Постнагуализм

https://www.youtube.com/v/np8HRiOXEdE&t=5115s

Сознание это смысловая структура: вещи присутствуют перед нами посредством смыслов.

а я еще ему поднасру
штобы знал, как мои темы портить

Трудность здесь заключается в том, что само
понятие трансцендентальной жизни невозможно постичь изнутри естественной установки  —
в той мере, в которой она остается «наивной»1
и, если можно так выразиться, «вполне» естественной. Понять, что такое трансцендентальная жизнь, может только тот, кто испытал ее —
подобно тому, как схватить суть мистического
опыта может только тот, кто этот опыт (или
сверх-опыт) имеет. Чтобы говорить о том, что не
может быть описано в терминах обычного, человеческого опыта, был бы нужен другой, сверхчеловеческий, язык  — но другого языка у  нас
нет; и  тут мистик или поэт прибегает к  потоку
метафор, богослов начинает отнекиваться,
а  философ  — говорить тавтологиями. Приемы
разные, но задача до известной степени общая:
лишить смысл своих слов однозначности, самоочевидности, смутить читателя, «вывести» его
«из себя». В самом деле, что такое «трансцендирование», как не «выход из» себя? (Ямпольская)

https://www.youtube.com/v/6svNs8jkREc

Основанная Шюцем феноменологическая социология занимается исследованием повседневной действительности, изучает то, как окружающий человека социальный мир дан в его обыденном опыте. В работах Шюца можно найти как конкретные исследования различных сфер и ситуаций повседневной жизни, так и теоретическое обоснование принципов исследования повседневности. Подход Шюца к исследованию повседневной действительности был продолжен и развит его последователями, критически анализировавшими подход Шюца и выявлявшими в нем противоречия и лакуны. Однако в их работах, как нам представляется, не уделяется достаточного внимания двойственному пониманию Шюцем самой повседневности, хотя такое понимание обуславливает и различные стратегии ее исследования [Руткевич 1993; Смирнова 1997; Natanson 1986; Welter 1986; Grathoff 1989; Schwinn 1992; Welz 1996]. Сложность заключается в том, что свое «общее» (философское) понимание повседневной действительности Шюц не выражает в явной форме. Однако обе тенденции к пониманию окружающей социальной жизни проявляются у Шюца в ходе тематизации им смысла социального действия и поисков понимания Другого. Именно поэтому эта проблематика – конституирование смысла (социального действия) и понимание Другого – находится в центре внимания данной статьи. Рассмотрение этих вопросов невозможно осуществить без обращения к наследию Гуссерля, на которое Шюц опирался и к анализу которого постоянно возвращался. Разные подходы к конституированию смысла и пониманию Другого можно выделить и у Гуссерля. По сути, речь идет о двух вариантах феноменологического подхода, основанных на разных трактовках повседневного окружающего мира. Тематизация и эксплицитное описание этих подходов впервые представлены в данной статье.

Мы опираемся прежде всего на главную работу Шюца «Смысловое строение социального мира», в которой он рассматривает свою философию как развитие феноменологии Гуссерля и ее приложение к исследованию повседневного мира.

Шюц начинает свой проект с изучения того, что такое социальное действие, и прежде всего с анализа его веберовского понимания. Под социальным действием он понимает особый тип поведения, которое, в свою очередь, является особым видом переживания, имеющего смысл. Несмотря на то, что проблематике конституирования осмысленных переживаний и социального действия посвящены первая и вторая части работы «Смысловое строение социального мира» (это более 100 страниц), этот изначальный шюцевский заход вряд ли можно назвать определенно продолжением традиции Гуссерля или Вебера. Нам представляется, что здесь Шюц следует тенденциям времени, определявшим общее умонастроение его окружения в годы, когда Шюц получал образование и начинал заниматься философией. Речь идет об атмосфере позитивизма в австрийской философской среде 20–30-х гг. XX в. «Наиболее насущной задачей всякого анализа социального мира, претендующего на звание научного, при любых обстоятельствах должно оставаться непредвзятое описание самого этого мира социальных фактов, упорядочение его в ходе основательной логико-понятийной работы и обработка полученного таким образом материала средствами точного анализа» [Шюц 2004б, 690], – вполне позитивистски утверждает Шюц. То есть социальное действие – это исходный социальный факт, и из этих действий (фактов) состоит социальная жизнь.

Как известно, Гуссерль пришел к исследованию проблематики переживаний сознания исходя из совсем другой задачи, а именно из необходимости обоснования математики и логики. Для того чтобы понять природу математических и логических законов, Гуссерль обращается к исследованию их данности в переживаниях сознания. Этот ход тоже во многом обусловлен венским контекстом, но контекстом совсем другой эпохи: конца XIX в., эпохи, в которой господствовал психологизм, а проблематика переживаний сознания выходила на первый план.

Описание социального действия – исходная, но не основная задача Шюца. Цель его главной работы отражена в названии: исследование «смыслового строения социального мира». Для этого он (почти как логические позитивисты) начинает с анализа элементов социального мира (социальных действий). Однако Шюца интересуют не любые социальные действия, но только осмысленные. Чтобы определить, что такое смысл социального действия, он обращается к анализу смысла переживаний у Гуссерля.

Ход мысли Шюца следующий. Смысл переживания определяется при выделении переживания из потока переживаний. Сами по себе переживания не несут в себе смысл, он устанавливается лишь в рефлексии. Для того чтобы выделить переживание сознания на фоне других переживаний, оно должно завершиться, то есть смыслом обладает лишь завершенное переживание. Переходя к рассмотрению осмысленной деятельности, Шюц подчеркивает, что, по Гуссерлю, рефлексия может осуществляться не только в актах удержания и воспроизведения, но и в актах предвосхищения. Чтобы спроектировать какое-то действие, мы должны представить его себе завершенным и в рефлексии конституировать его смысл. Осуществляя затем действие, мы исходим из этого смысла. В этом случае действие является осмысленным.

Принимая во внимание вышесказанное, Шюц дает такое определение смысла, высказанное на феноменологическом языке: «…смысл – не что иное, как достижение интенциональности, доступное лишь рефлексивному взгляду» [Шюц 2004б, 742].

Однако в какой степени шюцевское понимание смысла соответствует гуссерлевскому? Довольно часто Гуссерль использует слово «смысл» в узком (конкретном) значении, которое вводит в ходе рассмотрения ноэтико-ноэматической структуры акта сознания. Выделение ноэзы и ноэмы Гуссерль совершает в феноменологической установке, то есть в рефлексивной позиции, в которой мы обращаем внимание на способ данности предмета в конкретном переживании сознания. Сам акт переживания Гуссерль называет ноэзой, а то, что дано в этом акте, содержание акта, ноэмой. Смысл же – это «ядро ноэмы», то тождественное в ней, что сохраняется в ходе различных обращений к акту данности предмета сознанию. Обобщая, можно сказать, что смысл у Гуссерля – это данность предмета сознанию, или предмет с точки зрения его способа данности. Таким образом, для определения смысла необходимо сначала ввести понятие предмета и различить предмет и смысл. Различие предмета и смысла, по сути, определяется различием между естественной и феноменологической установками: в естественной установке мы имеем дело с предметами, в феноменологической на первый план выходит данность предмета сознанию, то есть смысл, который можно назвать смыслом предмета.

Гуссерль понимает предмет предельно широко; в качестве предмета может выступать и переживание сознания. Но и тогда со смыслом переживания (данностью этого переживания в нашем опыте) мы имеем дело в феноменологической установке, обращая внимание на опыт, в котором это переживание нам дано. С формальной точки зрения Шюц, получается, прав: говорить о смысле переживания мы можем только в феноменологической установке, то есть в рефлексивной позиции.

Но если внимательно всмотреться в определение смысла, данное Шюцем, то можно заметить, что он незаметно подменяет гуссерлевские понятия. Дело в том, что, по Гуссерлю, выражение «смысл переживания» означает, что само переживание, взятое сначала как предмет естественной установки, теперь рассматривается с точки зрения его данности опыту сознания и является смыслом. Переживание как предмет и переживание как смысл в начале феноменологического исследования – это содержательно одно и то же, рассмотренное из разных установок. Исследование переживания в феноменологической установке, то есть исследование смысла переживания (причем слово «переживания» Гуссерль часто опускает и ведет речь просто о смысле), позволяет нам конкретизировать и детализировать переживание как предмет, провести различия, которых мы не делали в естественной установке. С точки зрения Гуссерля, корректнее и точнее было бы говорить о переживании как смысле, Шюц же, совершая подмену, использует выражение «смысл переживания» и существенно искажает мысль Гуссерля.

