|
Название: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 21 декабря 2013, 14:53:04 Э. Гуссерль
из «Кризис европейских наук и трансцендентальная фено- менология» Исключительность, с которой во второй поло- вине XIX века все мировоззрение современного человека стало определяться позитивными науками и дало себя осле- пить достигнутым благодаря им «prosperity»,1 знаменовала равнодушное отстранение от тех вопросов, которые имеют решающую важность для подлинного человечества. Науки всего лишь о фактах формируют людей, заботящихся лишь о фактах. Переворот в публичной оценке стал в особенно- сти неизбежен после войны и породил, как мы знаем, пря- мо-таки враждебную настроенность среди молодого поко- ления. Эта наука, говорят нам, ничем не может нам помочь в наших жизненных нуждах. Она в принципе исключает как раз те вопросы, которые являются животрепещущими для человека, подверженного в наши злосчастные времена крайне судьбоносным превратностям: вопросы о смысле или бессмысленности всего этого человеческого вот-бы- тия. Разве в силу своей всеобщности и необходимости для всех людей они не требуют также и всеобщего осмысления и ответа, основанного на усмотрении разума? В конце кон- цов, они затрагивают человека как существо, свободно оп- ределяющее себя в своем отношении к окружающему чело- веческому и внечеловеческому миру, свободное в своих воз- можностях придавать себе и окружающему миру разумную форму. Что может наука сказать о разуме и неразумии [Unvernunft], что может она сказать о нас, людях, как субъ- ектах этой свободы? Наука всего лишь о телах, разумеется, ничего, ведь она абстрагируется от всего субъективного. Что касается, с другой стороны, наук о духе, где человек во всех специальных и общих дисциплинах рассматривается все же в его духовном вот-бытии и, стало быть, в горизонте его историчности, то их строгая научность требует, как го- ворят, чтобы исследователь тщательно исключал все оце- ночные позиции, все вопросы о разуме и неразумии тема- тически рассматриваемого человечества и произведений его культуры. Научная, объективная истина есть исключи- тельно установление того, чем фактически является мир, как физический, так и духовный. Но может ли мир и чело- веческое вот-бытие в нем обладать поистине каким-либо смыслом, если науки признаю´т истинным только то, что может быть таким способом объективно установлено, если история может научить только одному—тому, что все фор- мы духовного мира, все когда-либо составлявшие опору че- ловека жизненные связи, идеалы и нормы возникают и вновь исчезают, подобно набегающим волнам, что так было всегда и будет впредь, что разум вновь и вновь будет обора- чиваться бессмыслицей, а благодеяние—мукой?Можемли мы смириться с этим, можем ли мы жить в этом мире, где историческое свершение представляет собой не что иное, как непрерывное чередование напрасных порывов и горь- ких разочарований? Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 21 декабря 2013, 16:12:34 Таким образом, в историческом аспекте позитивист-
ское понятие науки в наше время является остаточным по1 нятием [Restbegriff]. Из него выпали все те вопросы, кото- рые прежде включались то в более узкое, то в более широ- кое понятие метафизики, и среди них все вопросы, кото- рые недостаточно ясно именуются «высшими и последни- ми». При точном рассмотрении они, как и вообще все ис- ключенные вопросы, обнаруживают свое нерасторжимое единство в том, что явно или имплицитно, в своем смысле, содержат в себе проблемы разума — разума во всех его осо- бых формах. В явном выражении разум является темой дисциплин о познании (а именно об истинном и подлин- ном, разумном познании), об истинной и подлинной оценке (подлинные ценности как ценности разума), об этическом поступке (истинно добрый поступок, действие из практического разума); при этом «разум» выступает как титульное обозначение «абсолютных», «вечных», «надвре- менных», «безусловно» значимых идей и идеалов. Если че- ловек становится «метафизической», специфически фило- софской проблемой, то вопрос ставится о нем как о разум- ном существе, а если встает вопрос о его истории, то дело идет о «смысле», о разуме в истории. Проблема Бога явно содержит в себе проблему «абсолютного» разума как те- леологического источника всякой разумности в мире, «смысла» мира. Естественно, что и вопрос о бессмертии — это тоже вопрос разума, равно как и вопрос о свободе. Все эти в широком смысле «метафизические», а в обычном словоупотреблении специфически философские вопросы выходят за пределы мира как универсума голых фактов. Они превосходят его именно как вопросы, в смысле кото- рых заключена идея разума. И все они претендуют на бо- лее высокое достоинство по сравнению с вопросами о фактах, которые и в порядке вопрошания располагаются уровнем ниже. Позитивизм, так сказать, обезглавливает философию. Уже в античной идее философии, единство которой состоит в неразрывном единстве всего бытия, предполагался и осмысленный порядок бытия, а следова- тельно и бытийных проблем. Сообразно этому метафизи- ке, науке о высших и последних вопросах, подобало досто- инство царицы наук, чей дух только и сообщал последний смысл всем познаниям, достигнутым в остальных науках. Обновляющаяся философия переняла и эту черту, она даже верила в то, что ею был открыт истинный универ- сальный метод, с помощью которого могла быть построе- на такая систематическая философия, достигающая в ме- тафизике своей высшей точки, и притом построена всерьез, как philosophia perennis. Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 22 декабря 2013, 20:24:06 http://www.youtube.com/v/nXUFnlwx618
Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 27 декабря 2013, 01:29:04 http://www.youtube.com/v/LzH582m52ds
Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 27 декабря 2013, 02:00:56 Однажды из народа обратился к учителю дзен Иккю: — Учитель напишите мне, пожалуйста, несколько изречений великой мудрости. Иккю сразу же взял кисточку и написал слово «внимание». — Это всё? — спросил тот человек. — И вы не добавите что-нибудь ещё? Иккю написал тогда два раза подряд: «внимание, внимание». — Ей-богу, — произнёс тот человек с заметным раздражением, — я не вижу особой глубины или остроты в том, что вы написали. Тогда Иккю написал то же слово трижды подряд: «Внимание! Внимание! Внимание!» Почти в гневе человек потребовал объяснить? — Что всё-таки означает слово «внимание»? На что Иккю мягко ответил: — Внимание означает внимание. Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 27 декабря 2013, 02:05:55 Сарипутта пришёл к Будде. Он много медитировал, и к нему стали приходить разные видения, как это случается со всеми, кто входит в состояние медитации. Он начал видеть ангелов, богов, демонов. Они были очень реальными.
Но Будда сказал: — Это всё ничто — просто мечты. — Но они такие реальные! — пытался возражать Сарипутта. Тогда Будда сказал: — Сейчас, когда твоё внимание сфокусировано на видениях, мечта становится реальностью, а реальность — мечтой. Когда исчезнет эта двойственность, проявится Истинная Реальность! Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 27 декабря 2013, 02:11:26 Однажды дзэнский наставник Сэцугэн сказал своему ученику Дзидзё:
— Если в течение семи дней и семи ночей ты будешь полностью отдавать себя медитации, но не обретёшь пробуждения, то можешь отрубить мне голову и сделать из моего черепа черпак, которым выгребают нечистоты. Вскоре после этого Дзидзё заболел дизентерией. Взяв с собой ведро, он удалился туда, где его никто не мог видеть, сел на ведро и полностью сконцентрировал своё внимание. По прошествии семи дней весь мир внезапно показался ему заснеженной равниной, переливающейся в лунном свете, и он почувствовал, что Вселенная стала слишком мала, чтобы вместить его. Долгое время он пребывал в таком состоянии, пока какой-то звук не привёл его в чувство. Он обнаружил, что по всему его телу струится пот, а его болезнь прошла. После этого Дзидзё написал такое стихотворение: «Ослепительное, духовное — что это? Моргнёшь, и уже потерял его. Черпак для нечистот искрится светом; И всё это время был только я». Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 06 января 2014, 23:34:38 http://www.youtube.com/v/4BPmhV32CHA
Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 10 января 2014, 23:23:06 http://www.peremeny.ru/column/view/924/ Гурджиев: танцующий провокатор
9 января (по другим данным - 14 января) - день рождения Георгия Гурджиева Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 11 января 2014, 20:47:33 Станислав Гроф
Ньютоно-картезианское заклятие механистической науки В течение последних трех столетий в западной науке господствовала ньютоно- картезианская парадигма - система мышления, основанная на трудах британского естествоиспытателя Исаака Ньютона н французского философа Рене Декарта. Используя эту модель, физика добилась удивительного прогресса и завоевала себе солидную репутацию среди всех прочих дисциплин. Ее уверенная опора на математику, эффективность в решении проблем и успешные практические приложения в различных областях повседневной жизни сделались тогда стандартом для всей науки. Умение увязывать базисные концепции и открытия с механистической моделью Вселенной, разработанной в физике Ньютона, стало важным критерием научной узаконенности в более сложных и менее разработанных областях - таких, как биология, медицина, психология, психиатрия, антропология и социология. Поначалу приверженность механистическому взгляду дала весьма позитивный толчок научному прогрессу этих наук. Однако, в ходе дальнейшего развития концептуальные схемы, выведенные из ньютоно- картезианской парадигмы, утратили свою революционную силу и стали серьезным препятствием для изысканий и прогресса в науке. С начала двадцатого века, претерпев глубокие и радикальные изменения, физика преодолела механистическую точку зрения на мир и все базисные допущения ньютоно-картезианской парадигмы. В этой экстраординарной трансформации она становилась все сложнее, эзотеричнее и непостижимее для большинства ученых, работавших в других областях. Таким дисциплинам, как медицина, психология и психиатрия, не удалось приспособиться к этим быстрым переменам и укоренить их в своем способе мышления. Мировоззрение, уже давно устаревшее для современной физики, по-прежнему считаться научным во многих других областях - в ущерб будущему прогрессу. Наблюдения и факты, противоречащие механистической модели Вселенной, чаще всего отбрасываются или замалчиваются, а исследовательские проекты, не относящиеся к доминирующей парадигме, лишаются финансирования. Самые яркие тому примеры - психология, альтернативные подходы в медицине, исследования психоделиков, танатология и некоторые области полевых антропологических исследований. За последние два десятилетия антиэволюционная и антипродуктивная природа старой парадигмы становилась все более очевидной особенно в научных дисциплинах, изучающих человека. В психологии, психиатрии и антропологии концептуальный "пуританизм" достиг такой степени, что эти дисциплины оказались перед лицом глубокого кризиса, сравнимого по размаху с кризисом физики во времена эксперимента Майкельсона - Морли. Возникла насущная необходимость в фундаментальном сдвиге парадигмы, который позволил бы вместить и воспринять постоянно увеличивающийся наплыв революционных фактов из самых разных областей, которые никак не соответствуют старым моделям. Многие исследователи полагают, что с новой парадигмой можно будет заполнить брешь, отделяющую наши традиционные психологию и психиатрию от глубокой мудрости древних и восточных систем мышления. Перед детальным обсуждением причин грядущей научной революции и ее возможных направлений, кажется уместным описать характерные черты старой парадигмы, адекватность которых в настоящее время весьма сомнительна. Механистическая Вселенная Ньютона - это Вселенная твердой материи, состоящей из атомов, маленьких и неделимых частиц, фундаментальных строительных блоков. Они пассивны и неизменны, их масса и форма всегда постоянны. Самым важным вкладом Ньютона в модель греческих атомистов (во всем остальном схожую с его моделью) было точное определение силы, действующей между частицами. Он назвал ее силой тяготения и установил, что она прямо пропорциональна взаимодействующим массам и обратно пропорциональна квадрату расстояния. В ньютоновской системе тяготение - довольно таинственная сущность. Оно представляется неотъемлемым атрибутом тех самых тел, на которые действует: это действие осуществляется мгновенно, независимо от расстояния. Другой существенной характеристикой ньютоновского мира является трехмерное пространство классической эвклидовой геометрии, которое абсолютно, постоянно и всегда пребывает в покое. Различие между материей и пустым пространством ясное и недвусмысленное. Подобным образом, время абсолютно, автономно и независимо от материального мира; оно представляется однородным и неизменным потоком из прошлого через настоящее в будущее. В соответствии с теорией Ньютона все физические процессы можно свести к перемещению материальных точек под действием силы тяжести, действующей между ними и вызывающей их взаимное притяжение. Ньютон смог описать динамику этих сил при помощи нового, специально разработанного математического подхода - дифференциального исчисления. Итоговым образом такой Вселенной является гигантский и полностью детерминированный часовой механизм. Частицы движутся в соответствии с вечными и неизменными законами, а события и процессы в материальном мире являют собой цепь взаимозависимых причин и следствий. В силу этого возможно, хотя бы в принципе, точно реконструировать любую прошлую ситуацию во Вселенной или предсказать будущее с абсолютной определенностью. Практически этого никогда не происходит, поскольку мы не в состоянии получить детальную информацию обо всех сложных переменных, входящих в данную ситуацию. Теоретическую вероятность подобного предприятия никто серьезно не исследовал. Как и основное метафизическое допущение, оно представляет существенный элемент механистического взгляда на мир. Илья Пригожин (Prigogine, 1980) назвал эту веру в безграничную предсказуемость "основополагающим мифом классической науки". Равное по важности влияние на философию и историю науки последних двух столетий оказал один из величайших французских философов Рене Декарт. Его наиболее значительным вкладом в ведущую парадигму была предельно заостренная концепция абсолютной дуальности ума (res cogitans) и материи (res extensa), следствием которой стало убеждение, что материальный мир можно описать объективно, без отсылки к человеку-наблюдателю. Эта концепция послужила инструментом для быстрого развития естественных наук и технологии, но одним из крайне нежелательных результатов ее победы явилось серьезное пренебрежение холистическим подходом к пониманию человека, общества и жизни на планете. В каком-то смысле картезианское наследие оказалось еще менее податливым элементом западной науки, чем ньютоновский механистицизм. Даже Альберт Эйнштейн - гений, подорвавший основания ньютоновской физики, сформулировавший теорию относительности и заложивший основы квантовой теории - не смогло конца освободиться от чар картезианского дуализма (Caрга, 1982). Всякий раз используя термин "ньютоно-картезианская парадигма", мы должны помнить, что западная механистическая наука исказила и извратила наследие обоих великих мыслителей. И для Ньютона, и для Декарта понятие о Боге было существенным элементом философии и мировоззрения. Ньютон был глубоко духовной личностью, серьезно интересовался астрологией, оккультизмом и алхимией. По словам его биографа Джона Мэйнарда Кейнса (Keynes, 1951), он был последним из великих магов, а не первым великим ученым. Ньютон верил, что Вселенная материальна по природе, но не думал, что ее происхождение может быть объяснено материальнами причинами. Для него, Бог - это тот, кто изначально создал материальные частицы, силы между ними и законы, управляющие их движением. Однажды сотворенная Вселенная будет впредь функционировать как машина, а значит, ее можно описать и понять в этих терминах. Декарт тоже верил, что мир существует объективно и независимо от человека-наблюдателя. Однако для него эта объективность основана на том, что мир постоянно воспринимается Богом. Западная наука поступила с Ньютоном и Декартом так же, как Маркс и Энгельс с Гегелем. Формулируя принципы диалектического и исторического материализма, они препарировали гегелевскую феноменологию мирового духа и оставили его диалектику, но заменили дух материей. Аналогичным образом, концептуальное мышление во многих дисциплинах предлагает прямую логическую вытяжку из ньютоно-картезианской модели, но образ божественного разума, который был сердцевиной рассуждений этих двух великих людей, из новой картины исчез. Следующий за всем этим систематический и радикальный философский материализм стал новым идеологическим основанием современного научного мировоззрения. Во всех своих бесчисленных ответвлениях и приложениях ньютоно-картезианская модель оказалась чрезвычайно успешной в самых различных областях. Она предложила всестороннее объяснение фундаментальной механики солнечной системы и была с успехом использована для понимания беспрерывного движения жидкости, вибрации упругих тел и термодинамики. Она стала основой и движущей силой замечательного прогресса естественных наук в XVIII и XIX веках. Дисциплины, смоделированные по Ньютону и Декарту, в деталях разработали картину Вселенной в виде комплекса механических систем, огромного агрегата из пассивной и инертной материи, развивающегося без участия сознания или созидательной разумности. От "большого взрыва" через изначальное расширение галактик до рождения солнечной системы и ранних геофизических процессов, создавших нашу планету, космическая эволюция якобы управлялась исключительно слепыми механическими силами. По этой модели, жизнь зародилась в первозданном океане случайно, в результате беспорядочных химических реакций. Точно так же клеточная организация органической материи и эволюция к высшим формам жизни возникли механически, без участия разумного принципа, в результате случайных генетических мутаций и естественного отбора, обеспечивающего выживание более приспособленных. И в конце концов это привело к разветвлению филогенетической системы иерархически организованных видов со все возрастающим уровнем сложности. Затем, по дарвиновской генеалогии когда-то очень давно, произошло эффектное (и до сих пор необъяснимое) событие: бессознательная и инертная материя стала осознавать себя и окружающий мир. Хотя механизм этого чудесного события находится в полном противоречии даже с наименее строгими научными рассуждениями, правильность этого метафизического предположения считается сама собой разумеющейся, а решение проблемы молчаливо переадресовывается к будущим исследованиям. Исследователи не пришли к согласию даже в том, на какой эволюционной стадии возникло сознание. Однако убеждение, что сознательность присуща только живым организмам и что она требует высокоразвитой центральной нервной системы, составляет основной постулат материалистического и механистического мировоззрения. Сознание рассматривается как продукт высокоорганизованной материи (центральной нервной системы) и как эпифеномен физиологических процессов в головном мозге. Вера в то, что сознание производится головным мозгом, разумеется, не совсем произвольна. Она основывается на большом числе наблюдений в клинической и экспериментальной неврологии и психиатрии, которые указывают на тесную связь между различными аспектами сознания и физиологическими или патологическими процессами в головном мозге - такими, как травмы, опухоли или инфекции. Например, контузия мозга или кислородная недостаточность могут привести к потере сознания. Опухоль или травма височной доли влекут за собой иные искажения сознательных процессов, отличающиеся от тех, что вызваны префронтальными поражениями. Инфекционные заболевания мозга или применение некоторых лекарственных средств с психоактивными свойствами (снотворных, стимуляторов или психоделиков) тоже способствуют характерным изменениям сознания. В некоторых случаях изменения сознания из-за неврологических расстройств настолько специфичны, что могут помочь в коррекции диагноза. Больше того, успешное нейрохирургическое или иное медицинское вмешательство может вызвать отчетливое клиническое улучшение. Эти наблюдения без всякого сомнения демонстрируют существование тесной связи между сознанием и головным мозгом, однако, не обязательно доказывают, что сознание является продуктом мозга. Логика этого полученного механистической наукой вывода весьма сомнительна, и, разумеется, можно себе представить теоретические системы, которые объясняли бы имеющиеся данные совершенно иначе. Иллюстрацией может послужить такой простой пример, как телевизор. Качество изображения и звука строго зависит от правильной работы всех компонентов, а неисправность или поломка какого-то из них приведет к весьма специфическим искажениям. Телевизионный