиям, чем мы можем предположить. В 2015 году психолог Даниэла Паломбо и ее коллеги опубликовали работу, описывающую «синдром дефицита автобиографической памяти» (SDAM). Человек с SDAM может знать, что пять лет назад он отправился в путешествие в Италию, но не может восстановить рассказ об этом событии от первого лица: он не может совершить «мысленное путешествие во времени», которое большинство из нас считает само собой разумеющимся. Как и в других случаях таких скрытых различий, эти люди, как правило, не осознают своей необычности. Как написала Клаудия Хаммонд для BBC о Сьюзи Маккиннон, одной из первых, у кого обнаружили и описали SDAM, она всегда «полагала, что когда люди рассказывали подробные истории о своем прошлом, они просто выдумывали детали, чтобы развлечь людей». |
|
|
|
|
Записан
|
|
|
|