Шюц подчеркивает, что отдельное переживание и, следовательно, его смысл, можно выделить из потока переживаний только в рефлексии. В естественной же установке имеем дело с потоком неразличенных, «сплошных» переживаний сознания, некоторой гомогенной массой. Сознательный отказ Шюца от понимания смысла как ноэмы[1] означает, что в естественной установке наше сознание не может характеризоваться направленностью на конкретный предмет, то есть не интенциональна. Таким образом, Шюц ограничивает гуссерлевское понятие интенциональности: у него ею обладают исключительно рефлексивные переживания. Тонкость заключается в том, что в естественной установке мы действительно не направляем внимание на наше сознание; если же мы делаем это, то нужно говорить уже о рефлексивной позиции. Но не всякая рефлексия означает переход в феноменологическую установку. Например, психология может изучать переживания сознания в рефлексии, но эта рефлексия осуществляется в естественной научной установке. При этом не берется в расчет тот личный опыт сознания, опыт первого лица (по выражению Захави [Gallagher, Zahavi 2012, 16–18], отличающего этот опыт от опыта третьего лица, практикуемого в науке), в котором нам даны сами переживания сознания.

Таким образом, Шюц иначе, нежели Гуссерль, понимает основное свойство сознания – интенциональность, что придает феноменологии Шюца совершенно новый облик. На это указывает Вальденфельс, подчеркивая и другой важный аспект переформатирования феноменологии, осуществленного Шюцем: «Укоренение (Verlagerung) конституирования смысла в рефлексии подрывает интенциональность по существу (abbrechen der Intentionalität Spitze); последняя больше не является в первую очередь выхождением субъекта из самого себя, она замыкает его на самом себе…» [Waldenfels 1979, 3].

Однако тот факт, что речь о «строгом понятии» смысла у Гуссерля может идти только в феноменологической установке, то есть в рефлексивной феноменологической позиции, не означает, что переживания сознания в повседневной жизни являются бессмысленными в обычном словоупотреблении. В «Идеях I» Гуссерль замечает, что к сущности любого интенционального переживания принадлежит то, что оно скрывает в себе смысл [Гуссерль 1999, 197]. Эту загадочную фразу можно истолковать, исходя из того, что здесь понимается под смыслом. Если речь идет об узком понятии смысла, то выходит, что в феноменологической установке фиксируется то, чего мы не замечали в естественной. Однако фраза Гуссерля допускает и другое понимание, которое основывается на обыденном употреблении слова «смысл» как синонима «осмысленности», «разумности»: любой акт сознания является осмысленным, даже если мы не обращаем на него внимание специально. Таким образом, строго определив понятие «смысл», Гуссерль так и не отказался от его общепринятого употребления. В подтверждение этого можно привести и пример из «Картезианских медитаций»: «…трансцендентность (Transzendenz) принадлежит к собственному смыслу всего мирского (Weltliche), хотя оно получает и может получить весь определяющий его смысл и всю свою значимость только из моего опыта, из моих актов представления, мышления, оценки, действия…» [Гуссерль 2010, 41]. Осмысленность наших обыденных переживаний вполне соответствует их основному с точки зрения феноменологии свойству – интенциональности, которая как раз подразумевает определенность, конкретность и осмысленность каждого акта сознания. Этой традиции понимания сознания следуют и современные феноменологи. Так В.И. Молчанов определяет сознание как усмотрение смысла, не говоря при этом о необходимости рефлексии [Молчанов 2007, 218].

Мы считаем, что обращение к общеупотребительному понятию смысла при характеристике феноменологического понимания сознания обусловлено гуссерлевским пониманием действительности окружающего мира – точнее, нашего повседневного опыта. Гуссерль полагает, что в повседневной жизни мы живем вполне осознанно и разумно, различаем предметы и положения дел, то есть вполне осмысленно воспринимаем окружающий мир. Различие между повседневной и феноменологической установками с точки зрения осмысленности, как бы это ни показалось странным, не так уж и велико и не носит принципиального характера. В феноменологической установке мы конкретизируем и детализируем то, на что не обращали внимание в обыденной установке, но не творим «новые смыслы».

Если же, как Шюц, полагать, что смысл устанавливается только в ходе рефлексии (в феноменологической установке, на языке Гуссерля), то исходная онтологическая картина совершенно меняется. Если осмысленные действия – это только рефлексивные, то есть заранее спланированные, действия, тогда большая часть обыденного поведения и обыденного опыта сознания является бессмысленной, так как специально не проектируется в рефлексивной позиции.

Понимание сознания как потока переживаний, как справедливо утверждает Шюц, присутствует и у Гуссерля. Так в штудиях по сознанию-времени («Лекции по внутреннему сознанию-времени», «Бернауcские манускрипты» и т.д.) речь идет о первичных ощущениях, комплексах ощущений, когда мы еще не различаем отдельные предметы. Именно на гуссерлевские исследования сознания-времени и ссылается Шюц, утверждая, что нерефлексивные переживания не несут в себе смысла [Шюц 2004б, 732]. Но в отличие от Гуссерля, который помещает неинтенциональные (то есть неосмысленные) переживания в недра сознания, Шюц молчаливо распространяет сферу неинтенциональных переживаний на всю ту часть повседневных переживаний и поведения, которая не относится к спроектированным действиям. А значит, туда попадает большинство наших привычных действий: просыпание, вставание с кровати, завтрак, путь по улице к метро и т.д.

Отказ от гуссерлевского понимания интенциональности имеет еще одно важное следствие, на которое указал Вальденфельс. Приписывая смысл только отрефлексированным переживаниям, Шюц невольно утверждает, что любое понимание – это всегда самопонимание, то есть возможно лишь как рефлексия над своим личным опытом. «Об общем смыслообразовании не может быть и речи, поскольку, строго говоря, не существует общего интерсубъективного смысла» [Waldenfels 1979, 3].

Однако в той же работе Шюца «Смысловое строение социального мира» можно найти другое понимание повседневной жизни. Вполне следуя Гуссерлю, Шюц пишет, что «естественному человеку его опыт (в виде знания и предварительного знания) задан “упорядоченным”, так же как и весь предметный мир задан ему упорядоченным, хотя он и не задается в своем сознании вопросом о конституировании этого упорядоченного мира, пока особая проблемная ситуация не вынудит его к этому» [Шюц 2004б, 781]. Упорядоченность мира означает, что мир нам дан уже осмысленным, поэтому с данной точки зрения кажется правомерным утверждение Шюца об осмысленности поведения без всякой отсылки к рефлексии: «…человеческое поведение осмысленно и понимаемо уже тогда, когда оказывается схваченным простым порывом повседневной жизни, пусть даже это понимание смутное и неупорядоченное» [Шюц 2004б, 696]. В работе более позднего периода «Проблемы рациональности в современном мире» [Шюц 2003а, 179–180] Шюц практически полностью принимает позицию Гуссерлю относительно повседневной действительности. Здесь в качестве синонима осмысленности Шюц использует понятие рациональности. Он считает, что повседневной жизни вполне присуща рациональность, пусть и в гораздо меньшей степени, чем научному исследованию. Другими словами, можно сказать, что для Шюца позднего периода творчества различие между повседневной и научной установками с точки зрения осмысленности (рациональности) не качественное, а количественное.

Таким образом, мы можем видеть, что у Шюца, так же как и у Гуссерля, присутствует двойственность в употреблении понятия «смысл»: с одной стороны, Шюц дает ему строгое определение, но, с другой стороны, он не избегает обыденного словоупотребления. Но если у Гуссерля, эти два подхода к понятию «смысл» являются более-менее согласованными, то у Шюца они резко противостоят друг другу. Основание для этого в том, что за двумя шюцевскими понятиями смысла лежит два различных и, можно сказать, взаимоисключающих понимания действительности: действительность, данная нам уже в осмысленном опыте, и действительность, в которой смысл появляется в результате рефлексии человека над собственными переживаниями или поведением. Мы считаем, что именно эти два понимания действительности, а не понятия смысла, как утверждает сам Шюц[2], определяют ход дальнейших исследований в области феноменологической социологии.

 

II

 

Одной из важнейших проблем работы «Смысловое строение социального мира» является проблема понимания чужих переживаний, действий и мыслей Других[3]. В соответствии с двумя пониманиями смысла в этой работе можно выделить и два подхода к пониманию Другого. Сначала обратимся к первому из них, который основывается на представлении о том, что смысл придается в рефлексивном схватывании собственных переживаний. В связи с этим Шюц замечает, что любой опыт чужой психики опирается на опыт моего собственного переживания. Конечно, при этом существуют принципиальные отличия в восприятии моих и чужих переживаний: собственные переживания даны мне в непрерывности и полноте, чужие – дискретно и неполно, то есть в модусе предположения.