механик может найти неисправный компонент по характеру искажения и устранить поломку, заменив или отремонтировав нужные детали. Никто из нас не увидит в этом научного доказательства того, что программа должна генерироваться в телевизоре, поскольку телевизор - искусственная система, и ее функции хорошо известны. А ведь как раз такой по типу вывод получен механистической наукой в отношении мозга и сознания. В этой связи интересно, что Уайлдер Пенфилд (нейрохирург с мировым именем, проведший потрясающие исследования головного мозга и сделавший значительный вклад в современную нейрофизиологию) в книге "Тайна сознания" (Penfield, 1976), подводящей итог работе, которой посвящена вся его жизнь, выразил глубокое сомнение в том, что сознание является продуктом мозга и его можно объяснить в терминах церебральной анатомии и физиологии. В материалистической науке индивидуальные организмы являются по сути отдельными системами, способными сообщаться с внешним миром и между собой только через органы чувств; все эти коммуникации происходят в известных формах энергии. Ментальные процессы объясняются с точки зрения реакции организма на окружающую среду и творческой обработки сенсорной информации, полученной раньше и хранящейся в мозге в форме энграмм. Здесь материалистическая психология использует кредо английской эмпирической школы, кратко выраженное Джоном Локком (Locke, 1823): "Nihil est in intellectum quod non priunt fueritin sensu" ("в разуме нет ничего, чего не было бы раньше в чувствах"). В силу линейности времени прошлые события безвозвратно теряются, если не записываются специфическими системами памяти. Значит, воспоминания любого вида требуют специального материального субстрата - клеток центральной нервной системы или физико-химического генетического кода. Воспоминания о событиях жизни индивида сохраняются в банках памяти центральной нервной системы. Психиатрия уже признала клиническую очевидность того, что люди способны не только сознательно восстанавливать эти воспоминания, но и при определенных обстоятельствах актуально проживать их заново, в живой и насыщенной форме. Единственным, насколько это известно, субстратом для передачи наследственной и филогенетической информации является физико- химический код молекул ДНК и РНК. Современная медицинская модель признает возможность такой передачи для информации, относящейся к механике эмбрионального развития, конституциональным факторам, наследственной предрасположенности, унаследованным от родителей характеристикам или дарованиям и другим аналогичным явлениям, но уверенно отвергает передачу сложных воспоминаний о специфических событиях, предшествовавших зачатию индивида. Под влиянием модели Фрейда в ведущих направлениях психиатрии и психотерапии закрепилось понятие о новорожденном как о tabula rasa (пустой, чистой доске), а о его развитии - как полностью определяемом последовательностью детских переживаний. Современная медицинская теория отрицает возможность того, что опыт биологического рождения записан в памяти ребенка; и обычный довод в медицинских учебниках - недоразвитость коры головного мозга у новорожденного (не закончена миелинизация оболочки церебральных нейронов). В эволюционных умозрениях психиатров и психологов пренатальным влияниям подвержены лишь наследственность, слабые, неясные конституциональные факторы, физические дефекты организма и, возможно, различия в относительной силе различных инстинктов. В материалистической психологии доступ к любой новой информации возможен только по прямому сенсорному каналу при помощи перестановки старых данных или совмещения их с новыми. Даже такие явления, как разум, искусство, религия, этика и наука сама по себе, в механистической науке объясняются как продукты материальных процессов в мозге. Вероятность того, что человеческая разумность развилась из химического ила первобытного океана благодаря всего-навсего случайной последовательности механических процессов, кто-то недавно очень удачно сравнил с вероятностью того, что ураган, пронесшийся сквозь гигантскую помойку, случайно соберет "Боинг-747". И в этом невероятном допущении заложено метафизическое положение, недоказуемое существующими научными методами. Весьма далекое от научного образца информационного процесса (как яростно утверждают его сторонники), оно при современном состоянии знаний вряд ли представляет собой большее, чем один из ведущих мифов западной науки. Десятилетиями механистическая наука упражнялась в защите своих систем убеждений, обзывая любое серьезное отклонение от перцептуального и концептуального соответствия ньютоно-картезианской модели "психозом", а все исследования, накапливающие несовместимые с ней данные - "плохой наукой". И судя по всему, самый непосредственный вред эта стратегия нанесла теории и практике психиатрии. Современная психиатрическая теория не способна адекватно учесть широкий диапазон явлений, выходящих за рамки биографических реалий бессознательного, таких как перинатальные и трансперсональные переживания, детально обсуждаемые на страницах этой книги. Поскольку для подлинного понимания почти всех проблем, с которыми имеет дело психиатрия, глубокое знание трансбиографических областей опыта ничем не заменимо, эта ситуация имеет серьезные последствия. В частности, более глубокое понимание психотических процессов фактически невозможно без признания трансперсональных измерений души. А существующие объяснения либо предлагают поверхностные и неубедительные психодинамические интерпретации, которые сводят данные проблемы к биографическим факторам раннего детства, либо постулируют неизвестные биохимические факторы, якобы объясняющие искажения "объективной реальности" вместе с другими странными и непостижимыми проявлениями. И, судя по всему, самый непосредственный вред эта стратегия нанесла теории и практике психиатрии. Современная психиатрическая теория не способна адекватно учесть широкий диапазон явлений, выходящих за рамки биографических реалий бессознательного - таких как перинатальные и трансперсональные переживания, детально обсуждаемые на страницах этой книги. Поскольку для подлинного понимания почти всех проблем, с которыми имеет дело психиатрия, глубокое знание трансбиографических областей опыта ничем не заменимо, эта ситуация имеет серьезные последствия. В частности, более глубокое понимание психотических процессов фактически невозможно без признания трансперсональных измерений души. А существующие объяснения либо предлагают поверхностные и неубедительные психодинамические интерпретации, которые сводят данные проблемы к биографическим факторам раннего детства, либо постулируют неизвестные биохимические факторы, якобы объясняющие искажения "объективной реальности" вместе с другими странными и непостижимыми проявлениями. Объяснительная слабость старой парадигмы еще более очевидна в отношении таких важных социокультурных явлений как шаманизм, религия, мистицизм, ритуалы перехода, древние мистерии и церемонии целительства в различных доиндустриальных культурах. В нынешней тенденции низвести мистические переживания и духовную жизнь до культурно приемлемых квазипсихотических состояний, до примитивного суеверия или неразрешенных детских конфликтов и зависимостей, ясно видно серьезное непонимание их истинной природы. Попытку Фрейда приравнивать религию к неврозам навязчивых состояний можно считать адекватной в лучшем случае по отношению к одному лишь аспекту религии - к исполнению ритуалов. Он оставил без внимания ключевое для развития всех великих религий значение самостоятельного визионерского опыта альтернативных реальностей. Столь же сомнительны бесчисленные теории, вдохновленные психоанализом, которые пытаются объяснить исторические события апокалиптического размаха (войны, кровавые революции, геноцид и тоталитарные системы), как результат детских травм и других событий из биографии исторических личностей. Недостаток приемлемых объяснений у старых моделей представляет только одну сторону их негативной роли в психиатрии. Кроме этого, они оказывают сильнейшее противодействие непредвзятому освоению новых наблюдений и областей, как только оно оказывается несовместимым с их базисными предположениями о реальности. Иллюстрацией тому может служить нежелание ведущих психологов и психиатров принять лавину данных, приходящих из многочисленных источников - из практики юнгианского анализа и новых видов эмпирической психотерапии, из исследований опыта смерти и предсмертных феноменов, изучения психоделиков, современных парапсихологических штудий и отчетов "антропологов-визионеров". Особенно пагубна жесткая приверженность к ньютоно-картезианской парадигме для практики психиатрии и психотерапии. Именно она ответственна за неправильное применение медицинских моделей в тех областях психиатрии, которые имеют дело не с заболеваниями, а с проблемами образа жизни. Сотворенный западной наукой образ вселенной является прагматически полезной конструкцией, помогающей организовывать наблюдения и получать данные. Однако его слишком часто путают с точным и всесторонним описанием реальности. В результате этой гносеологической ошибки перцептуальное и когнитивное соответствие с ньютоно-картезианским мировоззрением считается обязательным для нормальной психики. Серьезные отклонения от такого "правильного восприятия реальности" рассматриваются поэтому, как знаки серьезной психопатологии, отражающие расстройство или повреждение органов чувств и центральной нервной системы, общее нездоровье или болезнь. В этом контексте необычные состояния сознания обычно считаются (с некоторыми исключениями) симптомами умственного расстройства. Сам термин "измененные состояния сознания" ясно предполагает, что они представляют собой искаженные или неполноценные версии правильного восприятия "объективной реальности". В таких обстоятельствах было бы абсурдным полагать, что измененные состояния сознания имеют какую - либо онтологическую или гносеологическую релевантность. И равным образом вряд ли можно поверить, что эти необычные формы разумности, по существу патологичные, несут в себе хоть какой-то подлинный терапевтический потенциал. Поэтому главной ориентацией в психиатрической терапии становится устранение любых симптомов и любых необычных явлений, а вслед за тем возвращение индивида в мир согласованных восприятий и переживаний. Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 19 января 2014, 21:11:39 http://www.youtube.com/v/kWWO1K8HrjI&list=UUIetuC-DetV8B-lW8vG9Ssg&feature=c4-overview
Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 25 января 2014, 21:19:33 http://www.youtube.com/v/JydLN0-ZdYs
Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 29 января 2014, 08:53:57 http://www.youtube.com/v/_FC2j8Oq7GE
Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 30 января 2014, 21:58:00 http://www.youtube.com/v/JwrilqldSjo
Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 31 января 2014, 02:53:37 http://www.youtube.com/v/PeuxSphUpYg
Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 08 февраля 2014, 01:05:31 http://www.youtube.com/v/BqTsYG1u96k
Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 09 февраля 2014, 23:24:28 :Dhttp://www.youtube.com/v/LoTKA_ix148
Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 10 февраля 2014, 00:54:47 Мартин Хайдеггер
Бытие и время § 66. Временность присутствия и возникающие из нее задачи более исходного возобновления экзистенциального анализа. Высвеченный феномен временности не просто требует более объемной выверки его конститутивной мощи, он сам через это впервые выходит на обозрение в аспекте фундаментальных возможностей временения. Демонстрацию возможности бытийного устройства присутствия на основе временности назовем кратко, пусть лишь предварительно, "временной" интерпретацией. Ближайшая задача - сверх временного анализа собственной способности присутствия быть целым и общей характеристики временности заботы высветить несобственность присутствия в ее специфической временности. Временность дала о себе знать сначала на заступающей решимости. Она есть собственный модус разомкнутости, держащийся большей частью в несобственности падающего самотолкования людей. Характеристика временности разомкнутости вообще ведет к временному пониманию ближайше озаботившегося бытия-в-мире и с ним средней индифферентности присутствия, от которой экзистенциальная аналитика вначале отправлялась. Средний способ бытия присутствия, в каком оно ближайшим образом и большей частью держится, мы назвали повседневностью. Через возобновление прежнего анализа повседневность должна быть развернута в ее временном смысле, с тем чтобы заключенная во времени проблематика вышла на свет и кажущаяся "самопонятность" подготовительных анализов полностью исчезла. Временность должна быть правда выверена на всех сущностных структурах основоустройства присутствия. Но это все равно не приведет к внешнему схематическому повторному прогону проведенных анализов в порядке их представления. Иначе направленный ход временного анализа призван сделать яснее взаимосвязь предыдущих рассмотрений, сняв их случайность и кажущийся произвол. Сверх этих методических необходимостей дают о себе знать и лежащие в самом феномене мотивы, принуждающие к другому членению возобновительных анализов. Онтологическая структура сущего, какое есть всегда я сам, центрирована в самостоянии экзистенции. Поскольку самость не может быть понята ни как субстанция ни как субъект, но коренится в экзистенции, анализ несобственной самости, людей, остался полностью в фазе подготовительной интерпретации присутствия. После того, как теперь самостность специально возвращена в структуру заботы и тем самым временности, временная интерпретация само-стояния и несамо-стояния получает свою весомость. Она требует особого тематического проведения. Она опять же не только впервые дает верную гарантию против паралогизмов и онтологически неадекватных вопросов о бытии Я вообще, но обеспечивает вместе с тем, отвечая своей центральной функции, большую исходность вглядывания в структуру временения временности. Последняя раскрывается как историчность присутствия. Тезис: присутствие исторично, подтверждается как экзистенциально-онтологическое фундаментальное высказывание. Оно далеко отстоит от чисто онтической констатации того факта, что присутствие протекает внутри "мировой истории". Историчность присутствия есть однако основа возможного историографического понимания, которое со своей стороны опять же несет при себе возможность особого подхода к формированию историографии как науки. Временная интерпретация повседневности и историчности достаточно фиксирует взгляд на исходном времени, чтобы раскрыть само его как условие возможности и необходимости повседневного опыта времени. Присутствие как сущее, для которого дело идет о его бытии, применяет себя первично, будь то выражение или нет, для себя самого. Ближайшим образом и большей частью забота есть усматривающее озабочение. Применяя себя ради себя самого, присутствие "растрачивает" себя. Растрачиваясь, присутствие тратит само себя, т.е. свое время. Тратя время, оно считается с ним. Усматривающе-расчетливое озабочение ближайшим образом открывает время и ведет к формированию счета времени. Расчеты с временем конститутивны для бытия-в-мире. Озаботившееся раскрытие в усмотрении, считаясь со своим временем, делает раскрытое подручное и наличное встречным во времени. Внутримирное сущее становится таким образом доступно как "существующее во времени". Мы именуем временную определенность внутримирного сущего внутривременностью. "Время", онтически находимое сначала в ней, становится базой формирования расхожей и традиционной концепции времени. Но время как внутривременность возникает из сущностного "способа временения исходной временности. Это происхождение говорит, что время, "в котором" возникает и проходит наличное, есть аутентичный временной феномен, а никак не овнешнение некоего "качественного времени" до пространства, как хочет представить онтологически совершенно неопределенная и недостаточная интерпретация времени Бергсона. Разработка временности присутствия как повседневности, историчности и внутривременности впервые дает трезво вглядеться в переплетения исходной онтологии присутствия. Как бытие-в-мире присутствие фактично экзистирует с внутримирно встречающим сущим и при нем. Бытие присутствия получает поэтому свою полную онтологическую прозрачность лишь в горизонте проясненного бытия неприсутствиеразмерного сущего, т.е. также и того, что, не подручное и не наличное, лишь "состоит". Интерпретация видоизменений бытия всего того, о чем мы говорим что оно есть, требует однако прежде достаточно просвеченной идеи бытия вообще. Пока последняя не получена, возобновительный временной анализ присутствия тоже останется неполон и отягчен неясностями -- не говоря уж о разнообразных предметных трудностях. Экзистенциально-временной анализ присутствия потребует со своей стороны опять же возобновления в рамках принципиального обсуждения понятия бытия. Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 12 февраля 2014, 00:41:13 Всего доходчивее главный тезис расхожей интерпретации времени, что
время "бесконечно", обнажает в таком толковании нивелировку и скрытие мирового времени и с ним временности вообще. Время подает себя ближайшим образом как непрерывная череда теперь. Каждое теперь есть уже и только-что, соотв. вот-вот. Если характеристика времени первично и исключительно держится этой цепочки, то в нем как таковом в принципе не найти начала и конца. Всякое последнее теперь как теперь есть всегда уже сразу-больше-не, т.е. время в смысле уже-не-теперь, прошлого; всякое первое теперь есть всегда чуточку-еще-не, т.е. время в смысле еще-не-теперь, "будущего". Так что время "в обе стороны" бесконечно. Этот тезис о времени делается возможен только при ориентации на свободнопарящее по-себе наличного потока теперь, причем полный феномен теперь в аспекте датируемости, мирности, отрезковости и присутствиеразмерной местности скрыт и принижен до неузнаваемого фрагмента. Если в направленности зрения на наличие и неналичие "продумывать" череду теперь "до конца", то конец найти никогда не удастся. Из того, что это до-конца - продумывание времени всегда должно мыслить еще время, выводят, что время и есть бесконечно. В чем основано это нивелирование мирового времени и сокрытие временности? В бытии самого присутствия, которое мы подготовительно интерпретировали как заботу. Брошенно-падающее, присутствие ближайшим образом и большей частью потеряно в озаботившем. В этой потерянности опять же дает о себе знать скрывающее бегство присутствия от его собственной экзистенции, характеризованной как заступающая решимость. В озабочении бегством лежит бегство от смерти, т.е. отвод глаз от конца бытия-в-мире. Этот отвод глаз от... есть сам по себе модус экстатичного настающего бытия к концу. Несобственная временность падающе-обыденного присутствия должна как такой отвод глаз от конечности игнорировать собственную настающесть и тем самым временность вообще. И если уж расхожая понятливость присутствия ведома людьми, то самозабвенное "представление" о "бесконечности" публичного времени способно только упрочиться. Люди никогда не умирают, ибо они не могут умереть, поскольку смерть всегда моя и экзистентно собственно понята лишь в заступающей решимости. Люди, никогда не умирающие и не понимающие бытия к концу, все же дают бегству от смерти характерное толкование. До конца "все еще есть время". Здесь заявляет о себе имение-времени в смысле возможности его потерять: "теперь лишь еще это, потом то, и только еще это и тогда... Здесь не то что понята конечность времени, но наоборот, озабочение настроено по возможности больше урвать от времени, которое еще приходит и "идет дальше". Время есть публично нечто, что каждый себе берет и взять может. Нивелированная череда теперь остается совершенно неузнана со стороны ее происхождения из временности отдельного присутствия в повседневном друг-с-другом. Да и как может хоть чуть задеть "время" в его ходе, если уже не экзистирует какой-то наличный "во времени" человек? Время идет дальше, как оно ведь уже и "было", когда человек "пришел в жизнь". Люди знают лишь публичное время, которое, нивелированное, принадлежит каждому и значит никому. Но подобно тому, как даже в ускользании от смерти она преследует бегущего и он как раз в своем уклонении все-таки вынужден ее видеть, так всего лишь текущая, безвредная, бесконечная череда теперь тоже в примечательной загадочности располагается "над" присутствием. Почему мы говорим: время проходит и не с равной эмфазой: оно возникает? В аспекте чистой череды теперь то и то ведь может быть сказано с равным правом. В речи об уходящем времени присутствие все-таки понимает о времени больше чем ему хотелось бы заметить, т.