Здесь необходимо сделать важное замечание. Прежде чем перейти к рассмотрению действий Другого, Шюц покидает феноменологический подход и отказывается от эпохé и редукции, так как намерен рассматривать мир повседневной социальной жизни. «Переходя от анализа изолированного Я к исследованию социального мира, мы оставляем строго-феноменологический подход, которым мы пользовались при анализе феномена смысла применительно к жизни единичной души, и принимаем существование социального мира в наивно-естественном взгляде на мир, как мы привыкли это делать в нашей повседневной жизни среди людей, но также и в социальной науке» [Шюц 2004б, 802], – пишет Шюц. Мы еще вернемся к этому высказыванию – здесь же оно используется для перехода к примерам из обыденной жизни, с помощью которых Шюц разъясняет свою позицию. Один из любимых примеров Шюца – рубка леса, достаточно обыденное (в определенном слое общества) социальное действие. Мы можем направить свое внимание на разные моменты этого процесса, но в любом случае, по Шюцу, понимание рубки леса – это самоистолкование переживаний наблюдателя относительно этого действия. Наблюдатель бросает ретроспективный взгляд на свое восприятие и включает это переживание в общий контекст своего опыта. Это очень похоже на теорию аналогизирующей апперцепции, которую Гуссерль развивает в V Картезианской медитации и которую Шюц не мог не знать. Однако Шюц особо акцентирует внимание на том, что он не придерживается теории вчувствования, так как ее, считает он, недостаточно для подлинного понимания Другого. Наблюдатель должен, «ретроспективно фантазируя, усвоить все смысловые контексты» [Шюц 2004б, 826], в которые входит деятельность Другого, а не сразу подводить его деятельность под собственные схемы опыта. Для этого Шюц дополняет теорию вчувствования Гуссерля «знаковым подходом». Знак он понимает в его символической функции – как отношение самого знака к одной из знаковых систем, в рамках которой и ставится вопрос о субъективном смысле знака. И затем уже этот ключевой вопрос решается исходя из контекста собственного опыта.

Пример с рубкой леса в более уточненном виде должен выглядеть несколько иначе. Мы изначально наблюдаем взмахи топора, которые являются для нас знаком того, что рубят лес. «Рубка леса» отсылает нас к знаковой системе этого вида деятельности, исходя из которой мы пытаемся найти субъективный смысл наблюдаемого действия путем рефлексии над собственным подобным (или возможным) опытом.

Шюц в более поздний период не использует впрямую метод вчувствования, хотя и не отказывается от теории аппрезентации Гуссерля, а призывает использовать ее для «…изучения взаимоотношения между знаком и означаемым, символом и тем, что он символизирует, а также для анализа великих символических систем, таких как язык, миф, религия, искусство, каждая из которых является существенным элементом жизненного мира (Lebenswelt) и, соответственно, представляет огромный интерес для социальных наук» [Шюц 2004а, 158].

Далее попробуем разобраться в шюцевском толковании Гуссерля.

Прежде всего, вызывает много вопросов отход Шюца от феноменологии Гуссерля, поскольку обосновывая его, он провозглашает отказ от редукции и нацеленность на изучение повседневного социального мира. Шюц опирается на понимание эпохé – заключения в скобки тезиса естественной установки о существовании мира – как отказа от обыденной установки. Однако подвешивание тезиса естественной установки вовсе не означает запрет на ее исследование. Она вполне может быть, с точки зрения Гуссерля, предметом исследования, поскольку предметом исследования феноменологии может быть любое трансцендентное. Об этом Гуссерль пишет во «Введении в логику и теорию познания»: «…законные сущностные (wesensgesetzliche) исследования распространяются абсолютно на всё, также на всё трансцендентное» [Husserl 1985, 230]. Под трансцендентным Гуссерль понимает здесь все, что не дано в нашем опыте с очевидностью.

Да, Гуссерль в области повседневной действительности сосредотачивается в основном на исследовании окружающих нас вещей, но это не означает, что предметом исследования не могут быть социальные действия и поступки. При таком широком понимании предмета феноменологии четко высвечивается главная функции эпохé и редукции: осуществление перехода к феноменологической установке сознания, в которой исследование должно осуществляться. В приведенном выше высказывании об отказе от эпохé Шюц смешивает предмет исследования и установку, в которой исследование осуществляется. Предметом исследования Шюца является повседневная социальная действительность, но свои исследования он осуществляет отнюдь не в установке повседневной жизни, а в любом случае принимает какую-то теоретическую установку. Является ли она при этом феноменологической – это отдельный вопрос.

Причина поспешного отмежевания от Гуссерля лежит в том, что Шюц в работе «Смысловое строение социального мира» трактует феноменологию как эгологию, то есть как исследование исключительно трансцендентальной субъективности, из которой выводится весь внешний мир. Такое понимание феноменологии Гуссерля является довольно распространенным: к его сторонникам принадлежит, например, исследователь Гуссерля и Шюца Вельц [Welz 1996]. Эта трактовка базируется прежде всего на «Идеях I», где главной задачей является исследование «абсолютного бытия чистого сознания», центром которого выступает чистое Я.

Однако возможно и другое понимание феноменологии Гуссерля. Как мы уже отмечали, предмет исследования феноменологии может быть любым, и в соответствии с этим сама трансцендентальная субъективность понимается по-другому: не как замкнутая сфера трансцендентального эго, а как опыт, который уже присутствует в мире, но попадает в фокус нашего внимания только в феноменологической установке. Это понимание феноменологии также основывается на текстах Гуссерля, хотя и не всегда выражено в них явно. «Принцип всех принципов» в «Идеях I» звучит так: «…любое дающее из самого первоисточника созерцание есть правовой источник познания, и все, что предлагается нам в “интуиции” из самого первоисточника (так сказать, в своей настоящей живой действительности), нужно принимать таким, каким оно себя дает, но и только в тех рамках, в каких оно себя дает» [Гуссерль 1999, 60]. Под «дающим созерцанием» здесь понимается либо восприятие, либо категориальное созерцание, то есть модусы сознания. Однако аналог этого принципа под названием «первый методический принцип» в «Картезианских медитациях» выглядит уже несколько иначе: «…я, как философски начинающий… не могу высказывать или полагать значимым ни одного суждения, которое я не почерпнул бы из очевидности, из опыта, в котором соответствующие вещи и положения вещей присутствуют для меня как они сами» [Гуссерль 2010, 26]. Как мы видим, здесь уже опыт, а не сознание выходит на первый план.

Но не стоит исходя из этого утверждать, что в позднем творчестве Гуссерль переходит на позиции, полностью отличающиеся от тех, что занимал ранее. Различные понимания феноменологии и ее основных принципов соседствуют в одних и тех же работах Гуссерля на протяжении всего его творчества. И те же «Картезианские медитации» вполне дают повод упрекнуть Гуссерля в солипсизме, пусть даже трансцендентальном. Более того, он сам на себя, кажется, вполне добровольно прикрепляет этот ярлык. Делает он это с целью показать, что «субъективность преодолевается еще большей субъективностью» – даже если мы допустим, что феноменолог действует в строго солипсистской сфере, в ней тем не менее может конституироваться Другой и возможна интерсубъективность.

Но при этом Гуссерль отказывается от провозглашенного им самим в этой же работе методического принципа – начинать исследование с данностей опыта. Он начинает исследование Другого, не принимая во внимания его данность в нашем опыте. В повседневном опыте уже несомненно есть опыт восприятия Других как неотъемлемой части окружающего мира[4]. Начинать исследование с солипсистской сферы значит абстрагироваться от реального опыта, и конституирование Другого тогда превращается в конструирование или даже теоретическое моделирование, хотя в его процессе Гуссерль иногда и апеллирует к реальному опыту.