е. временность, в которой временит мировое время, при всем сокрытии не вполне заперта. Речь об уходе времени дает выражение "опыту": время нельзя задержать. Этот "опыт" опять же возможен только на почве желания задержать время. Здесь лежит несобственное ожидание "моментов", которое об ускользнувших уже и забывает. Актуализирующе-забывающее ожидание несобственной экзистенции есть условие возможности расхожего опыта ухода времени. Поскольку присутствие во вперед-себя настающе, оно должно ожидающе понимать череду теперь как ускользающе-преходящую. Присутствие знает бегущее время из "беглого" знания о своей смерти. В эмфатической речи об уходящем времени заложен публичный отсвет конечной будущности временности присутствия. И поскольку смерть может оставаться скрыта даже в речи об уходящем времени, время кажет себя как уход "само по себе". Но даже в этой по себе уходящей, чистой последовательности теперь еще обнаруживается сквозь все нивелирование и сокрытие исходное время. Расхожее толкование определяет поток времени как необратимое одно-за-другим. Почему время не дает себя повернуть? По себе, и именно при взгляде исключительно на поток теперь, не очевидно, почему череда теперь не может как-то установиться опять же в обратном направлении. Невозможность поворота имеет свою основу в происхождении публичного времени из временности, временение которой, первично настающее, экстатично "идет" к своему концу, причем так, что оно уже "есть" к концу. Расхожая характеристика времени как бесконечной, уходящей, необратимой череды теперь возникает из временности падающего присутствия. Расхожее представление времени имеет свою естественную правоту. Оно принадлежит к повседневному способу присутствия быть и к ближайше господствующей понятности бытия. Потому и история обычно и чаще понимается публично как внутривременное событие. Это толкование времени теряет свое исключительное и приоритетное право лишь когда притязает на умение добыть "истинное" понятие времени и наметить для интерпретации времени единственно возможный горизонт. Оказалось, напротив: лишь из временности присутствия и ее временения делается понятно, почему и как к ней принадлежит мировое время. Интерпретация почерпнутой из временности полной структуры мировремени впервые дает путеводную нить, чтобы вообще "увидеть" лежащее в расхожей концепции времени сокрытие и оценить нивелировку экстатично-горизонтного устройства временности. Но ориентир на временность присутствия позволяет вместе с тем выявить исток и фактичную необходимость этого нивелирующего сокрытия и выверить расхожие тезисы о времени и основание их правоты. Зато, наоборот, в горизонте расхожего разумения времени временность остается недоступна. Поскольку же все теперь-время не только в плане его возможного толкования должно быть первично ориентировано на временность, но само временит лишь в несобственной временности присутствия, то в виду происхождения теперь-времени из временности оправданно рассматривать эту последнюю как исходное время. Экстатично-горизонтная временность временит первично из настающего. Расхожая понятность времени напротив видит основофеномен времени в теперь, а именно в урезанном по своей полной структуре, голом теперь, которое именуют "настоящим". Отсюда можно видеть, что должно оказаться в принципе безнадежным прояснить или тем более вывести из этого теперь принадлежащий к собственной временности экстатично-горизонтный феномен мгновения-ока. Поэтому экстатично понятое настающее, датируемое значимое "потом" и расхожая концепция "будущего" в смысле еще не наступившего и лишь наступающего чистого теперь не тождественны. Так же не совпадают экстатичная бывшесть, датируемое значимое "тогда" и концепция прошлого в смысле прошедшего чистого теперь. Теперь не ходит беременное своим еще-не-теперь, но настоящее происходит из настающего в исходном экстатичном единстве временения временности. Хотя расхожему опыту времени ближайшим образом и большей частью известно только "мировое время", но он вместе с тем всегда наделяет его исключительным отношением к "душе" и "духу". И это даже там, где до выраженной и первичной ориентации философского вопрошания на "субъект" еще далеко. Двух характерных примеров тому будет достаточно: Аристотель говорит: et ое ^r|§£\' (х?-л.о TTEtpoxEv apiOudv q Ч^ХЛ к^ Ч^ХЛ^ v""^ aSuva-rov eivcii /povov ч^/ч^ ^Л ou<7r|(;.... [Если же ничему другому не свойственно исчислять, кроме как душе и уму души, то невозможно быть времени без существования души. Отчего мне видится, что время есть не что иное как протяжение; но какой вещи не знаю; и дивно, если не самой же души.] И Августин пишет: inde mihi visum est, nihil esse aliud tempus quam distentionem; sed cuius rei nescio; et mirum si non ipsius animi. Так тогда и интерпретация присутствия как временности лежит и принципе не вне горизонта расхожей концепции времени. И Гегель уже сделал отчетливую попытку установить взаимосвязь расхоже понятого времени с духом, в противоположность чему у Канта время правда "субъективно", но стоит без связи "рядом" с "я мыслю". Гегелевское специальное обоснование взаимосвязи между временем и духом удобно для того, чтобы косвенно пояснить предшествующую интерпретацию присутствия как временности и доказательство происхождения мирового времени из нее. Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 12 февраля 2014, 14:03:01 Когда мы пытаемся учиться тому, что называется мышлением, не теряемся ли мы в рефлексии, которая думает о мышлении? И все-таки на наш путь в мышление постоянно падает некий свет. Однако этот свет не исходит от фонаря рефлексии. Свет исходит из самого мышления и только из него. Мышлению свойственно загадочное — то, что оно само привносится в своем собственном свете, естественно, только тогда, когда и только до тех пор, как оно есть мышление и держится свободным от того, чтобы затвердевать и упорствовать в резонерстве по поводу ratio.
Мышление мыслит, если оно отвечает призывающему мыслить. Призывающее мыслить выказывает себя в наше со-мнительное время в том, что мы еще не мыслим. То, что говорит этот тезис, остается прежде всего утверждением. Оно имеет форму высказывания, которым мы сейчас займемся. В настоящий момент мы рассмотрим двоякость: с одной стороны — тон, который имеет утверждение, а с другой—характер его высказывания. Утверждение звучит: призывающее мыслить в наше со-мнительное время есть то, что мы еще не мыслим. Мы расцениваем как сомнительное и зовущее задуматься, например в состоянии тяжелобольного, то, что возбуждает тревогу и опасение. Сомнительным и зовущим задуматься мы называем ненадежное, неуверенное,темное, угрожающее, мрачное, вообще враждебное. Если мы говорим о сомнительном и зовущем задуматься, то этим самым и обычно мы имеем в виду нечто вредное, неприятное и потому негативное. Высказывание, которое говорит о сомнительном и зовущем задуматься времени, да еще о призывающем мыслить в нем, уже заранее само по себе настроено на негативный тон, звучит негативно. Оно имеет в поле зрения только враждебные и мрачные черты века. Оно цепляется за недостойное и способствующее всякому ничтожному, за нигилистические явления. Оно ищет с необходимостью их сердцевину в том недостатке, согласно нашему тезису, что не хватает мышления. Этот тон в суждениях о нашем веке очень хорошо известен. Давным-давно говорили о «закате Запада». Сегодня толкуют об «утрате середины». Повсюду выслеживают и констатируют распад, разрушение, угрожающее уничтожение мира. Повсюду распространена особого рода смесь романа с репортажем, замешанная на смаковании упадка и падений. С одной стороны, чисто литературно это гораздо легче, чем сказать нечто существенное и истинно осмысленное; с другой же стороны, эта литература уже начинает превращаться в скучный жанр. Обнаруживается, что мир состоит не из одних только скреп, а, напротив, распадается в ничто бессмысленности. Ницше, заглядывая далеко вперед со своей высшей позиции, уже в восьмидесятые годы прошлого века говорит об этом простым, потому и обдуманным словом: «Пустыня растет». Это значит: пустыня расширяется. Опустынивание больше, чем разрушение. Опустынивание ужасней, чем уничтожение. Разрушение устраняет только ранее выросшее и построенное; опустынивание же парализует будущий рост и не допускает никакого созидания. Опустынивание ужасней, чем просто-напросто уничтожение. Последнее тоже устраняет и, в частности, устраняет еще и Ничто, в то время как опустынивание как раз устанавливает и расширяет парализующее и недопускающее. Африканская Сахара — это только один из видов пустыни. Опустынивание земли может идти вместе как с целями достижения высочайших жизненных стандартов людей, так и с организацией однообразного состояния счастья для всех людей. Опустынивание может быть тождественным каждому из этих двух и самым чудовищным образом иметь хождение повсеместно, а именно посредством того, что оно себя сокрывает. Опустынивание — это вовсе не простое запесочивание. Опустынивание — это разгоняющееся на все более высоких оборотах изгнание Мне-мозины. Слово «Пустыня растет» приходит из места иного, чем расхожие суждения о нашем времени. «Пустыня растет» — Ницше сказал это почти 70 лет назад. И он добавил к этому: «Горе тому, кто таит в себе пустыню». Теперь это выглядит так, будто утверждение «Призывающее мыслить в наше со-мнительное время есть то, что мы еще не мыслим» участвует все же в одном концерте с теми голосами, которые оценивают сегодняшнюю Европу как больную, а современность как упадок. Прислушаемся внимательнее! Утверждение говорит, что призывающее мыслить есть то, что мы еще не мыслим. Утверждение не говорит о том, что мы уже не мыслим, оно также не говорит категорически о том, что мы вообще не мыслим. С умыслом и обдуманно сказанное «еще не» указывает на то, что мы, вероятно давно уже, находимся на пути к мышлению, и не только на пути к мышлению как к практикуемому с некоторых пор образу действия, но на пути в мышлении, идя по пути мышления. Таким образом, наше утверждение привносит некую вспышку света в то помрачение, которое не только, как представляется, откуда-то давит на мир, но практически приведено в него самим человеком. Наше утверждение называет сегодняшнее время сомнительным и зовущим мыслить. Этим словом мы подразумеваем, безо всякого пренебрежительного оттенка, то, над чем нам дано задуматься и в чем усомниться, а именно то, что должно быть осмыслено. Так понятое сомнительное и зовущее мыслить вовсе не обязано быть возбуждающим опасения или даже пугающим. Ибо нам дано осмыслить также и радующее, и прекрасное, и таинственное, и благодатное. Возможно, все названное даже более сомнительно и заставляет задуматься больше, чем все остальное, что мы в других случаях и часто действительно необдуманно привыкли называть «сомнительным и зовущим задуматься» (Bedenkliche). Только что названное дано нам осмыслить только тогда, когда мы этот дар не отвергаем тем, что мы это радующее, прекрасное, благодатное принимаем лишь за то, что ограничивается чувством и переживанием и остается вдали от дуновения мышления. И лишь тогда, когда мы впустим в себя таинственное и благодатное как то, над чем, собственно, и дано задуматься, мы сможем осмыслить, как себя держать перед зловещим лицом самого зла. Призывающее мыслить могло бы быть при этом и чем-то высоким, возможно, даже высшим из всего, что только дано человеку, поскольку человек остается тем самым существом, которое есть, поскольку оно мыслит, то есть является таким, к которому обращается осмысленное, ибо его существо покоится в памяти. Призывающее мыслить не должно исключать того, что, если оно даже есть высшее, оно может одновременно оставаться и опаснейшим. Но предполагается ли в сущности истинного, сущности прекрасного, сущности благости именование лишь того, что человек в этих сферах в полной безопасности? Но если отсюда наше утверждение говорит о сомнительном времени и призывающем мыслить в нем, то оно все-таки не настроено на тон уныния и отчаяния. Оно не позволяет себе дрейфовать по направлению к самому худшему. Оно не пессимистично. Однако это утверждение в столь же малой мере и оптимистично. Его вряд ли можно скоропалительно пригладить искусственным, исполненным надежды упованием на лучшее. Что же тогда остается? Неопределенное между двумя этими крайностями? Индифферентность? Последнее еще в меньшей степени. Ибо все неопределенное живет лишь тем, между чем оно не может определиться. И также тот, кто в своем суде полагает, что остается по ту или по эту сторону пессимизма и оптимизма, остается всегда ориентированным на оптимизм и пессимизм и держится только какой-либо разновидности индифферентности. Однако и пессимизм, и оптимизм вместе с кормящейся за их счет индифферентностью с ее разновидностями выходят из некого особого отношения человека к тому, что называется историей. Это отношение является в своей особенности трудноуловимым — не потому, что оно лежит далеко, но потому, что оно для нас уже привычно. И наше утверждение также с очевидностью выходит из некого отношения к истории и положению человека. Каково это отношение? Здесь мы стоим перед вторым моментом, на который мы должны обратить внимание в связи с нашим утверждением[/b][/color] Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 12 февраля 2014, 16:14:42 мелодия, как звучание, как тон, который существенно касается не только
озвучания оказывания. Манера оказывания есть тон, на котором и на который сказываемое настраивается. Этим мы указываем на то, что оба вопроса—и о «тоне нашего утверждения» и о характере его высказывания—связаны друг с другом. То, что утверждение, говорящее о нашем сомнительном времени и о призывающем мыслить в нем, является судом над современностью, кажется, не позволяет себя оспаривать. Как обстоит с подобными суждениями о настоящем? Они характеризуют наш век, например, как гибнущий, больной, распадающийся, пораженный «утратой середины». В этих суждениях самым решающим является не то, что они оценивают все в негативе, но то, что они вообще оценивают. Они устанавливают ценность, словно бы уровень цен, которому соответствует наш век. Такие оценки держат за неотъемлемые, однако, в равной мере и за неизбежные. Прежде всего они пробуждают немедленное и непосредственное впечатление в их правоте. Поэтому они тотчас получают одобрение и согласие у многих, по крайней мере на протяжении того отрезка времени, которое выделяется этим суждениям. И теперь этого времени становится все меньше и меньше. То, что сегодня все чаще соглашаются с положением Шпенглера о закате Европы, основывается помимо прочих многочисленных побудительных мотивов на том, что положение Шпенглера есть лишь негативное, однако, правильное следствие из слова Ницше: «Пустыня растет». Мы подчеркиваем: это слово является осмысленным словом. Это истинное слово. Однако и другие всплывающие суждения о нашем времени представляются не менее правильными. Они являются таковыми постольку, поскольку они являются правильными, ибо они направлены на факты, которые прибывают и наваливаются в массовом порядке, как примеры и вещественные доказательства, и посредством ловко отсортированных цитат из различных писателей могут быть приведены в качестве примеров и доказательств. Правильным мы называем представление, которое направлено на свой предмет. С давних пор такую правильность представления отождествляют с истинностью, то есть существо истины устанавливается из правильности представления. Если я скажу: сего дня есть пятница,—то это высказывание будет правильным, ибо оно направляет представление на последовательность дней недели и попадает на сегодняшний день. Судить значит правильно представлять. При суждении о чем-либо, например, когда мы говорим: «То дерево там цветет», наше представление должно выдерживать направление на предмет, цветущее дерево. Однако это удержание направления окружено постоянной возможностью того, что мы этого направления либо не достигнем, либо его потеряем. Посредством этого представление не становится лишенным направления, но делается в отношении предмета неверным. Судить это — чтобы сказать точнее — представлять правильное и, через это, также и, возможно, неправильное. Поэтому, чтобы нам увидеть, какой характер имеет наше высказывание о настоящем времени, мы должны точнее показать, как обстоит дело с суждениями, то есть с правильными и неправильными представлениями. И когда мы об этом задумаемся, то окажемся уже в центре такого вопроса: а что такое вообще представление? Представление? Кто из нас не знает, что называется представлением? Если мы нечто представляем, например, некий текст в его филологическом аспекте, картину сквозь призму истории искусств или некий процесс горения в химии, то у нас есть соответствующее представление о названных предметах. А где у нас находятся эти представления? Они у нас в голове. В нашем сознании. У нас в душе. Мы имеем эти представления внутри нас, представления предметов. Вот уже несколько столетий назад сюда вмешалась философия и поставила вопрос о том, соответствуют ли вообще представления в нас действительности вне нас. Одни говорят — да, другие — нет. Третьи говорят, что это вообще не является решающим и так разделять нельзя; можно лишь сказать, что мир, то есть здесь вся целостность действительного, есть постольку, поскольку он нами представляется. «Мир это мое представление» — в этом тезисе Шопенгауэр собрал воедино мышление новейшей философии. Шопенгауэра здесь необходимо назвать, ибо его главный труд «Мир как воля и представление» с момента своего появления в 1818 году надолго определил все мышление всего XIX и XX веков — даже там, где это не сразу бросается в глаза, даже в том, где его положения опровергаются. Мы слишком легко забываем, что мыслитель, по существу, более действенен там, где его опровергают, а не там, где с ним соглашаются. Даже Ницше должен был пройти через размежевание с Шопенгауэром, ибо Ницше, несмотря на свое противоположное понимание воли, держится на основном положении Шопенгауэра: «Мир есть мое представление». Шопенгауэр сам добавляет к этому тезису в начале второго тома (глава 1) своего главного труда следующее: «Мир есть мое представление» — это, подобно аксиомам Евклида, положение, которое каждый, кто его понимает, должен признать истинным; даже если это не такое (положение), которое каждый понимает, как только он его услышит. Доведение этого положения до сознания и увязывание с ним проблемы соотношения идеального и реального, то есть мира в голове и мира вне головы, составляет, наряду с проблемой моральной свободы отличительный характер новейшей философии. Ибо только после того, как прошли тысячелетия в попытках исключительно в области объективного философствования, открылось то, что среди многого, что делает мир столь загадочным и заставляющим о нем думать, первейшим и ближайшим в этом является то, что сколь бы неизмеримым и громадным он ни был, его бытие тем не менее висит на одной-единственной ниточке: и это есть отдельное сознание каждого, в котором он присутствует. При том отсутствии единства в философии относительно того, что по существу есть представление, существует, очевидно, только один выход на свободу: оставить поле философских спекуляций и впервые осторожно, тщательно и научно расследовать, как вообще обстоит дело с представлениями, которые имеют место у живых существ, и прежде всего у людей и животных. Такими изысканиями занимается, кроме всего прочего, психология. Сегодня она хорошо оснащенная и уже широко распространенная наука, значение которой возрастает год от года. Однако здесь мы отставим в сторону успехи психологических исследований в том, что мы называем «представлением» — не потому, что эти успехи неправильны или вовсе незначительны, а потому что они явля ются научными успехами. Ибо как научные высказывания они уже вращаются внутри той области, которая также и для психологии должна оставаться на ранее упомянутой другой стороне. Поэтому не стоит удивляться, когда внутри самой психологии нет никакой ясности относительно того, где определить место представлениям: в организме ли живущих, в сознании, в душе, в бессознательном и во всех глубинах и пластах, на которые расчленена область психологии. Здесь все остается под вопросом. И тем не менее научные успехи являются правильными. И теперь, когда мы в нашем вопросе относительно того, что есть представление, не держимся более за науку, то нас к этому побуждает не высокомерие всезнайства, но осторожность незнания. Мы стоим вне науки. Мы стоим вместо этого, например, перед цветущим деревом — дерево стоит перед нами. Оно ставит себя пред нами, пред-ставляет себя нам. Дерево и мы представлены друг другу тем, что дерево там стоит, а мы стоим против него. В этом отношении Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 13 февраля 2014, 02:06:37 Вопрос о происхождении жизни относится к числу самых важных и актуальных проблем естественных наук. Учёные давно мечтают разгадать тайну этого удивительного события. История вопроса достаточно долгая, сложная и запутанная. Когда-то давно наши предки не видели никакой проблемы, потому что считалось, что жизнь самопроизвольно зарождается из неживой материи. Потом это предположение было опровергнуто, в том числе, известными опытами Пастера, и стало ясно, сама собой живая материя из неживой так просто не образуется, скажем, в грязном белье или в протухшем бульоне.
1 Перед учёными, которые не хотели включать гипотезу о сверхъестественном в естественнонаучные теории, встала нелёгкая задача – объяснить, каким же образом возникло такое удивительное явление как жизнь. Поначалу задача казалась многим практически неразрешимой. В середине XIX века ещё практически не умели получать органические вещества из неорганических, и многие считали, что существует какая-то принципиальная химическая непреодолимая пропасть, что есть органические вещества, которые только в живых организмах встречаются, и есть неорганическая, неживая природа, и превратить неорганическую химию в органическую невозможно. Но уже в начале второй половины XIX века удалось синтезировать из неорганики липиды, а потом наш великий химик Бутлеров открыл реакцию синтеза сахаров, углеводов из формальдегида, знаменитую автокаталитическую реакцию Бутлерова. И стало ясно, что этой грани нет, что органические вещества можно получить из неорганических. Первое предсказание теории абиогенеза, таким образом, экспериментально подтвердилось. Дальше, естественно, встал вопрос – в каких естественных природных обстановках, в каких ситуациях на ранней Земле или, может быть, ещё раньше, в космосе, могли синтезироваться органические вещества. 2 Прежде, чем мы перейдём к рассмотрению деталей абиогенного синтеза, стоит сказать об основных этапах процесса абиогенеза, какими они сейчас представляются. Первый этап это абиогенный синтез простой органики из неорганических соединений. Второй этап это синтез уже более сложных органических соединений, которые могли стать «кирпичиками» первой жизни (таких, например, как рибонуклеотиды). Третий этап это формирование из этих «кирпичиков» первых репликаторов, то есть, химических систем, которые способны катализировать синтез собственных копий (способны к размножению) и, при этом, обладают тем, что биологи называют наследственной изменчивостью (это совершенно необходимое условие для начала жизни). Про любой автокаталитический процесс можно условно сказать, что в нём присутствует размножение. Даже реакция Бутлерова — это автокаталитическая реакция, которая выглядит, как размножение. То есть, мы берём некую реакционную смесь, добавляем в нее катализатор – простой углевод, и дальше углеводы начинают там «размножаться». Они катализируют синтез собственных копий, используя формальдегид в качестве пищи. Сахара получаются разные, то есть, и изменчивость тоже присутствует. Проблема в том, что эта изменчивость не наследуется, потому что состав смеси продуктов, на самом деле, практически не зависит от тех катализаторов, которые катализировали образование этих продуктов. Если бы в результате случайности синтезировался какой-то новый сахар, например, рибоза, и она бы начала избирательно катализировать синтез именно рибозы, и если в результате случайности получится глюкоза, и она бы стала катализировать синтез глюкозы – это уже было бы подобием наследственной изменчивости, которая в данной реакции отсутствует. Для того, чтобы стартовала жизнь, способная развиваться на основе дарвиновского эволюционного механизма, должна была появиться система с размножением и наследственной изменчивостью, то есть, первый репликатор. Четвёртый этап процесса абиогенеза — это появление всего остального. Системы синтеза белка, системы транскрипции, трансляции, рибосомы, клетки с их клеточными оболочками – это всё могло появиться позже. Мы предполагаем, что с появлением первого репликатора уже стартовал дарвиновский эволюционный механизм, который, благодаря наследственности, изменчивости и избирательному размножению тех вариаций, которые обладают лучшей способностью к размножению, за счёт естественного отбора может совершенствовать живую систему. Этот механизм хорошо изучен биологами, и мы знаем, что он очень мощный и способен создавать разные сложные структуры, главное, чтобы он стартовал. В конце XX века и в начале XXI века очень быстро идёт процесс открытия возможных механизмов прохождения различных этапов этого долгого и трудного процесса, пути от неживой материи к первой живой системе. 3 На сегодняшний момент показано, что синтез простой органики из неорганических соединений может происходить в самых разнообразных естественных обстановках. Даже не обязательно это должно происходить на какой-то планете, этот синтез может происходить и в космосе, в протопланетном облаке, на ранних стадиях формирования солнечной системы, из тех простых молекул, которые присутствуют в этом протопланетном облаке. Катализаторами могут служить частицы, содержащие железо и никель, и может образовываться простая органика. Кроме того, в 1953-м году Миллер показал в эксперименте, что органические вещества, такие как аминокислоты, могут образовываться в смеси газов, которая имитировала предполагаемый состав атмосферы древней Земли, если через эту смесь пропускать электрические разряды, которые имитируют молнии. В 60-е годы, эти эксперименты были продолжены, в смесь газов добавили такие соединения, как цианистый водород, и получили азотистые основания, которые входят в состав ДНК и РНК. Возникли проблемы, связанные с тем, что в этих экспериментах не добавляли углекислый газ (CO2) в смесь, а позже геологи пришли к выводу, что в ранней атмосфере Земли углекислого газа было достаточно много, а он затрудняет реакции. Однако, выяснилось, что в некоторых вулканических газах, которые постоянно извергаются из недр, состав вполне миллеровский. 4 Кроме того, выяснилось, что хороший естественный реактор для производства органики — это разного рода гидротермальные источники, которые находятся в срединно-океанических хребтах. В 2012-м году появились работы, которые показали, что наиболее вероятным местом, где шёл синтез органических веществ, и где могла зародиться жизнь, были мелководные континентальные водоёмы с геотермальными источниками. В таких водоёмах ионный состав раствора больше подходит для формирования первых живых существ, чем морская вода. Эти открытия заставляют вспомнить известное письмо Дарвина к своему другу, где он робко предположил, что жизнь могла самозародиться в каком-нибудь небольшом тёплом пруду. 5 При рассмотрении процесса синтеза из простейшей органики более сложных органических соединений, из которых могли потом образоваться первые химические репликаторы, встаёт проблема избирательности этого органического синтеза. Мы знаем, что существуют разные стереоизомеры у аминокислот и у сахаров, которые входят в состав важнейших биополимеров, скажем, в ДНК и РНК сахара правые, а в белках аминокислоты – левые, тогда как в большинстве реакций этого абиогенного синтеза получаются правые и левые формы. Эта проблема довольно долго казалась очень сложной и неразрешимой, но потом нашли довольно простые решения для этой задачи. В частности, оказалось, что аминокислоты могут хирально обогащаться, то есть, из рацемической смеси, где поровну левых и правых форм, может получиться смесь, где преобладают левые аминокислоты, просто под действием определённых видов излучения, которое есть в космосе. Такие аминокислоты со смещённым хиральным составом обнаружены в метеоритах. Найдены и простые способы сделать абиогенный синтез сахаров избирательным и таким, чтобы получались преимущественно правые формы – некоторые простые добавки в реакционную смесь помогают этого достичь. 6 Самое интересное в проблеме изучения жизни – что приближение к разгадке, как кажется из чтения появляющихся статей, всё ускоряется и ускоряется, всё быстрее делаются открытия, закрывающие те или иные бреши в этой гипотетической схеме, на этом долгом пути от неживого к живому. И одной из таких проблем, которая недавно была решена блестящим образом, стала проблема абиогенного синтеза рибонуклеотидов, тех «кирпичиков», мономеров, из которых могли сложиться молекулы РНК, которые потом дали начало первым репликаторам. Составные части рибонуклеотида, азотистое основание и рибозу, можно синтезировать абиогенным путём. А вот соединить вместе рибозу с азотистым основанием никак не удавалось: два из четырёх рибонуклеотидов получались (A и G), аденозин и гуанозин, а другие (C и U), цитидин и уридин, совсем не получалось изготовить. 7 В конце 00-х годов был найден очень изящный, красивый способ абиогенного синтеза рибонуклеотидов, и сделано сразу несколько замечательных находок. Во-первых, догадались, что можно получить рибонуклеотид не из готовой рибозы и азотистого основания, а непосредственно из очень простых органических соединений, которые легко формируются в разных естественных обстановках – простейшие углеводы и простейшие азотистые соединения. Авторы этого исследования догадались смешать сразу и простейшие углеводы, и простейшие азотистые соединения вместе. Раньше такие опыты всегда проводились по отдельности, потому что в таких условиях получается большая химическая комбинаторика, много лишних ненужных продуктов, из которых то, что нужно, получается в очень малом количестве, и трудно отделить одно от другого. Но оказалось, что если добавить в смесь с самого начала ещё и фосфорную кислоту, то наоборот, комбинаторика резко снижается, и через ряд довольно неожиданных промежуточных этапов получаются рибонуклеотиды, активированные, пригодные для синтеза РНК. Причём, в этом химическом процессе всё настолько изящно, что какие-то побочные продукты, получающиеся на ранних этапах процесса, потом оказываются нужными в качестве катализаторов для поздних этапов процесса, и добавлением фосфата там снимается сразу несколько химических проблем. Просто и красиво. Так что, складывается впечатление, что химики не придумали способ, как можно синтезировать рибонуклеотиды, а угадали тот самый способ, который и использован природой. Александр Марков доктор биологических наук, ведущий научный сотрудник Палеонтологического института РАН, профессор РЭШ Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 13 февраля 2014, 13:27:40 http://www.youtube.com/v/YT-G8yonGzU
Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 13 февраля 2014, 13:28:46 http://www.youtube.com/v/d7jJp1eUH10
Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 13 февраля 2014, 20:56:50 http://www.youtube.com/v/zyc7wMfjMYQ
Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 15 февраля 2014, 21:15:04 http://video.yandex.ru/users/lx26/view/183/ Трактат Витгенштейна (фильм)
Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 15 февраля 2014, 21:18:00 http://www.youtube.com/v/9a8iNU1Hfpc
Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 18 марта 2014, 09:02:13 https://www.youtube.com/v/OB8D6qd5oXY&list=TLcZ6CWm7S81nvp725Br4QOp5Fo-9N9Udn
Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 18 марта 2014, 21:51:03 Е.Н.Князева
Эпистемологический конструктивизм* «Чума человечества, что оно возомнило себя знающим». Мишель де Монтень «Ум организует мир, организуясь сам». Жан Пиаже Истоки конструктивизма. Циклическая причинность. Конструкты сознания и конструируемая действительность Современная эпистемологическая позиция конструктивизма имеет корни и в философских концепциях, и в представлениях кибернетики. В философии она восходит к воззрениям Вико, Беркли, Канту. Итальянский философ Джамбаттиста Вико (1668–1744) и ирландский философ Джордж Беркли (1685–1753) пришли к идеям эпистемологического конструктивизма практически одновременно и независимо друг от друга. Странным выглядит совпадение, что в 1710 году, когда Беркли опубликовал свой главный философский труд «Трактат о началах человеческого знания», Вико в Неаполе опубликовал свой труд по эпистемологии «De Antiquissima Italorum Sapientia», в котором он приходит к сходным заключениям. Вико, имя которого вошло в философию прежде всего благодаря тому, что он ввел идею историзма, исторического прогресса и циклов в истории, имел теоретико-познавательную позицию, близкую конструктивизму. Человеческому сознанию, считал Вико, доступно только то, что создано самим человеком. Поэтому и изучать следует лишь то, как создана вещь, будь то произведение искусства, идея как порождение его сознания, языковая форма. Рациональное знание не затрагивает существующее в реальном мире, но ограничивается только миром опыта, который создается человеком. Только Бог знает, что представляет собой реальность, поскольку он сам ее создал. Беркли, со своей стороны, утверждал, что субъекту доступно лишь содержание сознания – идеи, поэтому он может лишь констатировать свое существование. * Работа выполнена при поддержке РГНФ (№ 04–03–00130а). – 134 – Отсюда его известная формула «esse est percipi» («существовать – значит быть воспринимаемым»). Несмотря на крайний солипсизм, эта позиция имеет нечто общее с взглядами современных радикальных конструктивистов. В качестве предтечи современного эпистемологического конструктивизма часто называют и имя Иммануила Канта (1724–1804). В.А.Лекторский рассуждает о том, насколько оправдано это причисление, и указывает здесь на явные точки соприкосновения. По Канту, «опыт – это конструкция, это организация субъектом материала чувственности (ощущений) с помощью априорных форм чувственного созерцания и априорных категорий рассудка»[1]. Именно конструкты сознания оформляют опыт, причем то, что недоступно индивидуальному сознанию является предметом деятельности сознания трансцендентального, трансцендентального субъекта. Удивительно, но конструктивизм встроен во внутреннее ядро кибернетических теоретических представлений. Кибернетика рождает конструктивизм как свое родное дитя. С самого начала своего существования, с 1940–1950-х гг. (концепции Н.Винера, У.Росс Эшби, X. фон Фёрстера), одним из центральных ее представлений было представление о циклической причинности. И в синергетике, которая является наследницей кибернетики, представление о циклической причинности выступает в качестве базисного. У Германа Хакена это – циклическая причинность между элементами системы и параметрами порядка как динамическими характеристиками системы на макроуровне: параметры порядка порождены, определены, детерминированы поведением элементов системы и, в свою очередь, подчиняют элементы, накладывают ограничения на их поведение, даже, если угодно, порабощают отдельные элементы. Метафорический образ циклической причинности как фундаментального кибернетического и синергетического представления – змея, которая кусает себя за хвост. Иной образ этой циклической организации – свойство самоотнесенности, самореферентности. Любая самоорганизующаяся система неживой иди живой природы, природы или общества организует себя, будучи отделенной от окружающего мира (поддержание своей целостности) и встроенной в него, открытой на него (открытость как условие для самоорганизации). Живое существо (живая организация) реализует себя как живая система через производство своих собственных операций. Живая система продуцирует саму себя (автопоэзис). А равным образом и структуры неживой природы, например структуры в плазме, как показывает С.П.Курдюмов, способны к самодостраиванию, т.е. проявляют свойства, подобные свойствам живого. – 135 – Логика рассуждений ведет к соответствующему пониманию человека как наблюдающего и теоретизирующего существа. Наблюдая мир, наблюдатель создает самого себя. Наблюдение создает наблюдателя. Наблюдатель, наблюдаемый процесс и процесс наблюдения образуют неразложимое единство. Нет наблюдения без наблюдателя. Нет языка без носителя языка: язык и продукт говорящего, и его создатель. Язык творится людьми и творит их. Язык говорит в нас и через нас, строит нас, будучи нашим порождением. Конструируя мир, человек конструирует самого себя. А, конструируя самого себя, создавая конструкты в своем сознании, человек конструирует мир. Это – креативный цикл. Это, как говорит фон Фёрстер, gekrümmte Raum, изогнутое пространство, в котором человек, удаляясь от себя, возвращается к самому себе. Что есть в бытии – это тайна. Тайна бытия приоткрывается только сознанию познающего субъекта, которые протаскивает мир через свою собственную душу, преломляя его через конструкты своего сознания. Реальность завуалирована (1е reél voilé), как говорит Бернар д’Эспанья, а вселенная еще не разрешена, как писал Карл Поппер[2]. Природа как рожденная (что этимологически отражается в самом слове «природа») пребывает в рождении, в становлении. Пытаясь проникнуть в природное бытие, человек со своим сознанием вносит в него необратимые и неизбежные изменения, как это показано в неклассической науке, в квантовой механике в первой трети XX в., а далее, в последние десятилетия XX в. – и в нелинейной динамике и синергетике. Человек становится соучастником процесса рождения природы, процесса становления в ней. Становление природного бытия и становление человека и конструктов его сознания – эти два процесса сопряжены. Человек творит самого себя через мир, через свою деятельность в мире. Человек и мир, субъект и объект познания находятся в процессе коэволюции. Циклическая причинность, введенная кибернетикой, изначально наложила печать и на само кибернетическое знание. С самого начала, особенно в работах фон Фёрстера, кибернетика строилась не просто как одна из областей знания, но и как знание о знании, как кибернетика кибернетики. Эта кибернетика второго порядка есть эпистемология кибернетики. А равным образом мы можем говорить не просто о синергетике, но и синергетике синергетики, об эпистемологии синергетики или об эпистемологии познания сложного в бытии, épistemologie complexe (сложной эпистемологии или, точнее, эпистемологии сложного), если употребить терминологию французских ученых Эдгара Морена и Жана-Луи Ле Муаня. – 136 – Это замыкание кибернетики на саму себя, как и замыкание синергетики на саму себя, связано двусторонне направленным, циклическим процессом офилософствования науки и онаучивания философии, отвечающем современной тенденции развития философского знания. Синергетика, будучи трансдисциплинарным направлением научных исследований сложного вообще в окружающем нас ним и в нас самих, выходит за пределы дисциплинарной ограниченности той или иной области естествознания и обществознания и врывается в философию. В то же время синергетика, имея в качестве жесткого ядра конкретные модели возникновения и эволюции сложных структур в мире, причем во многих областях даже социального знания они работают на математическим уровне, онаучивает философию, вносит свежую струю в теорию познания. Синергетика и нелинейная динамика как метод исследования когнитивных процессов сближается с современной когнитивной наукой в целом и неклассической эпистемологией как ее философской составляющей в частности. Таким образом, конструктивизм становится одним из довольно влиятельных течений в современной неклассической эпистемологии. Иначе говоря, неклассическая эпистемология обретает конструктивистское лицо. А сами идеи конструктивизма укоренены в определенных философских воззрениях на мир и получают новые импульсы для развития в связи с идеей циклической причинности в кибернетике и синергетике. Конструктивизм: теоретико-познавательный поворот нашего времени Конструктивистские установки проходят сквозной нитью по многим областям современного научного знания и практической деятельности. То, что было создано Хайнцем фон Фёрстером на базе кибернетики, Умберто Матураной и Франсиско Варелой как когнитивно-биологический конструктивизм, распространяется ныне на социальное и гуманитарное знание. Человек не столько отражает, сколько строит окружающий мир, оформляет и организует его в соответствии со своими конструктивистскими установками сознания. В современном прогнозировании (футурологии) одним из ключевых понятий является создание желаемого будущего. Современное прогнозирование, или, как его называют в мировом научном сообществе, futures studies (исследование «будущего» во множественном числе, исследование перспектив, построение сценариев будущего – 137 – развития), стало дисциплинарно оформляться и бурно развиваться после Второй мировой войны. В настоящее время в довольно популярной и коллективными усилиями создаваемой интернетовской энциклопедии Википедии (Wikipedia) дается следующее определение этому направлению: исследования будущего – это трансдисциплинарный, базирующийся на системной науке подход к анализу образцов изменений в прошлом, определение трендов и возможных исходов изменений в настоящем и построение альтернативных сценариев возможных будущих изменений, чтобы помочь людям создать то будущее, которое они желают»[3] (Венди Л.