Однако Шюц, как нам представляется, отвергает гуссерлевскую теорию аналогизирующей аппрезентации совсем по другим основаниям. Он считает, что ее необходимо дополнить знаковым подходом: тело Другого для нас становится знаком, который отсылает к моему телу и, соответственно, к моему внутреннему опыту. Но это также противоречит нашему опыту. В реальной жизни мы обычно сразу воспринимаем действия Другого как вполне определенные, а не как знак, который отсылает нас к нашему опыту, на основании которого мы делаем вывод, что делает другой человек. Это относится не только к людям, но и к вещам окружающего мира. Именно поэтому Гуссерль является противником знакового подхода и, начиная с «Логических исследований», борется против понимания феноменологии как теории знака. Именно об этом идет речь в «принципе всех принципов» во всех его вариантах. «Вещи» (в широком смысле) должны исследоваться исходя из них самих, а не рассматриваться как отсылки к чему-то другому. То есть наш изначальный опыт (каким бы он ни был: чувственным или интеллектуальным) не перечеркивается и не отрицается как несущественный, а уточняется и дополняется в ходе усмотрения все новых и новых различий. Именно поэтому для обозначения данности нашего опыта Гуссерль вводит понятие феномена, которое снимает дихотомию сущность – явление. «Феноменологическая стратегия состоит в том, чтобы… описывать вещи (в самом широком смысле) такими, какими они проявляют себя, не отсылая к чему-то другому, то есть описать их как феномены. Феномены самодостаточны, они не скрывают за собой нечто иное, чем то, чем они нам являются» [Молчанов 2003, 709]. Да, несмотря на то, что Гуссерль активно борется против знакового подхода в феноменологических исследованиях, он сам иногда незаметно для себя прибегает к знаковым интерпретациям данностей сознания (см. об этом, напр.: [Шиян 2012, 290–291]). Но этот факт является лишь побочным ответвлением от «магистральной» (в нашем понимании) линии феноменологии.

С точки зрения знакового подхода коммуникативная ситуация у Шюца выглядит как чередование актов смыслополагания и смыслотолкования. С учетом рефлексивного понимания смысла ее в общих чертах можно описать следующим образом. Один участник коммуникации, предварительно рефлексируя над своими действиями (переживаниями в широком смысле), полагает какой-то смысл и выражает его. Другой участник коммуникации слышит изначально бессмысленные звуки-знаки, которые отсылают его к контексту его собственного опыта – исходя из этого опыта он, рефлексируя над своими действительными или возможными переживаниями в данном контексте, толкует смысл. Получается, что каждый из участников беседы осмысляет свой опыт, то есть говорит о своем. Вероятно, именно поэтому Вальденфельс считает, что подобное толкование коммуникативной ситуации ведет к эгоцентризму и солипсизму. Однако главный недостаток этого синтеза видится нам в том, что описанная ситуация практически никогда не реализуется в опыте. Общий смысл сказанного собеседником мы обычно понимаем непосредственно, без привлечения знаковых схем и рефлексии над собственными переживаниями. Да, это понимание потом может уточняться и дополняться, но оно изначально является осмысленным пониманием, а не восприятием пустых звуковых комплексов. В повседневной жизни мы и выражаем довольно часто не только то, что уже отрефлексировали путем «проигрывания» будущего развития событий.

Сейчас обратимся ко второму подходу к пониманию переживаний и действий Другого, представленному в работе «Смысловое строение социального мира». Он основывается на предпосылке изначальной осмысленности повседневного мира. Правда, обнаруживается этот подход в несколько ином контексте. Производя структурный анализ мира нашей повседневности, Шюц выделяет в нем ближайшее и более широкое социальное окружение. Это разделение производится на основе интуитивного понимания, и его можно назвать предпосылкой шюцевской феноменологической социологии. Здесь можно провести аналогию с гуссерлевским делением мира на регионы. Гуссерль, как известно, разделял окружающий мир на три региона: регион материальных вещей, живых существ и духовных (социальных) сущностей. Как и у Гуссерля, у Шюца каждой выделенной области, или региону, соответствует свой метод исследования, который определяется особенностями предметной области. И здесь Шюц выступает как феноменолог.

Ближайшее социальное окружение задается базовым отношением Мы. Мы-мир – это общий мир, в котором мы родились и живем, он задан нам изначально. Мы-отношения создаются нашим повседневным ближайшим окружением. Опыт Ты-отношений коренится в Мы-отношениях. Это означает, что Мы имеют общие смыслы и одинаково смотрят на мир, изначальное понимание Ты уже обеспечено этими Мы-отношениями. Более того, Шюц соглашается с Шелером в том, что «…опыт Мы (в ближайшем окружении) лежит в основе опыта Я относительно мира вообще» [Шюц 2004б, 888]. «Среда Я и Ты, т.е. наша среда, является единой и общей. Мир Мы – это не твой или мой частный мир, это наш мир, общий нам интерсубъективный мир, заданный нам изначально. Лишь исходя из этого, из социального отношения ближайшего окружения, из общего переживания мира в Мы, может быть конституирован интерсубъективный мир, именно отсюда происходит его исконное и неотъемлемое право» [Шюц 2004б, 896], – пишет Шюц дальше. Это можно пояснить на шюцевском примере, когда Я и Ты (из ближайшего окружения) наблюдают полет птицы. Я уверен, что мы видим одно и то же, потому что мы росли в одинаковом окружении, наши сознания уже изначально синхронизированы и настроены примерно одинаково. Можно дальше продолжить мысль Шюца и заметить, что в ближайшем окружении изначальные смыслы, которые мне передает Другой, воспринимаются непосредственно, поскольку уже сформировалось общее смысловое поле нашего общения и потоки нашего сознания, как выражается Шюц, уже движутся синхронно. Однако вывода о непосредственном понимании Другого Шюц пока не делает. И он все же не отказывается от знаковой теории понимания Другого, спасая ее тем, что приписывает ей бессознательный характер: «…все глубинные слои, конституирующие понимание… особых переживаний сознания… особого Ты, все акты толкования смысла, восприятия сообщения, обращения к чужим мотивам и т.д… вовсе не замечаются мной, когда я переживаю подобного мне – живя бок о бок с ним. Они залегают на глубине, остающейся для меня непроблематизированной, поскольку моя attention à la vie – а это выражение значит не что иное, что я только что назвал “живой интенциональностью”, – не внушает мне интереса к освещению самих этих глубин» [Шюц 2004б, 857–858]. Но в этом случае на месте шюцевского знакового подхода может быть любая другая теория, и преимущество любой из них по сравнению с другими нужно еще дополнительно обосновывать.

Уже в более поздний период в работе «Феноменология и социальные науки» Шюц, кажется, однозначно переходит на позицию, согласно которой мир в нашем повседневном опыте дан нам уже осмысленным и изначальное понимание Других уже присутствует в коммуникации. Мир, данный в опыте, является общим для меня и Другого. «…Я полагаю, что все, имеющее смысл для меня, наделено смыслом и для Другого или Других, с которыми я разделяю этот мой жизненный мир как партнер, современник, предок или потомок» [Шюц 2004в, 196], – пишет Шюц. Здесь следует обратить внимание прежде всего на то, что под смыслом понимается уже не смысл, полученный в результате рефлексии над собственными переживаниями, – речь идет о «смысле» в общем значении этого слова как об осмысленности чего-либо. Кроме того, важно заметить, что осмысленность мира и изначальное понимание Других распространяется уже не только на Мы-отношения, но охватывает и отношения с более далеким окружением. Как замечает Вальденфельс, здесь речь идет уже не о полагании и толковании смысла, а о полагании и со-полагании смысла. Полагаемый одним смысл уже изначально в самом общем виде понятен окружающим. Но при этом он нуждается в дополнении (см. об этом: [Waldenfels 1979, 6]). Рефлексивное понимание смысла и вместе с ним знаковая теория понимания Чужого отходят во многих текстах позднего Шюца (например, «Чужой», «Возвращающийся домой» и др.)  на задний план. Шюц анализирует поведение человека в обыденных ситуациях, заранее полагая, что оно осмысленно, и пытается понять его истоки в прошлом опыте человека.

Высказывание Шюца в поздней работе «Проблема трансцендентальной интерсубъективности у Гуссерля» о том, что «…попытка Гуссерля объяснить конституцию трансцендентальной интерсубъективности в терминах действий сознания трансцендентального эго не увенчалась успехом» [Шюц 2003б, 81], вполне можно отнести к самому Шюцу, к его попытке рассмотреть понимание Другого из рефлексивного, то есть личного смысла собственных переживаний. В этой и некоторых других работах Шюц уже более определенно заявляет, что конституирование и понимание Другого может осуществляться только из Мы-отношений, из уже данной интерсубъективности. Именно такой позиции, по мнению Шюца, придерживается Гуссерль в «Идеях к чистой феноменологии и феноменологической философии. Книга II», где он рассматривает, как конституируется данность Другого в нашем повседневном интерсубъективном опыте. Однако Шюц критикует Гуссерля за то, что тот не учитывает, что объективный мир является предпосылкой интерсубъективности, и именно с него нужно начинать исследования интерсубъективности. Ойген Финк, один из ближайших и последних учеников Гуссерля, в полемике, приведенной в конце статьи «Трансцендентальная субъективность у Гуссерля» [Шюц 2003б, 84–88], на это отвечает, что объективность и интерсубъективность являются одинаково изначальными, ни одна из них не может быть предпосылкой другой. Хотелось бы пояснить и конкретизировать эту мысль Финка. Исходный пункт исследования определяется предметом исследования, точнее, тем регионом, к которому принадлежит предмет. Если мы работаем в регионе «вещи» и исследуем окружающие предметы, то мы исходим из «объективности» окружающего мира, рассматриваем и подвергаем сомнению и рассмотрению высказывания о природном мире. Если мы работаем в регионе «духа» и исследуем Другого в рамках социальной коммуникации, то отправной точкой является мир социального общения, то есть интерсубъективный мир. Можно сказать, что позиция Шюца в данном вопросе не противоречит позиции Гуссерля, просто действия последнего обусловлены определенным исходным онтологическим и методологическим принципом: несомненно, мир существует, но сказать, что именно существует, мы можем только из определенной позиции, или установки, которая определяется нашими целями и задачами.

Итак, в творчестве Шюца можно обнаружить два подхода к пониманию переживаний и действий Другого, которые можно условно назвать апперцептивно-знаковым и феноменологическим (в смысле заявленного и развиваемого нами понимания феноменологии). Эта двойственность, по-видимому, и дала толчок различным, часто взаимоисключающим толкованиям его наследия.

 

Заключение

 

В феноменологической социологии Шюца можно выделить линию, которая представляет собой определенное понимание и развитие феноменологии Гуссерля. Согласно этой трактовке, для исследования и изучения любого предмета (в широком смысле) необходимо обратиться к опыту нашей повседневной жизни, в котором этот предмет может быть дан. К этой линии принадлежит понимание окружающей нас повседневной действительности как осмысленной, или рациональной, и основанное на этом понимание переживаний и действий Другого как непосредственной данности нашего повседневного опыта. Эта тенденция, как нам представляется, нашла свое воплощение в построении Шюцем «конструктов второго порядка» (теоретических обобщений, которые создаются феноменологическим социологом в ходе исследования и этим отличаются от «конструктов первого порядка», которые в неявном виде используются людьми в повседневной жизни). На этих конструктах во многом базируется феноменологическая социология. Дело не в том, что теоретические обобщения феноменологической социологии должны строиться «снизу», исходя из повседневного опыта (теоретического конструирования все равно невозможно избежать!), а в том, что Шюц и другие социальные феноменологи ставят своей задачей проверку этих обобщений на личном жизненном опыте [Смирнова 1997, 181–194]. И в этом они действуют как феноменологи. Другая традиция шюцевской социологии, которая уходит от феноменологии Гуссерля, а именно знаковый подход к изучению повседневной действительности, также отчасти нашла свое продолжение в социологии повседневности Ирвинга Гофмана. Сопоставление этих двух традиций является одной из интереснейших задач для современных исследователей социологии повседневности.

 

Источники (Primary Sources in Russian)

Гуссерль 1999 – Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. М.: ДИК, 1999 (Husserl E. Ideen zu einer reinen Phänomenologie und phänomenologische Philosophie. Erster Buch: Allgemeine Einführung in die reine Phänomenologie. Russian Translation).

Гуссерль 2010 – Гуссерль Э. Картезианские медитации. М.: Академический проект, 2010 (Husserl E. Cartesianische Meditationen. Russian Translation).

Шюц 2003а – Шютц А. Проблема рациональности в современном мире // Шютц А. Смысловая структура повседневного мира. М.: Институт Фонда «Общественное мнение», 2003 (Schütz A. The Problem of Rationality in the Social World. Russian Translation).

Шюц 2003б – Шютц А. Проблема трансцендентальной интерсубъективности у Гуссерля // Шютц А. Смысловая структура повседневного мира. М.: Институт Фонда «Общественное мнение», 2003 (Schütz A. Das Problem der transzendentalen Intersubjektivität bei Husserl. Russian Translation).

Шюц 2004а – Шюц А. Значение Гуссерля для социальных наук // Шюц А. Избранное: мир, светящийся смыслом. М.: РОССПЭН, 2004 (Schütz A. Husserl’s Importance for the Social Sciences. Russian Translation).

Шюц 2004б – Шюц А. Смысловое строение социального мира // Шюц А. Избранное: мир, светящийся смыслом. М.: РОССПЭН, 2004 (Schütz A. Sinnhafte Aufbau der sozialen Welt. Einleitung in der verstehende Soziologie. Russian Translation).

Шюц 2004в – Шюц А. Феноменология и социальные науки // Шюц А. Избранное: мир, светящийся смыслом. М.: РОССПЭН, 2004 (Schütz A. Phenomenology and the Social Sciences. Russian Translation).

 

Primary Sources in German

Husserl 1985 – Husserl E. Einleitung in die Logik und Erkenntnistheorie. Vorlesungen 1906/07 / Hrsg. von U. Melle. Den Haag: Martinus Nijhoff, 1985. (Husserliana Bd. XXIV).

 

Ссылки (References in Russian)

Борисов 1996 – Борисов Е.В. Явление и смысл Г. Шпета в контексте развития феноменологии Э. Гуссерля // Шпет Г.Г. Явление и смысл. Томск: Водолей, 1996.

Молчанов 2003 – Молчанов В.И. Феноменология // Философия. Под ред. В.Д. Губина, Т.Ю. Сидориной. М.: Гардарики, 2003.

Молчанов 2007 – Молчанов В.И. Исследования по феноменологии сознания. М.: Территория будущего, 2007.

Руткевич 1993 – Руткевич Е.Д. Феноменологическая социология знания. М.: Наука, 1993.

Смирнова 1997 – Смирнова Н.М. От социальной метафизики к феноменологии «естественной установки» (феноменологические мотивы в современном социальном познании). М.: ИФ РАН, 1997.

Шиян 2012 – Шиян А.А. Восприятие в контексте логических исследований «раннего» и «позднего» Гуссерля // История философии и социокультурный контекст II. М.: РГГУ, 2012.

 

References

Borisov E.V. Shpet's 'Appearance and Sense' and the evolution of Husserl's phenomenology // Shpet G.G. Appearance and Sense. Tomsk: Vodolej, 1996 (In Russian).

Gallagher, Zahavi 2012 – Gallagher S., Zahavi D. The Phenomenological Mind. London; New York: Routledge, 2012.

Grathoff 1989 – Grathoff R. Milieu und Lebenswelt. Einführung in die phänomenologische Soziologie und die sozialphänomenologische Forschung. Frankfurt am Main: Suhkamp, 1989.

Molchanov V.I. Phenomenology // Philosophy. Eds. V.D. Goubin, T.Yu. Sidorina. Moscow: Gardariki, 2003 (In Russian).

Molchanov V.I. Investigation into Phenomenology of Consciousness. Moscow: Territorija buduschego, 2007 (In Russian).

Natanson 1986 – Natanson M. Anonymity: A Study in the Philosophy of Alfred Schutz. Bloomington: Indiana University Press, 1986.

Rutkevich E.D. Phenomenological sociology of knowledge. Moscow: Nauka, 1993 (In Russian).

Schwinn 1992 – Schwinn Th. Jenseits von Subjektivismus und Objektivismus. Max Weber, Alfred Schütz und Talcott Parsons. Berlin: Duncker und Humblot, 1992.

Shiyan A.A. Perception in the context of Husserl’s logical studies in his “early” and “late” periodes // History of philosophy and socio-cultural context II. Moscow: RGGU, 2012 (In Russian).

Smirnova N.M. From Social Metaphysics to Phenomenology of Natural Attitude (Phenomenological Trends in Contemporary Social Cognition). Moscow: IF RAN, 1997 (In Russian).

Waldenfels 1979 – Waldenfels B. Verstehen und Verständigung. Zur Sozialphilosophie von A. Schütz // Alfred Schütz und die Idee des Alltags in den Sozialwissenschaften. Herausgeber W. Sprondel und R. Grathoff. Stuttgart: Enke, 1979.

Welter 1986 – Welter R. Der Begriff der Lebenswelt. Theorien vortheoretischen Erfahrungswelt. München: Wilheln Fink Verlag, 1986.

Welz 1996 – Welz Fr. Kritik der Lebenswelt. Eine soziologische Auseinandersetzung mit Edmund Husserl und Alfred Schütz. Opladen: Westdeutscher Verlag, 1996.

 

Примечания


[1] О том, что смысл не заключается в ноэматической структуре, Шюц пишет в «Смысловом строении социального мира» [Шюц 2004б, 766–767].

[2] О понятии «смысла» как центральном понятии для социологических и философских исследований Шюц говорит, например, в «Смысловом строении социального мира» [Шюц 2004б, 698].

[3] Здесь мы будем понимать термины «Чужой» и «Другой» как синонимы.

[4] Интересно заметить, что подобную точку зрения можно обнаружить в текстах самого Гуссерля, опубликованных в XIII–XV томах Гуссерлианы. Подробнее см.: [Борисов, 1996].