Шульц). В качестве стержневых понятий современного прогнозирования (исследования будущего) выделяются: а) «образ будущего» (понятие, введенное в научный оборот Фредом Полаком в 1973 г.), б) «альтернативное возможное будущее», в) «создание будущего, а не предсказание его». Видение мира, ориентированное на будущее, основывается на солидарности с будущим. Мы не должны ждать подарков от судьбы, но создавать желаемое, предпочитаемое будущее. Установка на создание будущего – непосредственное преломление конструктивизма в футурологии. В современной социальной науке (социологии, политологии, социальной философии) конструктивистские установки сознания также налицо. Родилось и новое понятие «социальный конструктивизм»[4]. В содержание этого понятия входит не только сознательное конструирование социальной реальности, социального порядка и социальных организации в соответствии с ценностными предпочтениями социального (индивидуального и коллективного) субъекта, но и креативность социальных институтов, введение ими социальных инноваций, управление рисками социального развития, прохождение кризиса и выход на желаемые пути развития. В каком-то смысле мы все актеры, которые активно конструируют локальную и более отдаленную социальную среду, в которой хотят жить. Одним из первых ученых, кто стал последовательно вводить представления теории сложных самоорганизующихся систем и теории автопоэзиса в социальную философию, был Никлас Луман (1927– 1998). Он говорил об операциональной замкнутости социальных систем и об их структурном сопряжении, об их самореферентности (циклической организации) и контакте с внешним миром (инореференции), об их трансформации через интерактивность, коммуникацию и коммуникацию через коммуникацию[5]. В знаменитый тезис К.Маркса «люди сами делают свою историю» современный социальный конструктивизм вносит важную поправку: человек конструирует – 138 – общество, но отнюдь не волюнтаристически, не произвольно по своему желанию, а в сотрудничестве и в коэволюции со становящимся социальным целым, открывая внутренние тенденции развития сложных социальных систем. В современной теории управления перспективным оказывается ныне экологический подход и конструктивистский. Центральным в ней становится представление о ситуационности поисковой и конструктивной деятельности человека. Последнее означает, что невозможно понять деятельность человека, в том числе и его управленческую деятельность, т.е. его усилия, направленные на создание социальной организации, поддержание ее функционирования или перестройку этой организации, если абстрагироваться от субъекта управления как живого организма, который включен в определенную ситуацию, имеющую своеобразную конфигурацию, т.е. действующего в экологически определенных условиях. Всякий акт управления расширяется в некую ситуацию, обладающую определенными топологическими свойствами; он осуществляется здесь и теперь. Отношения субъекта управления к своему окружению существенны, между ними устанавливаются нелинейные обратные связи. Так, хороший руководитель с накоплением опыта управления научается оказывать ненавязчивые, но уместные, пробуждающие воздействия на своих сотрудников, стимулирующие их к творчеству, самореализации, раскрытию их потаенного внутреннего потенциала. В таком случае имеет место синергия управляющего субъекта и среды, организации, в которой он действует, их конструктивная обоюдная связь и взаимное становление в деятельности. Синергия – в буквальном смысле этого слова согласованное действие энергий управляющего и его подчиненных, со-энергичность – возможна исключительно в сфере их личностного бытия-общения. Французский философ и социолог Эдгар Морен развивает в этой связи представление об экологии действия. Неопределенность имманентно вписана в само представление о сложности мира. Неопределенность означает незавершенность всякого процесса познавательной и практической деятельности, непредзаданность, открытость и нелинейность исхода этой деятельности. Всякое предпринимаемое нами действие определяется условиями окружающей природной и/ или социальной среды и может оказаться, что оно отклонится от того направления, которое было ему первоначально задано. «Мы не можем быть уверены в том, что результат действия будет соответствовать нашим намерениям, напротив, мы в праве серьезно сомневаться в этом»[6]. Мы вынуждены поэтому отойти от привычной линейной – 139 – схемы предпринятое действие → полученный результат и признать нелинейность всякого действия, точнее, нелинейность связи этого действия и его результата (последствий). «Как только индивид предпринимает действие, каким бы оно ни было, оно начинает ускользать от его намерений, – поясняет Морен. – Это действие вливается во вселенную взаимодействий и, в конечном счете, поглощается окружением, так что в результате может получиться даже нечто противоположное по отношению к первоначальному намерению. Часто действие возвращается бумерангом к нам самим»[7]. Теория социального управления становится экологической (ибо управляющие воздействия определены ситуацией, должны быть определенным образом встроены в среду). Мыслить и действовать интерактивно и оказывать управляющие воздействия адекватно складывающейся ситуации означает, стало быть, понимать неоднозначность и относительную непредсказуемость получаемого отклика от среды, от организации, на которую осуществляется управляющее воздействие, отдавать себе отчет о сложности и нелинейности устанавливающихся обратных связей, допускать определенную долю хаоса, внутренней подвижности и гибкости в складывающейся системе интерактивных связей. Новый подход к образованию с точки зрения конструктивизма и синергетики мы с С.П.Курдюмовым назвали «пробуждающее обучение». Способ связи обучающего и обучаемого, учителя и ученика – это их взаимная циклическая детерминация и их взаимное конструирование, становление и развитие. Обучение – это не передача знаний как эстафетной палочки от одного человека к другому, но создание условий, при которых становятся возможными процессы порождения знаний самим обучающимся, его активное и продуктивное творчество. Это – нелинейная ситуация открытого диалога, прямой и обратной связи, солидаристического образовательного приключения, попадания – в результате разрешения проблемных ситуаций – в один и тот же, самосогласованный темпомир. Последнее означает, что благодаря совместной активности в такого рода ситуации учитель и ученик начинают функционировать с одной скоростью, жить в одном темпе. Учитель не просто задает вопросы, на которые заранее знает ответ, хотя это и имеет место на начальных стадиях обучения. Он ставит проблемы так, чтобы начать совместное исследование, чтобы ученик удивился тайнам бытия, понял неисчерпаемость познания мира и приобретал не столько «знаю что», сколько «знаю как» (know how). Обучение становится интерактивным. Не только учитель учит ученика, – 140 – но и ученик учит учителя, они становятся кооперирующими друг с другом сотрудниками. Учитель должен научиться видеть, что скрывается за учеником и научиться понимать его. В современной психотерапии также успешно применяется конструктивистское мышление, как об этом неоднократно писал Хайнц фон Фёрстер и еще один представитель конструктивизма, семейный врач-психотерапевт, редактор коллективных монографий по конструктивизму Пауль Ватцлавик. Фон Фёрстер рассказывает об изобретенной Ватцлавиком методике циклического вопрошания, которая позволяет конструировать действительность, повращаться в виртуальных мирах «как если бы» и тем самым наладить отношения между членами семьи, перевести их в состояние душевного равновесия. Психотерапевт просит, например, мать сказать, что она думает о том, что думает ее дочь о ее отношении с мужем. Естественно, она никогда не задумывалась об этом. Но поскольку она сейчас сидит перед психотерапевтом, она вынуждена вступить в дискуссию и предположить, что думает ее дочь об отношениях между родителями. В этот момент нужно смотреть, как воспринимают это твои партнеры, члены твоей семьи: дочь, которая в первый раз слышит, что думает ее мать о том, что она думает об отношениях между матерью и отцом; муж, который совершенно ошеломлен тем, что узнал, что в самом деле думает его жена и как она воображает себе, что творится в голове дочери, воспринимающей их отношения своими глазами. «Для всех них внезапно возникает новая вселенная в этом психотерапевтическом сеансе. Они конструируют новый мир. Вся идея этих психотерапевтов состоит в том, что они приглашают участников поработать совместно, чтобы изобрести для себя новый мир отношений»[8]. В результате такого рода психотерапевтических процедур конструируются новые виртуальные миры, реальное воплощение которых оказывает на каждого из членов группы терапевтическое действие. Вообще говоря, мировоззренческая позиция конструктивизма не ограничилась только областями научного и философского знания. Великий переворот в живописи – переход от реализма, стремления точно передать воспринимаемую действительность, как это было, например, в школе передвижников в России во второй половине XIX в., к французскому импрессионизму на рубеже XIX и XX вв., в картинах которого действительность преломлялась через чувства, настроения, впечатления художников. В полотнах импрессионистов правдоподобность создается через неправдоподобие, через приглушенные акварельные краски, как у Клода Моне, или, наоборот, через преувеличенно яркие, кричащие краски, как у Винсента ван Гога, через нагромождение – 141 – мазков, которые, резонируя с восприятием действительности зрителем, могут передавать действительность даже лучше, чем фотографии. Разные вариации символизма, в особенности стиль Баухауза (Василий Кандинский, Пауль Клее), можно, пожалуй, рассматривать как проявление радикального конструктивизма в живописи. «Искусство должно обращать быль в сказку, переплавлять физику в метафизику, оно, по выражению Пауля Клее, не отражает видимое, а создает его»[9]. Конструктистские установки сознания в синергетике Синергетика как постнеклассическая парадигма научного знания раскрывает особую роль человека, который, будучи встроен в сложные системы, может оказывать непосредственное влияние на ход их эволюции, выводить их на предпочтительные будущие состояния[10]. Наблюдатель и наблюдаемое, конструирующий субъект и объект его преобразований находятся в отношении нелинейной обратной связи, циклической причинности. Субъект конструирует действительность, и возможности этого конструирования видятся с позиции синергетики в разных планах. Во-первых, это – решающая роль субъекта, установок его сознания и его ценностных предпочтений, даже единичного человеческого действия, в выборе возможных путей развития в состояниях неустойчивости сложной системы. Существуют два типа неустойчивости: неустойчивость в точке бифуркации, ветвления путей развития и неустойчивость вблизи обострения, момента максимального, кульминационного развития сложной структуры. Как в том, так и в ином случае система становится неустойчивой к малым, незначительным флуктуациям на микроуровне, и малое человеческое воздействие способно вывести систему на один из возможных путей эволюции, к одной из целого спектра структур-аттракторов. Важнейшим мировоззренческим выводом синергетики является тот, что человек действительно способен принимать непосредственное участие в конструировании желаемого будущего, но его творческая, созидательная роль имеет ограничения в виде собственных, внутренних тенденций развития сложных систем. Не все что угодно можно осуществить, но только то, что согласовано с собственными потенциями сложных систем. Во-вторых, человек способен сокращать длительный и многотрудный путь эволюции к сложному путем резонансного возбуждения желаемых сложных структур. Определив параметры порядка – 142 – сложных систем, он может смоделировать, рассчитать или качественно определить возможные структуры-аттракторы для этих систем и посредством малых, но топологически правильно организованных – резонансных – воздействий выводить процесс развития на желаемые структуры. В-третьих, человек может активно вмешиваться в процесс конструирования сложных структур из относительно простых, в процесс их коэволюции, совместного и устойчивого развития. Один из принципов синергетического холизма – это принцип топологически правильного, резонансного соединения относительно простых структур в сложные устойчиво эволюционирующие целостности с тем, чтобы ускорить темп развития образовавшейся единой сложной структуры и приблизить желаемое будущее. В результате резонансного объединения единая структура в итоге приобретает более высокий темп развития, чем темп развития самой быстро развивающейся структуры до объединения. Выгодно развиваться вместе, ибо это приводит к экономии вещественных, энергетических, духовных затрат. В-четвертых, сложные системы имеют не только некоторую глубину памяти, но и влияние, притяжении будущего, и человек может конструктивно использовать это влияние будущего с попаданием ее в конус определенного аттрактора. В таком случае человек должен действовать согласно установкам восточного (буддийского или даосистского) сознания: поддаться течению, чтобы победить; недеяние есть самое сильное действие. Основные черты эпистемологического конструктивизма Конструктивизм в теории познания – это такой подход, в рамках которого считается, что человек в своих процессах восприятия и мышления не столько отражает окружающий мир, сколько активно творит, конструирует его. Этот подход развивается разными авторами на базе различных дисциплинарных областей: на базе генетической эпистемологии, или психологии развития ребенка, – Жаном Пиаже, системной теории и кибернетики – Хайнцем фон Фёрстером, антропологии – Грегори Бейтсоном, психологии восприятия – Ульриком Найссером, психотерапии – Паулем Ватцлавиком, когнитивной психологии – Эрнстом фон Глазерсфельдом, нейробиологии и когнитивной науки – Умберто Матураной и Франсиско Варелой, существуют, разумеется, и иные версии. – 143 – Традиционная наука базируется на утверждении, что мы можем наблюдать мир как объективную реальность, таким, как он есть. Вместе с тем уже в классической эпистемологии XX в. утверждалось, что субъект познания может смотреть, но не видеть, слушать, но не слышать, искать смысл, но его не находить, т.