Интенциональность есть титульное обозначение для единственно действи-
тельного и подлинного объяснения, понимания. Свести все
к интенциональным истокам и единствам смыслообразова-
ния—означает добиться такой ясности, которая, будучи од-
нажды достигнута (что, конечно, может произойти лишь в
идеальном случае), не оставила бы после себя уже никаких
осмысленных вопросов. (Э. Гуссерль)

Гуссерль не актуален.
Как правило не привлекается в проблеме сознание - тело или в Трудной проблеме сознания.
Ни Чалмерс, ни отечественные философы: Гаспарян, Кузнецов, Сафронов, Васильев его не подключают, так как он ничего не может дать.
Гуссерль Вернеру по пояс будет.
  

 Это ты сам такое придумал? Или Болдачев подсказал?

  Ты ведь ни Гуссерля не читал, ни всех тобою перечисленных современников.

В статье Д. Э. Гаспаряна «Феноменология Э. Гуссерля и М. Мамардашвили: два опыта прочтения» рассматривается вопрос о том, можно ли считать философию Мераба Мамардашвили феноменологией.

Феноменология без трансцендентального субъекта: нейрофеноменология и энактивизмв поисках перспективы от первого лица


Гаспарян Диана Эдиковна

  Вернер, ты снова насрал себе в сандали.  :)

Мудак, у самой Гаспарян в обзорной статье "В защиту феноменального сознания: аргументы против физикализма в современной аналитической философии" Гуссерль и Мамардашвили не упоминаются, они беспомощны.

Вернер, ты просто мудак, которого давно не били. Иди нахуй, от тебя несет козлятиной. Ты на ФШ не был мне интересен, и здесь, болтаешься как говно в проруби. Я не люблю пижонов. Вы все беспонтовые какие-то. Вытряхни говно через штанину, мастер унылого эпатажа и ступай к своим воспоминаниям о пройобанной попусту своей жизни.

Очередной припадок от комплекса неполноценности плешивого хуеплёта.

 Ты что обиделся?

  Реликтум выложил в Вики - Отсылки Кастанеды к Гуссерлю и феноменологии
| https://chaparral.space/wiki/Эдмунд_Гуссерль (https://chaparral.space/wiki/Эдмунд_Гуссерль)

  

  

ничего не понял
где выложенное и какой свежести?

Корнак, в вики, дубинушка, в вики.
 Если наберешь Феноменология и Кастанеда, то тебе первым делом выдаст вот этот адрес: Отсылки Кастанеды к Гуссерлю и феноменологии
| https://chaparral.space/wiki/Эдмунд_Гуссерль

ты сам по ссылке пробовал проходить, или только давал?
там какая-то хрень
(https://skrinshoter.ru/s/160524/8N8LQ20w.jpg?download=1&name=%D0%A1%D0%BA%D1%80%D0%B8%D0%BD%D1%88%D0%BE%D1%82-16-05-2024%2010:44:47.jpg)

Корнак, Реликтум свой(?) "Чаппараль" прикрепил к Вики цитатнику.    

Да там и архив его форума.. это просто поразительно как этого истеричку к чаппаралю прикрутили.. писец..

с чего это Чапараль стал Релика?

А кто его знает? Во всяком случае, он свои пояснения выкладывает туда.

даже канал в ютубе, на котором он вещал, не его

Когда читаешь Молчанова, всё время встает вопрос: как возможно различение без узнавания или «до» узнавания? Он пишет, что опыт различия подготавливает узнавание:

«Идентификация различия есть не что иное, как опыт этого различия, его осуществление».

У него, на мой взгляд, немного смешиваются модусы «как есть» и «как надо». Я всё-таки предпочитаю понимать его в модусе должного. Я бы хотела прочитать его так, что мы не должны торопиться узнавать, мы должны сознательно откладывать удовольствие, с которым присваиваем себе свое понимание. Мы должны дать миру быть таким, каков он есть, не подминая его под себя, и тем самым мы дадим сознанию быть по-настоящему свободным, а это значит — неагрессивным.

опыта и в определенном смысле является структурой интенциональности. Речь идет о различии различия, синтеза, идентификации.

Интенциональность иногда трактуют как связующее звено между субъектом и объектом, как некий мостик, связывающий сознание и предмет, мостик, «состоящий» из значений. Однако в такой интерпретации возникает опасность субстантивации сознания, ибо сам «берег», на котором укреплен этот мостик, предполагается существующим, но о нем ничего не говорится. Опасность субстантивации возникает здесь потому, что не допускается не-интенциональный опыт сознания, связанный с интенциональным опытом, опытом направленности сознания на предмет.

Структура «различие-синтез-идентификация» помогает понять различие и связь этих двух видов опыта. Прежде всего, эта структура не является трехчленной структурой с независимыми и самодостаточными элементами. В реальном опыте сознания идентификация встроена в синтез и всегда предполагает его; синтез, в свою очередь, встроен в различие и предполагает его. Речь идет не о понятиях различия, синтеза и тождества, которые нужно соотносить по содержанию и объему, речь идет об опыте, и уже любой опыт зрительного распознавания показывает в рефлексии, что из исходных различий формируются, т.е. синтезируются, контуры, по которым затем идентифицируется предмет. В принципе перечисление первичных различий предполагает уже неявное перечисление возможных синтезов и идентификаций.

То, что Гуссерль называл структурами интенциональности, есть не что иное, как структуры синтеза и идентификации. Именно поэтому зачастую весьма трудно отличить философские учения Канта и Гуссерля.

Опыт различий первичнее, чем структуры интенциональности, направленности сознания на предмет, т.е. схватывания (синтеза) предмета и определения его отношения к другому предмету (идентификация). Благодаря опыту различий выделяются сами структуры схватывания и идентификации предмета, благодаря опыту различий осознается сам этот опыт как первичный, неинтенциональный опыт сознания, лежащий в основе синтеза и идентификации. Рефлексия на этот опыт, возможность которой коренится в самом этом опыте, есть не что иное, как рациональный смысл феноменологической редукции, эпохе; это есть воздержание от опыта синтеза и идентификации и обращения не только к самореферентному, но и к многообразному первичному опыту сознания как опыту различия.

вы тут с Гуссерлем и Молчановым не с того начинаете разбор происходящего
а если начинать не с того, то никогда не поймешь механизма
с чего же нужно начинать?
с самого рождения
именно там закладывается механизм восприятия, который у взрослого человека выглядит само собой разумеющимся, тогда как он вовсе не таков - его нужно создавать интерактивом

Какие будут мнения у прихожан форума в целом по проблеме сознание - тело и в частности по реальности паранормального?


 А никаких не будет. Ты от меня наверх убежал или отморозков в философы записал?
Проблема надумана. Почитай Деннета и Серля, чем дураков учить богу молится. Трудная проблема существует для физикалистов и прочих позитивистов, все остальные давно послали Чалмерса с его ебанутыми прибаутками.

Корнак, а мы этот вопрос уже разбирали на ФШ, но ты съебался оттуда признав свою полную некомпетентность. Сюда не ходи. Вернера и Пелюли с тебя будет достаточно. Уровень у вас примерно одинаковый.

Отправной точкой первого, а также большинства последующих исследований являются феноменологические учения Гуссерля, Хайдеггера и Брентано, ибо именно в этих учениях сознание, мир и бытие предстают не как понятийные конструкции, но как фундаментальные виды опыта. При этом речь идет не об имманентном исследовании феноменологической философии, но скорее об описании явных, хотя и «оперативных», и о выявлении неявных ее предпосылок. Критический анализ феноменологии Гуссерля сосредоточен на отделении аналитической составляющей от интерпретативной в гуссерлевских работах, в основном во II томе Логических исследований. Молчанов В.

Загадка сознания состоит в том, что сознание кажется чем-то само собой разумеющимся, самопонятным и в то же время неуловимым и непостижимым. Загадка сознания аналогична загадке времени: «когда не спрашивают, знаю, когда же спрашивают, не знаю». Что же мы, собственно говоря, «знаем», когда нас не спрашивают о сознании? И чего мы не знаем, когда нас спрашивают? Очевидно, что нечто относительно сознания (и времени) нам непосредственно доступно и является само собой разумеющимся, другое же представляется загадочным и неуловимым. В опыте нам доступны модусы, но недоступна «субстанция». Мы воспринимаем, судим, радуемся или огорчаемся и т. д. Восприятие, суждение, радость или огорчение мы называем модусами сознания, или, если угодно, функциями сознания, проявлениями сознания. Стоит, однако, задать вопрос о «субстанции» сознания, о сущности сознания, о том «аргументе», некоторые из «функций» которого мы перечислили выше, и то, что кажется непосредственно доступным, превращается в нечто неопределенное и почти недоступное. Аналогия Э. Кассирера имеет определенное основание: «Кажется, что понятие сознания есть подлинный Протей философии. Оно выступает во всех ее многообразных проблемных сферах; однако ни в одной из них оно не обнаруживает тот же самый облик (Gestalt), но постигается в беспрерывном изменении своего значения. Метафизика, как и теория познания, эмпирическая психология, как и чистая феноменология, используют его для себя». Вопрос, однако, в том, достаточно ли усилий было приложено, чтобы постичь этого Протея в его подлинном облике, тем более что мифический Протей им обладал. Иначе говоря, вопрос в том, представляет ли собой сознание некоторый набор функций или все же возможно выявить первичный, «субстанциальный» опыт, который является первичным уровнем иерархии иных опытов, а также функций, ментальных состояний. Молчанов В.

а что если сознание принять как данность?
и тогда ничего не потребуется объяснять

вот как ты объяснишь цифру 7
а никак
есть она и есть
объяснения про сознание - еще хуже

Феноменологическая рефлексия — направленность сознания самого на себя. По Гуссерлю, это единственный возможный метод исследования сознания. Рефлексия направлена на наше сознание, на его исследование, но в то же время рефлексия — это свойство сознания (то есть сознание характеризуется тем, что способно сознавать само о себе).

  Ты хоть различаешь цифру и число? Число семь (как и любое другое число), действительно, труднообъяснимое понятие, тогда как цифра семь, легко объясняется - она указывает на количество предметов.

семь дураков - это количество предметов?
правильно тебя с ФШ турнули
как и шестерых остальных

 Совершенно верно - это количество, а предметов, субъектов, объектов, - не имеет значения. Не придирайся к словам. Ты ведь не дурак, наверное?

  Но всё равно надёжней чем УМ -- инструмента нема, в формулировании выводов и оценок, и особенно в Аргументации, где ум проявляет высшую степень надёжности, что доказано и в философии науки, что ЛЮБОЕ ОПЫТНО ДОБЫВАЕМОЕ ЗНАНИЕ -- ФАЛЬСИФИЦИРУЕМЫМ ЕСТЬ, а вот непогрешимые Истины могут быть извлечены исключительно тока чисто из Разума, какими есть Законы Логики и Математики, именно НЕПОГРЕШИМЫЕ, на весь Универсум Знания и Бытия, во всех "Возможных Мирах". И хотя УМ и ошибается, но ошибки Ума корректны, если они умозаключаются по формулам правильного логического вывода. Т.е. Логика наполняет смыслом и ошибки, если и на деле и в притязаниях имеет место стремление к Истине на основе формул правильного логического вывода. Это доказано Великим Отцом прагматизма, Ч.С.Пирсом, что могу и процитировать.

    Прекрасный ответ, ибо такова собственно дефиниция Веры (по Николас Сент-Джон Грин, сыгравшему важную роль, подчеркнувши важность применения Александра Бэйна Дефиниции веры), что «ВЕРА есть тем, на основе чего человек готов действовать», к чему приложена и исполняемость по Кредо ВЕРЫ: “Дорогу осилит Идущий”, “Зри и узришь”, «Вера же есть осуществление ожидаемого в уверенности в невидимом» (Евр. 11:1). Ч.С.Пирс писал, что «из этого определения прагматизм едва ли является чем-то большим, чем следствие; так что я склонен считать его дедушкой прагматизма».
    И ИСТИНА здесь в том факте, что Сам этот ЗАКОН (в Высшем Божественном Смысле) -- это Сам РАЗУМ, ибо прежде всего ИСТИНА суть Природа Разума. И РАЗУМ не имел бы смысла вне Свободы Воли в факте выбора поступков. Ибо справедливость Догмата о создании человека по Образу и Подобию Божества (Быт.1:26) определяет и Подобную Богу Свободу человека.
    Есть и более глубокие выводы в том, что физический мир убеждает нас в необходимости Истины, как нечто рефлексивно исполняемое по необходимости, как по Законам Природы. Но философия Познания и ея обобщение, приводящее к Мультиверсумной парадигме, -- говорит, что и самые Законы Природы НЕДООПРЕДЕЛЕНЫ, как нечто эволюционирующее (Доктрина Синехизма Пирса), что и порождает Мультиверсум всех "Возможных Миров", в возможности всего того совершенства в Непротиворечивом Единстве с Универсумом Истины, как Синергетика захвата в Аттрактор Истины, вне любой тому альтернативы, которая пока имеет место в становлении этого Совершенства, как факт, что ИСТИНЫ ДОКАЗЫВАЮТСЯ и являются НЕОБХОДИМЫМИ ДЕДУКТИВНЫМИ ВЫВОДАМИ, как именно Высший Закон Разума, что есть точный инвариант Теоремы Гёделя о Полноте, что Геделя теорема полноты (https://en.wikipedia.org/wiki/G%C3%B6del%27s_completeness_theorem#G%C3%B6del's_original_formulation) утверждает, что если формула логически действительна и необходима, то есть конечный вывод (формальное доказательство) этой формулы. Вот на Суде и будет точно и совершенно неопровержимо и со всякой необходимостью доказано -- ЧТО ИМЕННО ПОЗВОЛЕНО И ПРИЕМЛЕТСЯ, А ЧТО НЕ-ПОЗВОЛЕНО И ЧЕГО ИМЕННО БЫТЬ СОВЕРЩЕННО НЕ ДОЛЖНО, ибо ЗЛА не было и не будет... Такова жизнь (Се-ля-ви).
    Это последнее доводит и исследования Зла и Добра в аспекте Свободы в Аргументе Алвина Плантинги (Аргумент Зла против Бога, что Существование Всеблагого Бога несовместимо с существованием ЗЛА), в котором Плантинга утверждает, что со всякой непротиворечивостью возможно указать, что какое-то зло существует в качестве необходимого условия для большего блага, такого как предоставление людям свободной воли выбирать между правильным и неправильным. И в таком случае существование зла не является логически несовместимым с существованием Бога. Аргумент Плантинги (в опровержении Аргумента ЗЛА против Бога, что Всеблагий Бог несовместим с существованием ЗЛА, означая неопантеизм Эманации Бога в творение), гласящий: «Возможно, Бог, даже будучи всемогущим, не может создать мир с нравственными созданиями, которые (именно будучи свободными) никогда не выбирают зло, если это противоречит их свободной воле. Более того, возможно, что Бог, даже будучи всемогущим, будет именно желать создать мир, даже содержащий зло, если мораль добра требует именно свободных нравственных существ». Это означает, что в Мире даны необходимые условия для образования существенно более сильного условия недопущения зла, чем это было от начал создания Мира, раз всё же зло возымело место в действительности (что означает, что Подобный Богу СВОБОДНЫЙ человек не сможет не иметь предпосылок для свершения зла, будучи Свободным, как то гласит и факт, что "соблазнам невозможно не прийти...."), и утверждение и в людях этого условия — как раз и есть целью существования Мира, причём этим условием есть Закон Разума, т.е. законодательная сила Разума, совершаемая ныне в немощи, чтобы восстать в силе.
     Собственное резюме Плантинги таково — что предпосылка в том, что «Мог ли Бог создать мир, содержащий моральное благо, но не моральное зло», — заявляет в своём заключении к ВЫВОДУ, что «... цена за создание мира, в котором происходит моральное благо, непременно создаёт его таким, что в нём происходит и моральное зло».

---

     Вот и идёт всё к тому, что таки Суд будет, и на нём Бог Благое утвердит в Благую Вечность, а злое отвергнет, во всякую невозможность проявления своей воли, как собственно ИСХОД, в котором уже изменений не будет.