е. наше познание теоретически нагружено. То, что мы видим, слышим, понимаем, определяется нашими пред-установками и нашим пред-знанием, конструктами нашего сознания. Неклассическая эпистемология добавляет к этому, что субъект познания и объект его познания составляют единую систему, взаимно детерминируют друг друга. Нет наблюдения без наблюдателя, нет восприятия без воспринимающего, нет познания без познающего. Кроме того, познавательные способности самого субъекта определены его телесностью и тем окружающим миром, в который он встроен. Человек – эволюционно сформированное, мезокосмическое существо, ему доступен мир средних измерений, к нему он адаптационно приспособлен. Человек как субъект познания воспринимает мир через свои органы чувств, он понимает и осмысливает его с помощью своих эволюционно выработанных способностей ума. Поэтому приобретенное им знание несет печать личности субъекта познания как индивидуального и исторического существа (его онтогенетического и филогенетического опыта). Субъект не только и, может быть, не столько отражает, сколько конструирует реальность. Неклассическая эпистемология, в русле которой развивается эпистемологический конструктивизм, решительно отказывается от дихотомического разделения субъекта и объекта познания, человека с его органами чувств и ментальными способностями и окружающего мира, на которые направлены его познавательные усилия. Интересную метафору предлагает здесь фон Фёрстер. Процесс познания есть танец человека с миром[11], в который они вступают по обоюдному приглашению и в котором ни один из партнеров не является ведущим, но они сыгрываются друг с другом, ладят друг с другом, образуя креативный круг. Они соединяются в единое целое, претерпевая процесс коэволюции. В то время как ключевым теоретико-познавательным вопросом эпохи просвещения был «что мы должны знать?», духовная и эпистемологическая революции XX века заменяет его иными вопросами «что мы можем знать?», «где границы нашего знания?» и «что представляю собой я сам, познающий?». Мир, в котором мы живем, находится не в не нас и не является независимым от нас; мы создаем его в процессе познания, в процессе коммуникации, пользуясь языком, в Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 18 марта 2014, 21:51:22 – 144 – процессе познавательной и преобразующей социальной деятельности. Реальность мы находим не вне нас, она ежеминутно возникает в наших глазах, а вместе с ней возникаем, преобразуемся и мы сами. Язык является системой, которая сама себя создает. Это слушатель, а не говорящий, определяет смысл высказывания. Это читатель, а не писатель распаковывает текст, извлекая смыслы в соответствии со своими личностными смыслами. Язык тоже подобен танцу, в котором два человека взаимно друг друга строят, изобретают, определяют, чтобы стать единством. Восприятие – это тоже не пассивный, а активный процесс. Известный психолог Ульрих Найссер в своих исследованиях, проведенных в 1970-х гг., показал, что воспринимаемое поступает в мозг не в чистом, первозданном виде, «как оно есть там снаружи», а ложится на предуготовленную схему, которую он назвал форматом. Сам существующий на данный момент формат задается всей суммой предыдущих актов восприятия, что свидетельствует о самоорганизации познавательного процесса и его гибкой приспосабливаемости исходя из предшествующего опыта. «Информация, заполняющая формат в какой-то момент циклического процесса, становится частью формата в следующий момент, определяя то, как будет приниматься дальнейшая информация»[12]. Живое существо видит не глазами, а ногами и руками. Поэтому Ж.Пиаже, X. фон Фёрстер, Ф.Варела постоянно говорили, что если ты хочешь познать, научись действовать. Процесс восприятия и познания живым существом окружающего мира есть реализация себя как живой системы, производство своих собственных операций, освоение окружающего мира через открытость к нему и замкнутость от него (принцип операциональной замкнутости), изменение себя через мир и мира через себя, взаимное конструирование. В рамках такого конструктивистского подхода и этические принципы человеческой деятельности претерпевают изменения. Этика с этой точки зрения не имеет ничего общего с поощрением и наказанием, с указаниями «что я должен делать?». Человек как субъект познания и конструирующей деятельности решает сам, что он может делать, что желательно осуществить, исходя из его целей и ценностей и с пониманием глубочайшей собственной ответственности за грядущий результат, за становящееся целое. Конструктивизм предполагает внутреннюю этику, собственную ответственность. Только на основе личной ответственности может строиться устойчивое самоорганизующееся целое в микросоциуме и в глобальном мире, в микроколлективе, в пределе включающем только себя как творца и критика в одном лице, или в научном сообществе. – 145 – Конструирование не является самоцелью: человек конструирует не просто потому, что он хочет конструировать, а потому что он преследует свои цели. Цель конструирования отсылает в будущее. Это – предвосхищение опыта, конструирующий исходит из того, что созданные им конструкции сознания окажутся полезными и в дальнейшем. Конструктивизм служит прежде всего тому, что субъект хочет установить контроль над тем, что он воспринимает, чтобы элиминировать какие-либо отклонения или возмущения от собственного предпочитаемого целевого состояния. Контроль предполагает модель вещи, которая подлежит контролю, но эта модель включает только те аспекты, которые релевантны целям субъекта и его действию. В этом смысле субъект не заботится о вещи, над которой установлен контроль, но только о компенсации отклонений на своем пути достижения цели, т.е. способен адаптироваться к изменяющимся обстоятельствам. Немецкий философ Бернд Ваассен провел доскональное исследование конструктивизма и суммировал существо конструктивистской позиций следующим образом: «Человек является существом, которое целенаправленно конструирует действительность»[13], следовательно: – конструировать – значит целенаправленно различать. Сингулярное, не связное, изолированное нельзя конструировать; всякий опыт существует только как различение. Нечто сконструированное – это, по словам Бейтсона, «the difference that makes a difference» («различие, которое имеет значение, которое нужно почувствовать, т.е. небезразличное различие»); – конструирование порождает когерентный, относительный мир. Сконструированная действительность когерентна, поскольку она конструируется как внутренне сопряженная, связная, в которой изолированное не существует и не может существовать. Сложные структуры, потоки информации, сети коммуникации наслаиваются друг на друга, приводя к возникновению новых эмерджентных качеств на уровне систем и систем систем, ни одно из которых не является конечным, окончательным, завершающим, неоспоримым. Мы живем «в мире кажущихся бесконечными метаморфоз интерпретаций, которые сменяют друг друга» (Варела); – конструирование есть безграничный, рекурсивный процесс. Человеческое конструирование оказывается единственным в своем роде и непрерывающимся процессом, который из настоящего отсылает в прошлое и будущее и включает в себя оба эти модуса времени. Конструирование ссылается на прошлое, поскольку основывается на опыте, и на будущее, поскольку опыт переконструируется как нечто повторяющееся и приближенное к новым экологическим условиям; – 146 – – конструирующий человек и конструируемый им мир составляют процессуальное единство. Фон Фёрстер описывает человека как «самостоятельную, автономную, организационно замкнутую сущность». Наблюдающий организм выступает не как независимая познающая инстанция по отношению к наблюдаемому объекту, а как часть и участник самого мира наблюдения. Конструирование представляет собой, стало быть, двоякий относительный процесс: конструирование генерирует действительность как сеть связей, поскольку не элементы, а различия являются первичными. На основе постоянной рекурсии конструирование создает индивидуально оформленный и не вводящий в заблуждение мир опыта, в котором познающий и познаваемое составляют неразделимое единство; – конструирование есть процесс, порождающий континуальность и циклическую причинность. Конструирование есть процесс, который придает действительности вид неразрывного и когерентного целого; – конструирование – это индивидуальная, узаконивающая саму себя деятельность. Конструирование означает, что индивиды активно стремятся оформить данные своего опыта так, чтобы они были осмысленными и полезными в ходе дальнейшего восприятия, переживания, освоения мира. Сформулируем теперь основные черты эпистемологического конструктивизма[14]. 1) Знание не отражает мир. Конструктивисты оспаривают позицию, что в процессе познания репрезентируется мир и что эти репрезентации являются содержанием сознания. Знание и познание являются в высшей степени самоотносимыми, самореферентными событиями. Процесс познания с необходимостью замыкается в эпистемический круг. Поэтому конструктивисты оспаривают возможность достижения объективного знания. 2) Конструкции создаются людьми. С позиции конструктивизма не существует предметов знания, которое было бы независимо от субъекта. Знание есть порождение понятийных структур и схем восприятия и действия. Знания не должны находиться в соответствии с онтологической реальностью, но они должны встраиваться в общую структуры опыта, подходить к ней. 3) Знание не истинны, а жизнеспособны. Вместе с отрицанием традиционного понятия знания конструктивисты отрицают и традиционное понятие истины. Целью познания является не объективность, а приспособление. Понятие истины заменяется понятием «жизнеспособности», – 147 – в содержание которого входит способность выполнять определенные функции. Жизнеспособные когнитивные структуры подходят в том смысле, что они обеспечивают приспособление организма к опытно осваиваемому жизненному миру и делают возможным его выживание. 4) Мозг – операционно замкнутая система. Умберто Матурана и Франсиско Варела вступили в дискуссию о конструктивизме, исходя из разработанной ими теории сложных саморегулирующихся систем – теории автопоэзиса. Они рассматривали живой организм и мозг как автопоэтические системы, т.е. как способные к самопроизводству и самодостраиванию. Одно из развитых ими представлений непосредственно влилось в русло эпистемологического конструктивизма. Это – идея о том, что мозг представляет собой операционально замкнутую, информационно непроницаемую систему. Мозг есть в высокой степени самореференционная система, поэтому репрезентации окружающего мира обусловлены структурой когнитивной системы живого организма, а не объективными структурами окружающего мира. Когнитивная система автономна и определяется только своими собственными состояниями. 5) Ни одно знание не является единственным в своем роде. Конструктивизм обращает свои представления на самого себя и не считает свой путь разрешения теоретико-познавательных проблем единственно возможным. Он рассматривает свою позицию вероятным способом решения проблемы субъекта и объекта познания, познания и окружающего мира. Конструктивизм и радикальный конструктивизм К сторонникам радикального конструктивизма обычно причисляют Эрнста фон Глазерсфельд (р. 1917), американского философа и когнитивного психолога австрийского происхождения и австрийского психотерапевта и автора оригинальной теории коммуникации Пауля Ватцлавика (р. 1921). Немецкая исследовательница конструктивизма Габриель Нойхойзер, например, считает, что фон Глазерсфельд представляет позицию радикального конструктивизма без всяких «если» и «но», со всеми его релятивистскими и солипсистскими следствиями, причем он чувствует себя по-настоящему признанным и польщенным, когда его теоретико-познавательный подход называют постэпистемологическим[15]. – 148 – Фон Глазерсфельд, по его собственным словам, задался целью – провести «реконструкцию понятия знания»[16] и нашего представления о реальности. Радикально конструктивистски интерпретируя взгляды Ж.Пиаже, он формулирует три положения как основополагающие для своей концепции: 1) знания приобретаются не пассивно через органы чувств или средства коммуникации. Знание активно строится познающим субъектом; 2) познание выполняет адаптивную функцию в биологическом смысле этого слова, то есть оно служит наилучшей подгонке к миру и поддерживает жизнеспособность. Знание служит для организации субъектом мира своего опыта, а не для открытия объективной онтологической реальности; 3) истинным является то знание, которое поддерживает жизнеспособность организма, обеспечивает его выживание. Эта замена понятия «истинности» понятием «жизнеспособности» является принципиальной. Меняется все традиционное представление о направленности и интенциональности познавательной деятельности субъекта. Субъект не столько изучает объект, сколько объект «позволяет себе подвергнуться изучению» (Пиаже). Не столько субъект воспринимает, осмысливает, словом познает, объект, сколько объект «предоставляет возможности» (principle of affordance) быть воспринятым или невоспринятым субъектом, осмысленным или неосмысленным, познанным или непознанным (Найссер). И если наша теория оказалась истинной, то только потому, что объект позволил нам этого достичь: он содержал нечто аналогичное нашему действию. Познание как приспособление и жизнеобеспечение проистекает из внутреннего и глубинного сродства субъекта и объекта, из нелинейных связей их взаимной детерминации. Субъект и его когнитивные способности определены окружающим осваиваемым в его опыте миром как Umwelt. Субъект, а шире – живой организм вообще, есть порождение этого мира его опыта, он встроен в него и выделен из него. Понятие окружающего мира (Umwelt) было введено еще в 1930-х годах блестящим, но практически неизвестным в России эстонским философом Якобом фон Икскюлем[17]. Фон Глазерсфельд не соглашается с обвинениями в свой адрес в солипсизме, называя его абсурдным. Он поясняет, что не следует принимать вводимые им конструктивистские принципы познания как абсолютную истину, но только как рабочую гипотезу. Речь отнюдь не идет о солипсизме. Речь идет только о мире опыта познающего и действующего организма, а не о «внешней реальности»[18]. – 149 – Живой организм, рыба, птица, собака или человек, приспосабливается к окружающему миру, абстрагируя регулярности и устанавливая правила из накопленного опыта. Он ожидает, что определенные его действия дадут определенные ожидаемые результаты. Но в процессе действия возникают возмущения (ибо случайность лежит в основе бытия), и эти возмущения ведут либо к изменению либо сложившегося паттерна (правила, выведенного из опыта), либо конкретного действия ad hoc. Все это касается лишь опыта познающего и действующего организма, а не внешней реальности. Паттерны действия познающего организма могут и должны абстрагироваться из опыта, зависящего от операций различения и координации, которые может и должен выполнять организм. Радикальные конструктивисты концентрируют внимание именно на этом срезе реальности, который дает возможность познающему организму действовать именно таким образом. Отличие конструктивизма от радикального конструктивизма состоит как раз в том, что если сторонники познания как деятельности и умеренного конструктивизма рассматривают органы чувств субъекта как «врата в мир», то радикальные конструктивисты акцентируют внимание на циклических и круговых отношениях между объектом и познающим субъектом, окружающим миром и живым организмом, который встроен в этот мир, осваивает и познает его. Оба компонента продуцируют сами себя и тем самым постоянно репродуцируют саму систему. Равновесие системы поддерживается гомеостатически, путем, прежде всего, отрицательных, а иногда и положительных обратных связей, которые раскачивают систему, выводят ее из равновесия, чтобы вновь возвратить в него на ином уровне и с взаимно преобразованными компонентами. Перевод на иной режим функционирования через стадию большей или меньшей хаотизации и рассинхронизации процессов – путь продления «жизни» любых сложных организаций. Не отступишь назад – не выживешь. В этом суть самоподдержания, самодостраивания и саморазвития субъекта и объекта как целостной познавательной системы. Конструктивизм Хайнца фон Фёрстера Для всего течения эпистемологического конструктивизма Хайнц фон Фёрстер (1911–2002) является, пожалуй, центральной фигурой. Кроме того, он – видный представителем кибернетического движения, – 150 – один из родоначальников кибернетики кибернетики, т.е. кибернетики как эпистемологии. Поэтому представляется целесообразным подробно разобрать его воззрения. X. фон Фёрстер родился в Вене в 1911 г., где прошли его студенческие годы и начальный этап исследовательской работы. На формирование его мировоззрения повлиял логический позитивизм, как он развивался в 1920–30-е гг. представителями Венского кружка, лекции Р.Карнапа и Г.Рейхенбаха он слушал в университете. Л.Витгенштейн был другом его семьи и даже дальним родственником (двоюродный брат Хайнца был племянником Витгенштейна). Естественно поэтому, что ставшие впоследствии классическими положения Людвига Витгенштейна типа, «границы моего мира есть границы моего языка», глубоко западали в душу юного Хайнца. А в них был и релятивизм, и элементы солипсизма: как же так, онтологические границы определяются языковыми границами говорящего, а говорят все по-своему? И вообще, как мы описываем свои описания? Как мы можем думать о своих мыслях? «Логико-философский трактат» Хайнц выучил почти наизусть. В 1949 году фон Фёрстер эмигрировал в США, где в 1958 г. основал легендарную биологическую компьютерную лабораторию в Университете Иллинойса (Урбана), которую возглавлял вплоть до своего выхода на пенсию в 1976 г. Он сотрудничал с Уорреном МакКаллохом, У.