   Как правило -- мои тексты есть КОМПИЛЯЦИЯ (удачная философская компиляция -- это признано уровнем профессора философии), причём компилируемые в текст цитаты и умозаключения мною самим тщательно завершены к законченности и достаточности к именно таким рассуждениям, стержнем к чему есть мною составленная и удерживаемая стержневая Мысль, согласуемая с типичным итоговым дедуктивным ВЫВОДОМ, Аристотелевского типа. Ввиду такой компоновки текст удаётся немало модифицировать к совершенству, особенно если эта конструкция или ея часть, были применены в рамках иных тем и к ним в Аргументации. Всё это я так или иначе собираю на носителе (флэшке), организуя и хранение инфы этой и удобство ею пользования, что сказывается и на оформлении текстов. Короче стараюсь я, и потому моя даж чисто организация уже превосходит потенциал всякого возможного скепсиса. Но я сам себе скепсис, в сильном смысле, ну и + талант философский в доказательствах и в оформлении лучшего на мой взгляд Мировоззрения, прежде всего у себя и в себе. А талант у меня настолько сильный, что я сам у него учусь философии, когда западаю на философское творчество, что было с самого начала открытия того таланта, Мистически вмиг возникшего в ОСах. Тама скепсис был высшего уровня магический (сам антихрист), ну а талант от самого Бога, тотчас же по окончании молитвы в Осах, чтоб в Боге полагать свою спасительную и творческую часть, а сталкинг в Проводнике Идеи и в Любви к гению финского логика и философа Хинтикка Яаакко.
    Вот и сейчас, текст хоть и набирался в аргументах из заранее к тому оформленного, но по завершению отписанного и его коррекции -- есть и добавление к большей полноте охвата этим текстом, и как раз в Теме ВЕРА... Так что беседа эта и мне в жилу... Этому не стоит удивляться, бо я постоянно такой. Так что удачного вам постижения, Нитроглицерин-3, вы наш ненаглядный. И скепсис к моей той конструкции не приложим, чтоб самому тому скептику сибе не запротиворечить, что автоматом и скепсис тот устраняет, хотя у меня ещё и немерянный артиллерийский запас, чтоб разбомбить вообще любой скепсис, что предпочитаю даж не начинать, чтоб дискуссии не обламывать, а то собеседники или шибко пужаются, иль шибко безумствуют, если таки я начну аргументами костылять...
    Удачи...

https://youtube.com/v/YyTusRUGUVA

   А я в компаниях о философии почти не говорю, бо и математики за пивасиком тож не тонкости алгебры обсуждают, но обычную жисть... Вот и я в компаниях обычно с апломбом и чаще на фене(http://borgia.forum24.ru/gif/smk/sm174.gif) с юмором базарю, особенно если есть рядом красивые бабы, которым мой базар(http://www.forma-zhizni.ru/images/smilies/1scenic.gif) аж до чёртиков нравится.
    И потом..., эта самая Реальность бытия оказывается ни чем иным, как вмешательством познающего разума, который разрушает сингулярность целостного и непрерывного универсума вещей (такое представление об универсуме Пирс называл "синехизмом" от др. греч. syneches -  непрерывность), "вырезает" из него вещи и их отношения, устанавливает общие законы их строения и функционирования [Что в современной философии связано с понятием Темпоральности (вошедшего через экзистенциалистскую традицию для представления ретенции и протенции, как личных и интерсубъективных универсалий раскрытия сознанием реальности), в которой Темпоральность человеческого бытия (как Скрипт-Репродукции сущностной объективности сознания), как феномен сознания, противопоставляется вещи и отчужденному (бескачественному, навязчивому, подавляющему) времени]. "Внесение разума" в иррациональную действительность (по Пирсу) осуществляется в практике опыта субъекта, и в такой прагматическом истолковании, устанавливаются условия верификации суждений, рационализирующих мир, придающих "существованию" статус "реальности", как объективное преодоление проблемы несовместимости физикалистского объективизма и трансцендентального субъективизма.
   Используемый современными прагматистами (Н.Решер и др.) "реализм" Пирса гальванизируется в современных течениях "научного реализма" (У.Селларс, Дж.Смарт и др.). Общим моментом для большинства пост-позитивистских течений является уверенность в том, что "концептуальный каркас" научной теории (или здравого смысла) является свободно сплетаемой разумом сетью, которая, будучи "наброшена" на универсум, трансформирует его в "реальность-для-нас", делая её понятной. Теория — схема конструирования и объяснения фактов, и, хотя между сторонниками этой идеи имеются большие разногласия относительно генезиса и оправдания выбора теорий (в которых, как в зеркале, отражается столкновение противоречащих друг другу сторон пирсовской "фанероскопии"), влияние Пирса на современные дискуссии по этому вопросу очевидно.

---

   А мною отписанная Концепция БОГА -- это во всём тождественность Концепции ИСТИНЫ, как АБСОЛЮТА, выше чего ничего не может быть, что и есть исторически и онтологически достоверная Концепция БОГа, во всём.
   Где вы тута у меня противоречие увидели?
   А раз противоречий нема, то значит это ничто иное, как достоверность, в логическом Смысле, точно по модальной системе S5, в которой Аксиоматизированно, что если что-то «возможно» верно (непротиворечиво), то это обязательно возможно. В S5 Плантинга утверждал так же, что если что-то «обычно верно», то оно обязательно верно (т.е. верно во всех мирах). [31 - Garson, James. Modal Logic. Stanford Encyclopedia of Philosophy (29 February 2000; substantive revision 2 October 2009)].
    Так что ваш скепсис не более чем ваше частное МНЕНИЕ, как нечто чисто Субъективное, ничего общего с Универсальным (Истинно верным и всеобщим) не имеющее...

   УМ -- это область Психического, а именно в Истинном Смысле УМОМ продуцируемое, как состоятельные СУЖДЕНИЯ -- это Универсальные Психические явления (df (дефиниция) от Алоис Гёфлер, под влиянием Алексус фон Мейнонга), как состоятельные в любой сфере Психического, что правда не говорит о навыке не то что таковое продуцировать, но и даж просто понять, что говорит о девиациях в развитии Психики у такого рода несостоятельных индивидов, которых не менее чем 80% от человечества.
    Хули... Дураки внатури есть утраченные звенья Эволюции людей, описываемые Триадой: Дебил, Кретин, Идиот, эт если не рассматривать психо-патологии... типа, как заключение психиатрической экспертизы: ПАТОЛОГИЙ НЕТ -- ПРОСТО ДУРАК...

 Наслаждаюсь!

  Можешь послушать споры Болдачева и Молчанова здесь: https://www.youtube.com/v/l-WEeX_6y_s&t=38s (во второй половине семинара)

 Кстати говоря, цитаты из книги Молчанова, пишутся здесь и для тебя тоже. Ты последние годы тупеешь от общения с глупыми собеседниками. Зная, что всю книгу целиком тебе никогда не одолеть, от твоей интеллектуальной лени, я надеюсь, что мои сообщения ты всё же сможешь осилить. Если возникают вопросы, то добро пожаловать в тему "Разбор полётов" :)

Болдачев страшненький стал
(https://skrinshoter.ru/s/120624/OZQyMcgr.jpg?download=1&name=%D0%A1%D0%BA%D1%80%D0%B8%D0%BD%D1%88%D0%BE%D1%82-12-06-2024%2016:41:06.jpg)

у Молчанова сегодня день рождения
интересный товарищ

Молчанов зашел с оригинальной стороны - отказался от времени
но и он говорит о внешнем, не затрагивая механизма восприятия, механизма, который  не просто всё искажает, но и вообще к происходящему вовне имеет косвенное отношение
впрочем, нет и самого происходящего

Корнак, куда ты снова лезешь с суконным рылом в калашный ряд.

Для Гуссерля сознание (пере-живание, Er-lebnis) – это не просто самостоятельная сфера бытия или определенная форма жизни. Сознание – это жизнь как таковая, которой не угрожают случайности и которая не подчиняется ни законам вероятности, ни какого-либо рода необходимости.

Сознание как жизнь есть осуществление актов придания смысла и переход от одного акта к другому, от одного значения к другому. Только в сфере идеальной предметности, полагает Гуссерль, возможен непосредственный, неотягощенный эмпирической референцией переход от значения к значению. В этом смысле математическое мышление, опытом которого обладал Гуссерль, – это сфера чистой жизни сознания.

https://www.youtube.com/v/OAmtZCFxiAM



https://www.youtube.com/v/uwgCB5YwmOE

https://www.youtube.com/v/s89k9FEvP-o

https://magisteria.ru/category/phenomenology

Пал Палыч, здравствуйте.
"У самурая нет Цели, есть, только, Путь."  – ложь.
Просто, ответ на другом семантическом уровне:
"путь" и "цель" – служение.
Какую цель преследуете?

Уасыли, ты самурай?

А вопросом на вопрос – еврей? )))
Нет, не самурай, скорее, ронин.
Я серьёзно. Меня заинтересовали ваши выкладки.
Хотелось бы услышать (прочесть), как Вы понимаете "феноменология",
чем именно заинтересовала.
Думать и мыслить – зачем два слова, если одно и то же...
Может разница всё же есть?

А кто на Ариоме  "в столбик" писал?)))
Клир....и кто с ним часто общался )))
Уасыли, частушки будут?)))(https://san2.ru/smiles/mosking.gif)

https://youtube.com/v/PLxlR1Zhogk?si=0F1jLd7qj7-K2fJe

https://www.youtube.com/live/dohnSKddFao?si=mhBfCyDB11iUbb3S