Росс Эшби, Гордоном Паском, Умберто Матураной, Стеффор-дом Биром. X. фон Фёрстер стоял у истоков создания теории самоорганизующихся систем, участвовал в конференциях по этой проблематике, начиная с самой первой, состоявшейся 5–6 мая 1959 г. в Чикаго. Он ввел принцип «порядок через шум», известный нам от Ильи Пригожина как принцип «порядок из хаоса». Исходя из идеи своего близкого коллеги выдающегося нейрофизиолога и разработчика своего рода «экспериментальной эпистемологии» Уоррена МакКаллоха, что кибернетика представляет собой, по сути, теорию познания, Хайнц фон Фёрстер развил свою оригинальную теорию познания, основные представления которой сегодня вливаются в направление эпистемологического конструктивизма. Он был вовлечен МакКаллохом в движение Масийских конференций, которые организовывались под общей темой «Циклическая причинность и механизмы обратной связи». А поскольку фон Фёрстер был весьма ограничен в знаниях английского языка, с МакКаллохом он общался первоначально на языке математики. Любопытно, что фон Фёрстер никогда не принимал ярлык «конструктивизм», который обычно прикрепляли к созданной им теории. Он старался избегать всякого навешивания ярлыков и опасался всякой – 151 – категоризации, ибо считал, что они подрывают всякую способность ясно и свободно мыслить. Он, напротив, придерживался убеждения, что кибернетика основывается на особого рода этической позиции и всемерно ее развивает: мы ответственны за наши мысли и действия, и наша подлинная свобода принимать решения проявляется тогда, когда вопрос является «нерешаемым». Мыслить – значит не столько решать (то есть «закрывать») вопросы, сколько, досконально обсудив, оставлять их открытыми, выводить на новые вопросы и вопросы вопросов, вполне в духе Сократа. Фундаментальной идеей кибернетического мышления является идея цикличности, обратной связи, самоотнесенности, самоструктурирования. Ключевым словом в его трудах, судя по всему, является немецкое слово «Eigen», соответствующее английскому «self» или русскому «собственный», «само», «Я» (eigenbehavior, eigenelement, eigenfunction, eigenprocess, eigenvalue). Ни одна система не смогла бы выжить без способности поддерживать и воспроизводить свое собственное поведение и свою собственную организацию. В самоорганизации всегда есть момент цикличности: это, по сути, организация организации. Сознание сознания есть самосознание, а понимание понимания есть самопонимание. Окружающий мир в том виде, в котором мы его воспринимаем, является нашим изобретением. Вместо того, чтобы беспокоиться о недоступной нам внешней реальности, разумнее сфокусировать внимание на мире, который мы строим в процессе взаимодействия и коммуникации с другими людьми, на мире нашего опыта. Согласно фон Фёрстеру, всякое сказанное сказано наблюдателем (ибо нет наблюдения без наблюдателя). Описания всегда являются самоописаниями. А вопрос, который ставят, как правило, уже содержит ответ, который может быть на него получен. Поэтому легитимными он признает лишь те вопросы, которые являются чистыми: для них не существует готового ответа. Фон Фёрстер перефразирует известное изречение Гераклита: «Человек не может войти в одну и ту же реку дважды», считающееся одним их первых наглядных представлений становления природного бытия. «“Человек не может видеть одного и того же лица дважды”, – говорит фон Фёрстер. – Однажды увиденное лицо невозможно увидеть снова, ибо оно – как и все иное – навсегда утрачено»[19]. Меняется не только мир, но и человек и его когнитивными способностями; изменяя мир, человек изменяется сам. В 1968 г. один из коллег фон Фёрстера в Университете Иллинойса предложил ему прочитать курс кибернетики как эвристики, стратегии решения математических проблем. Это логично привело его к – 152 – разработке концепции кибернетики кибернетики, или кибернетики второго порядка, изложенной в книге «Кибернетика кибернетики», которая вышла в свет в 1974 г. Ведь кибернетика – это такая область научных исследований, которая в отличие от традиционных дисциплинарных областей обретает свойство самоприменимости: сама кибернетика является предметом исследований методами кибернетики. «Кибернетика первого порядка разделяет субъект и объект, она указывает на предполагаемый независимый мир “там, вне нас”. Кибернетика второго порядка сама является циклической: человек научается понимать себя частью мира, того мира, который он намеревается наблюдать. Вся ситуация описания сдвигается в другую область, в которой человек внезапно вынужден принять на себя ответственность за свои собственные наблюдения»[20]. В своем стремлении развить кибернетику второго порядка фон Фёрстер, без сомнения, был подвержен влиянию своего коллеги Гордона Паска, который первый предпринял попытку гуманитаризировать кибернетику, представить ее скорее как искусство, философию и стиль жизни, чем как науку об управлении и организации. Согласно фон Фёрстеру, мы не отражаем, а изобретаем, конструируем мир. Мы не в состоянии узнать, какой является реальность. Мы по своей природе таковы, что постоянно вновь изобретаем, конструируем нашу реальность и наше настоящее. Поскольку мир есть наше изобретение, то каждый из нас когнитивно одинок[21], причем безнадежно. Ибо каждый из нас воспринимает и осмысливает мир в меру своих собственных когнитивных возможностей. Каждый осваивает, инактивирует для себя свой собственный мир, конструирует свою реальность. Поэтому понятие истины является настоящим хамелеоном в истории науки и философии, который окрашивается, – в соответствии с позицией того, кто использует его использует – всегда в разные цвета. Поэтому цель познания – это сам процесс познания, подобно тому как танец возникает в процессе танца и заключает в себе свою собственную цель. Правы буддисты, которые говорят, что «ты прокладываешь свой путь при движении по нему», ибо путь не есть нечто вечное и наперед заданное, путь возникает в момент движения, дорога прокладывается в ходе движения по ней. Примечания [1] Лекторский В.А. Кант, радикальный конструктивизм и конструктивный реализм в эпистемологии // Вопр. философии. 2005. № 8. С. 13. [2] См. об этом: Le Moigne J.-L. Les épistemologie constructiviste en progrés. // Entre systémique et complexité, chemin faisant... Mélanges en hommage à Jean-Louis Le Moigne. Paris, 1999. P. 290. [3] См.: http://en.wikipedia.org/wiki/Futures Studies. [4] См., например, работу: Berger P., Luckmann Th. The Social Construction of Reality. L.:, 1967. [5] Луман Н. Общество как социальная система. М., 2004. С. 98–129. [6] Morin E. Le complexus, се qui est tissé ensemble // Reda Benkirane. La Complexité, vertiges et promesses. Paris, 2002. P. 23. [7] Morin E. Les sept savoirs nécessaires à l’éducation du futur. Paris, 1999. P. 47. [8] Heinz von Foerster im Gespräch mit Albert Müller und Karl H.Müller. Rückß- und Vorschauen. // Konstruktivismus und Kognitionswissenschaft. Kulturelle Würzeln und Ergebnisse. / Hrgb. von Müller A.; Müller K.L. und Stadler F. Wien, 1997. S. 224–225. [9] Генис А. Вавилонская башня: искусство настоящего времени. Эссе. М., 1997. С. 190. [10] См.: Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Основания синергетики. Синергетическое мировидение. М., 2005. [11] Воск N. Tanz mit der Welt. Von der Schlange, die sich selber in den Schwanz beißt. Vormerkungen zum Konstruktivismus und Kybernetik // Konstruktivismus und Kognitionswissenschaft. Kulturelle Würzeln und Ergebnisse / Hrgb. von Müller A.; Müller K.L. und StadlerF. Wien, 1997. S. 199–219. [12] Neisser U. Cognition and Reality. Principles and Implications of Cognitive Psychology. San Francisco, 1976. P. 75. [13] Vaassen В. Die narrative Gestalt(ung) der Wirklichkeit. Grundlinien einer postmodern orientierten Epistemologie der Sozialwissenschaften. Braunschweig/Wiesbaden: Vieweg, 1996. S. 63–69. Выводы Б.Ваассена передаются здесь в личной интерпретации автора статьи и с его дополнениями. [14] См. об этом, в частности, книгу: Neuhдuser G. Konstruktiver Realismus. Jean Piajets naturalistische Erkenntnistheorie. Würzburg, 2003. S. 135–137. [15] Ibid. S. 125. [16] Glasersfeld E. von. Radical Constructivism: A Way of Knowing and Learning. London, 1985. [17] Uexküll J. von. Streifzüge durch die Umwelten von Tieren und Menschen. Frankfurt, 1970 (Erste Auflage 1933). [18] Glasersfeld E. von. An Exposition of Constructivism. Why Some Like it Radical. See personal web portal of E. von Glasersfeld. [19] Foerster von H., Pörksen В. Wahrheit ist die Erfindung eines Lügners: Gespräche für Skeptiker. 2. Auf. Heidelberg, 1998. S. 121. [20] Foerster von H., Pörksen B. Op. cit. S. 114–115. [21] См.: Foerster von H., Pörksen B. Op. cit. S. 26. Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 18 марта 2014, 22:02:50 http://www.intelros.ru/pdf/eps/2010_04/17.pdf
«Сотворение мира вниманием»: подступы к проблеме Е.В. ЗОЛОТУХИНА-АБОЛИНА Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 19 марта 2014, 08:16:20 3. Философский редукционизм и методология науки
Вопрос, поставленный выше, далеко не праздный. Он представляет собой одну из наиболее напряженных проблем не только античной, но и современной науки. Здесь мы постараемся только изложить проблему, так как разрешение ее предполагает исследование ряда посредствующих звеньев и поэтому будет осуществлено ниже. Демокрит – классический, но не единственный представитель редукционизма. Его точка зрения воспроизводилась, в сущности говоря, на всех этапах развития науки, включая и современный. Механицизм XVIII столетия также представляет собой типичный случай редукционизма: сведение сложных качеств и закономерностей к наиболее простым и единственным – механическим. Претензии прямолинейного «взбесившегося рассудка» простирались настолько далеко, что подлинно научным знанием считались только механика и геометрия. Подлинно объективными определениями сущего признавались лишь пространственно-механические определения. Все же остальное рассматривалось лишь как некий побочный продукт механически-математических закономерностей, эпифеномен. И физиология, и психология – лишь прикладная механика. Даже зарождавшейся социологии отводилась роль механики социальных атомов. Каждая новая наука в процессе своего возникновения вынуждена была выдержать ожесточенный бой с механикой за право на самостоятельное существование. Более того, отвоевав это право, новая научная дисциплина выступала с теми же претензиями, от которых страдала ранее она сама. И каждой смежной, но более молодой отрасли знания приходилось в свою очередь отстаивать свой суверенитет. Еще в начале прошлого века биология и физиология находились на положении падчерицы у механики. К середине же века идеи и психологии, и лингвистики, и логики, и даже порою социологии поступали на рынок научных идей лишь с клеймом биологии и физиологии. Здесь трудно установить какую-либо строгую закономерность. Многое определяется конъюнктурой. Так еще в XIX веке психология делала попытки подчинить себе логику и не только ее, но и математику, лингвистику, политическую экономию и т.п. В свою очередь, лингвистика, порою в союзе с математической логикой, а иногда и независимо от нее, предпринимала попытки монополизировать едва ли не все области научного знания, освящая свои притязания философией позитивизма. Все это справедливо не только в отношении к прошлому науки. Еще и по сей день некоторые физиологи с трудом удерживаются от соблазна рассматривать психику просто как эпифеномен нервных процессов. То же следует сказать и о химии в отношении биологии, о кибернетике и т.д. Следует сразу оговориться, что далеко не всегда эти претензии лишены основания. Далеко не во всех случаях редукционизм научно несостоятелен. Напротив, порою именно редукция обеспечивает быстрый прогресс науки. В частности, именно научно обоснованной редукции отношений в области идеологии, надстройки вообще к отношениям в сфере производства было обязано возникновение исторического материализма. Часто тенденция научной дисциплины к автономии свидетельствует не о прогрессе научного знания, а о его регрессе. Для определения обоснованности той или иной претензии той или иной дисциплины не может быть каких-либо универсальных рецептов. Решать вопрос в каждом конкретном случае в пользу той или другой тенденции, той или иной науки философия не вправе, по крайней мере до тех пор, пока правота одной из сторон не будет доказана практически. Задача философии состоит в другом. Прежде всего, тезис о несостоятельности редукционизма как универсального научного метода должен быть доказан в принципе. А это – вопрос не просто о методе, о способе научно-теоретического анализа. Этот вопрос касается прежде всего содержания знания. Как метод редукционизм вполне приемлем в тех или иных отдельных случаях. Но редукционизм есть главным образом теория, притом философская теория, состоящая в признании лишь какого-либо одного класса существенных определений и в отрицании всяких иных определений. С этой точки зрения редукционизм может быть опровергнут только путем доказательства реального существования сущностей различного уровня, не сводимых друг к другу. Проблема эта не допускает компромисса. Суть вопроса заключается не в том, применимы или неприменимы методы одной научной дисциплины в области другой, а в понимании самой этой области, т.е. не в способе или методе ее исследования, а именно в содержании. Представляет ли собой предмет науки некоторую самостоятельную сущность, или он эпифеномен, побочная формация какой-то иной реальности, лежащей в области компетенции другой науки. Решение вопроса поэтому не может основываться на признании того, что каждая наука имеет право судить о предмете «со своей точки зрения», следствием чего должна быть известная терпимость дисциплин в отношении друг друга. «Точка зрения» науки должна быть объективно обоснована природой той реальности, к которой она обращается, должны быть указаны объективные критерии позволяющие (или не позволяющие) применить методы одной науки к предметной области другой. В неявном виде это предполагает соответствующее истолкование самой данной предметной области, ее моделирование, преобразование, замещение. Такое преобразование неизбежно. Важно лишь, чтобы условия этого преобразования были выставлены явно, что позволило бы не придавать абстрактным истинам редукции конкретного значения. В сущности говоря, «методологический редукционизм» всегда подменяет предмет исследования своим собственным предметом, растворяя в своих абстрактных определениях специфическую определенность исследуемого явления. В этом случае говорят, что теория исследует предмет «с точностью до изоморфизма». Если это лишь частный прием, не подменяющий собой конкретное исследование в целом, то он не может вызывать принципиальных возражений. Хуже, когда этим приемом исчерпывается познание конкретности. Атомистический редукционизм представляет собой именно последний, неприемлемый, вариант. Конструктивная критика редукционизма предполагает решение весьма серьезных логических проблем, экспозицию которых мы сейчас постараемся дать. Прежде всего, совершенно ясно, что эта критика не может основываться на той благодушной истине, что всякий предмет имеет много сторон, поэтому на него можно смотреть с «разных точек зрения». Ну, скажем, в «известном отношении» можно рассматривать «Илиаду» просто как организованную совокупность знаков, человека – как совокупность молекул и атомов, музыку – как известную последовательность звуков, т.е. как предмет акустики, и т.д. В одном «отношении» скульптура есть художественный образ, единый и целостный, в другом – просто минеральная глыба. Физиолог «обращает внимание» на нервные связи в мозгу человека, психолог – на связи ассоциативные и т.п. Физик «обращает внимание», скажем, на содержание явления, математик – на его пространственную форму. Для физика и физиолога язык «состоит» из звуков, для лингвиста – из фонем. Но ведь объект-то един! Во всех этих случаях каждый исследователь вкладывает в объект свою собственную точку зрения на сущность. Эта сущность фиксирована не в объекте, в позиции ученого, в позиции его науки. Отсюда неизбежно субъективное отношение к предмету. При таком понимании познания наука – сфера произвола. Но атомистический редукционизм предполагает обоснованной лишь одну точку зрения: «существуют лишь атомы и пустота», все остальное – лишь продукт заблуждения, сфера «мнения». Не с какой-либо одной точки зрения, а решительно со всех точек зрения вещь делима на элементарные частицы, которые и представляют ее единственную сущность. Если же мы предполагаем существование качеств, не сводимых к их атомно-молекулярной структуре, то мы должны показать эту несводимость не «с точки зрения», а независимо от нее. Вот здесь-то и возникает настоящая трудность, преодолеть которую не так-то легко. Ведь человек как определенная вещь, как физическое тело, природное, а не спиритуалистическое существо действительно «состоит» из атомов. Ведь изменение структуры нервных процессов действительно выражается в изменении процессов психических. Ведь последние действительно зависят от первых. Более того, они и не существуют независимо от них, не представляют собой самостоятельной реальности. И психика действительно есть физиология нервных процессов. Скульптура действительно «состоит» из минеральных масс. В этом случае создается впечатление, что объективно, «как таковая», всякая вещь представляет собой лишь совокупность корпускул, что же касается социальной, психической или эстетической сущности, то место их «жительства» – лишь в мозгу социолога, психолога, эстетика и т.д. Но, с другой стороны, мы уже видели, что и атом, как существенная определенность, как неделимая сущность, вообще говоря, существует лишь в голове атомиста. Ведь будучи телом, а не только понятием, он должен быть разложим на более простые элементы. Он неразложим лишь постольку, поскольку рассматривается как логическая целостность, как качество, как сущность. Аналогично и нервные процессы, рассматриваемые в качестве субстрата психики, представляют собой лишь весьма условную сущность. И они могут, а с точки зрения логики редукционизма – и. должны, рассматриваться как эпифеномен молекулярных, атомных и т.п. процессов. Сколь ни представляется такая логика последовательной, в ней, однако, есть что-то противоестественное, что-то от «пьяной спекуляции», против которой разум не может не протестовать. Здравому смыслу трудно согласиться с тем, что «в сущности» организм – лишь мясо и кости, картина – лишь комбинация красок на куске холста, музыка и речь – лишь «сотрясение воздуха». Границу деструкции определенности вещи, ту грань, на которой появляется атом – логическая «пробка» редукции, обыденное человеческое сознание инстинктивно старается поднять повыше. В то же время оно ничего не имеет возразить против того, что всякий объект есть вещь или тело, состоящее из более элементарных тел. Здесь перед нами налицо антиномия. Этой антиномии и обязана философия своим последующим развитием. Представим себе это противоречие для полной ясности еще раз. Имеет ли смысл говорить, что мелодия состоит из звуков? И да и нет. Мелодия есть форма организации звуков, в своем существовании она реализуется в звуках и выражается через них. Но она есть еще и нечто большее, чем совокупность звуков, в противном случае и в реве водопада мы могли бы услышать симфоническую поэму. Однако мы этого не делаем (а если и делаем, то с полным сознанием условности сравнения музыкальной симфонии с ревом водопада), хотя «точка зрения» налицо. Мелодия фактически зависит от качества ее воспроизведения, от физики инструмента, по существу же ее реальность составляет не только реальность звука, но и реальность музыкальной мысли. Мы всегда готовы отличить замысел композиции от ее исполнения. Но что же составляет реальность этой музыкальной мысли? Личность композитора? Фактически – да, в сущности – нет. Как некоторое явление духовной жизни, мелодия зависит от условий жизни композитора, она – момент его биографии, однако сотворение мелодии и «сотворение» личности композитора – не одно и то же. Наконец, мысль тоже в некотором роде «состоит» из нервных процессов. В стоимости товара не заключено ни грана его вещества, поэтому бессмысленно выводить эту стоимость из свойств ее вещественного носителя. Как свойство, как качество стоимость не существует вне вещи, она неотделима от нее, но в сущности, логически она не зависит от природы своего носителя, может и должна рассматриваться независимо от него. Язык всегда реализуется в речи, последняя же есть не что иное, как физически-физиологический и психический процесс. Значит ли это, что язык есть предмет физиологии, психологии или акустики? Ведь язык не существует вне артикуляции. И в то же время он независим от нее. В своем существовании производство капитала невозможно без его естественных предпосылок. Анализ же его сущности заставляет оставлять в стороне эти предпосылки. Противоречия атомистического редукционизма, противоречия теории субстрата поставили философию перед новой проблемой – проблемой сущности и существования. Эти категории обнаруживают известную логическую несоизмеримость, лежат как бы в различных логических пространствах. С точки зрения субстрата все вещи едины, все они состоят из атомов. Как сущности – они нечто иное. Не сущность состоит из атомов, а вещь. Прекрасная форма скульптуры может быть представлена как пространственная конфигурация атомов, если эту скульптуру мы представляем как физическую вещь. Как эстетический предмет она есть нечто иное, целостное, неделимое – эстетическая сущность. Что же представляет собой реальность этой сущности, которая заключается в вещи и тем не менее неуловима в ней? Самый прямолинейный способ разрешения этой антиномии предлагает философия Платона, фиксирующая сущность просто как сверхвещественную, потустороннюю реальность, т.е. не как некое особое определение вещи, а как невещественное определение. Было бы весьма наивно полагать, что философия Платона и, далее, Аристотеля, занятого той же проблемой, просто мистика. Историческое значение этой философии состоит в том, что она поставила проблему, которую еще и по сей день решает наука. Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 19 марта 2014, 21:12:42 Проблему понимания обычно
обсуждают в связи с герменевти кой. Идущее от XIX в. противопо ставление – «природу мы объясня ем, историю и культуру мы понима ем» – редуцирует понимание к методологии гуманитарных наук в рамках герменевтического подхо да. Однако непредубежденный взгляд подсказывает, что понима ние не вмещается в этот подход да же при самой широкой его трактов ке. Помимо прочего это проявляет ся в тех значениях, которые слово «понимание» имеет в естественном языке, и в тех определениях, кото рые можно найти в энциклопедиях и словарях. В последних понима ние (англ. – understanding, нем. – Verstehen, франц. – comprehension) обычно определяется как: 1) уни версальная способность сознания, связанная с усвоением нового со держания, включением его в систе му устоявшихся представлений; 2) уразумение смысла или зна чения чеголибо; 3) категория эпи стемологии и методологии науки обычно противопоставляемая объяснению в контексте различия наук о природе и наук о культуре. Наряду с этим выделяют разные типы понимания в соответствии с его объ ектами: 1) людьми, 2) действиями, 3) артефактами и функ циональными системами, 4) знаковыми системами, 5) прави лами и институтами1. В основных европейских языках слово «понимать» имеет много значений (Оксфордский словарь дает более 30 значе ний глагола understand). В русском языке лингвисты выделя ют два основных блока значений: понимание знание (уяс нить, постичь чтолибо, осознать смысл, уразуметь сущность чеголибо, владеть языком и т.п.) ипонимание истолкование (интерпретировать, трактовать, расценивать, подразуме вать – «он понял этот жест как вызов»). В научном языке пони мание и истолкование (интерпретация) также тесно связаны. Однако структура понимания в отличие от интерпретации с трудом поддается экспликации. Есть мнение, что оно пред ставляет собой лишенную отчетливой структуры интуитивную «когницию», оперирующую нечеткими концептами в отличие от дискурсивного знания с его более точными понятиями2. В классической, а иногда и в современной эпистемологии пониманием нередко называется способность познания в це лом («Опыт о человеческом понимании» Дж. Локка, «О пони мании» В.В. Розанова, «Человеческое понимание» Ст. Тулми на и др.). В более специальном смысле использовал этот тер мин И. Кант: понимание у него является конструированием предмета из чувственной материи посредством априорных форм чувственности и рассудка: «только через них он может чтото понимать в многообразном [содержании] созерца ния, т.е. мыслить объект созерцания» (Критика чистого разу ма. В 106). Но у Канта еще не возникает того круга проблем, которые стали обсуждаться в связи с пониманием позднее, поскольку, вопервых, априорные формы он мыслил как уни версальные и неизменные и их применение является общим механизмом познания, вовторых, конструктивизм у него вы ступает лишь на стороне субъекта познания, объект же, при родный или культурный, не содержит внутренних синтети ческиконструктивных структур. Между тем нетривиальные проблемы понимания возникают тогда, когда входят во взаи модействие различающиеся концептуальные (смысловые) структуры: автора текста или художественного творения и ин терпретатора, действующих в прошлом людей и историков, носителей иной культуры и антропологов, участников соци альной жизни и теоретиковобществоведов. Понимание в герменевтической традиции Впервые в этом плане понимание было актуализировано в немецкой герменевтике XIX в., что отчасти оправдывает претен зии философской герменевтики на то, чтобы сделать понима ние своей «визитной карточкой»3. К древней традиции герме невтики как искусству перевода и истолкования здесь были сделаны прививки эпистемологии романтизма и историзма. С этих позиций критиковалось противопоставление субъекта познания его объекту и предлагалась эпистемология «соуча стия»; подчеркивалась культурноисторическая вариативность мышления в противовес просвещенческому универсализму ра зума; мировоззрению механицизма, объяснявшего свойства целого из свойств частей, противопоставлялась идея органи ческой целостности с центральным понятием «жизни»4. В герменевтике Ф. Шлейермахера понимание есть обнару жение смысла текста, осуществляемое в процессе его «грам матической» и «психологической» интерпретации. В методоло гии истории И. Дройзена «понимание через исследование» противопоставляется естественнонаучному каузальному объ яснению. Наиболее масштабным был проект «критики истори ческого разума» В. Дильтея, цель которого состояла в обосно вании особого статуса историкогуманитарного познания. Цен тральная роль в этом отводилась пониманию как наиболее адекватному способу осознания и воссоздания тех жизненных и смысловых целостностей, с которыми имеет дело гуманитарий. В философской герменевтике М. Хайдеггера понимание получает онтологическую трактовку – оно становится «пони мающим бытием». Прежде чем мы начинаем познавать мир, мы уже расположены в нем. Эта изначальная структура рас крывается в «предпонимании», задающем горизонт позна нию и фундирующем в свою очередь понимание как метод познания. У Г.Г. Гадамера эти идеи получают детальную раз работку применительно к историческому пониманию и про блематике истолкования текстов5. Предпонимание у него вы ступает набором «предрассудков», обусловленных време нем и языком, подчеркивается также субстанциональность традиции, в рамках которой осуществляется любое понима ние. Смена предрассудков и развитие традиции ведет к из менению понимания как интерпретации, что придает ему все гда незавершенный, открытый характер. Иную версию философской герменевтики разработал П. Рикёр6. В эпистемологическом плане существенно, что по нимание и объяснение у него не разводятся по разным типам наук, а в процессе гуманитарной интерпретации дополняют друг друга. Это связано с тем, что в XX в. гуманитарные науки выработали собственные методы объяснения, не копирую щие модели объяснения естественных наук. К ним Рикёр относит прежде всего методы структурализма, семиотики, психоанализа. Поэтому в отличие от традиционных взглядов, противопоставлявших понимание и объяснение, девизом со временной герменевтики, по Рикёру, должно быть: «больше объяснять, чтобы лучше понимать». Несомненно, что за два века развития философскогер меневтическая традиция существенно преобразилась и мно гое впитала в себя, прежде всего из феноменологии и фило софии языка. Однако, по мнению рационально настроенных философов, в том числе и немецких, изжить родимые пятна ей не удалось: «союз герменевтики и историзма, ориентация на текстовую модель и культ историчности отражают типич ные черты все еще господствующей и сегодня в немецко язычном регионе в духовнонаучном и философском мышле нии антинатуралистической и квазитеологической ориента ции, которая в своей крайней форме экстраполировала эту текстовую модель на общую действительность»7. Понимание в «аналитической герменевтике» Остальное здесь: http://elibrary.ru/download/61425301.pdf Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 20 марта 2014, 20:25:33 https://www.youtube.com/v/FcdyYZmxyTc
Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 15 апреля 2014, 10:11:51 § 5. Интерсубъективность и историчность
Это внутренне связанные и неизбежные для феноменологии темы. «Психическое распределено между монадаМи» (Гуссерль), излучающими смысл изнутри, но непроницаемыми («без окон») извне в том же смысле, какой имел в виду В.Г. Лейбниц. Здесь реализуется один из основных феноменологических принципов: смысл (значение) не может быть передан другим или принят от других в «готовом виде», как материальный предмет: предметы, знаки, символы — лишь средства трансляции смысла, который конституируется (и интерпретируется) субъективностью. Понимание Другого как «вчувствование» возможно только на основе аналогии с временным потоком своего собственного опыта. Другой выступает как исходный момент и как путеводная нить опыта чужого, т.е. того, что не принадлежит нашей собственной сфере. Проблема интерсубъективности — путь к проблеме объективности познания. Мир дан нам в сознании; но дан как независимый от него. Прояснить принципиальную возможность такой данности — одна из задач, которая до Гуссерля не ставилась. Для этого необходимо найти абсолютную границу между своим и чужим. Здесь дело не в том, что мы не можем проникнуть в духовный или душевный мир другого человека — как раз это мы можем делать, мы можем угадывать мысли и улавливать настроения других людей без всякой телепатии; однако мы не можем психически проникнуть в чужую телесность и управлять психически, «изнутри» телом другого человека, точно так же как и Другой не в состоянии управлять нашим телом «изнутри» нашей психики. Здесь Гуссерль нащупывает предельную реальность опыта — опыта Чужого и опыта своей собственной данности. Чуждость Другого прежде всего не в его чуждой нам телесности и не в его чуждом для нас духовном или душевном мире. Чуждость Другого в чуждости связи души и тела, связи, которая доступна нам непосредственно в нашем «мире», т.е. в нашей душе и нашем теле, и недоступна в «мире» Другого. Именно поэтому первое (и принципиально) чуждое есть другой человек, его возможность непосредственно управлять своей телесностью; именно этот опыт чуждости изначален — это исходный пункт чуждости других объектов являющегося мира. Этот опыт — источник (зачастую скрытый) нашего понимания объективности предметного мира, его независимости от нашего сознания. Другой конституируется при этом не только как природно-телесно-психический феномен, но как субъективность со своим собственным смысловым миром и как субъективность, конституирующая, в свою очередь, субъективность Других. Мир, который мы обнаруживаем в сознании, есть интерсубъективный мир (мир для каждого), т.е. пересечение и переплетение объективированных смыслов. «Парадокс человеческой субъективности» состоит в том, что она устанавливает, или «учреждает», многообразие смысловых связей окружающего мира (субъект, конституирующий мир), и одновременно существует как определенное смысловое звено в этом мире (объект мира). Этот парадокс расширяется затем до парадокса универсальной интерсубъективности: человечество, включающее в свой мир «всю совокупность объективного», есть часть мира и в то же время конституирует весь мир. По Гуссерлю, метод разрешения этих парадоксов — строгое, радикальное эпохе, исходная точка которого — конкретное человеческое Я. Систематически обращая к себе вопросы из своего конкретного мира-феномена, человеческое Я, которое дано первоначально как «смутная конкретность», открывает в себе трансцендентальное Я, или трансцендентальную субъективность, как сферу универсального смыслообразования и самоосмысления. Предпосылка интерсубъективности — конкретный мир-феномен, жизненный мир. Это мир «субъективно-соотносительного», мир-горизонт всех наших целей и устремлений, которые так или иначе реализуются в предметах; в нем наличествуют как вещи обыденного опыта, так и культурно-исторические реалии, нетождественные объектам- научного анализа (хотя они могут быть ему подвергнуты), а также связи, не тождественные связям, устанавливаемым в научном исследовании. Жизненный мир можно рассматривать как в естественной, так и в феноменологической установке. В первом случае, по Гуссерлю, мы (в том числе и ученые) просто погружены в него, во втором — осознаем его как предданный и соотнесенный с нашей субъективностью, непрерывно наделяющей значениями (смыслами) предметы и отношения мира. Согласно Гуссерлю, «исторический мир дан, прежде всего, конечно, как общественно-исторический мир. Но он историчен только благодаря «внутренней историчности индивидуумов». В основе историчности лежит, во-первых, первичная темпоральность индивидуальных человеческих сознаний, условие возможности временного и смыслового поля любого сообщества монад и, во-вторых, возникшее в Древней Греции теоретическое отношение к миру (термин Гуссерля), связующее людей для совместной работы по созданию мира смысловых структур. Европейская культура должна исполнить свое предназначение и осуществить «сверхнациональность» как цивилизацию нового типа не столько на пути унификации экономических и политических связей, сколько через «дух свободной критики», который ставит перед человечеством новые, бесконечные задачи и «творит новые, бесконечные идеалы». В эпоху бурного развития естествознания Гуссерль ставит вопрос о кризисе европейских наук, который он связывает с забвением жизненного мира как смыслового фундамента науки: в мире науки (предметная область, теоретические методы и модели, эксперимент, техника) ученый проходит мимо своей субъектно-смысловой корреляции с предметами и направляет внимание на связи между последними. Наука, по Гуссерлю, не должна дедуцировать свои положения из сферы обыденного опыта, но она с неизбежностью соприкасается с основным способом ориентации в жизненном мире — с восприятием, ибо восприятие — основа (фундирующий акт) образования абстракций и конечный пункт верификации или фальсификации теории. Главное, однако, состоит в том, что именно в жизненном мире субъективность ученого обретает опыт смыслоотнесенности к миру. В рефлексии этот опыт дает возможность устранять невыявленные, т.е. не соотнесенные с определенным способом смыслообразования предпосылки. Для Гуссерля кризис европейской культуры в целом состоит в объективизме, который затемнил истинный смысл рационализма, смысл «имманентной духовной истории Европы». Варианты феноменологии различаются прежде всего исходной точкой описания фундаментального круга «человек-мир-сознание-бытие-личность-телесность-человек». Инвариант феноменологии — учение об интенциональности сознания, которое невыводимо из «фактических последствий» и несводимо к ним (прагматизм), к иррациональному потоку бытия или образу культуры (философия жизни), к практической деятельности (марксизм), к индивидуальному или коллективному бессознательному (психоанализ), к знаковым системам и структурным связям как каркасу культуры (структурализм), к коммуникативной практике, «следам» и т.п. (постструктурализм, постмодернизм), к интерпретации (герменевтика), к логическому и лингвистическому анализу (аналитическая философия). В то же время феноменология имеет определенные точки соприкосновения практически со всеми течениями современной мысли и некоторыми школами древней и классической философии. Существенная близость обнаруживается там, где на первом плане оказывается проблема формирования смысла (значения) и возможности его усмотрения, там, где анализ наталкивается на несводимость значения к тому, что не является значением или смыслообразующим актом: В феноменологическом учении о сознании выявляются предельные возможности многообразных способов смыслообразования: от простейшей фиксации пространственно-временного положения объекта до усмотрения идеальных предметов, от первичной рефлексии на восприятие до размышления о смысловых основах культуры. Литература Гуссерль Э. Феноменология (Статья в Британской энциклопедии) // Логос. 1991. № 1; Гуссерль Э. Картезианские медитации. М., 2001; Молчанов В.И. Время и сознание. Критика феноменологической философии. М., 1988; Феноменологическая концепция сознания: проблемы и альтернативы. М-, 1998. Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 16 апреля 2014, 14:12:48 https://www.youtube.com/v/4GgZ9Mu4n-I
Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 16 апреля 2014, 19:59:09 https://www.youtube.com/v/ReaeGt5XQPA
Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 26 апреля 2014, 19:30:02 http://www.peremeny.ru/blog/4844
26 апреля 1889 года родился Людвиг Витгенштейн, один из самых загадочных философов ХХ века То, что автор «Логико-философского трактата» и «Философских исследований» — один из самых непонятых, загадочных философов ХХ века, давно успело стать общим местом в его восприятии. Культурный статус у него такой: выскальзывать из понимания, из укладывания в заготовленные ячейки. Людвигу Витгенштейну обязаны своим существованием по меньшей мере три крупных интеллектуальных течения, без которых немыслимо ушедшее столетие. Раннего Витгенштейна считает своим предшественником логический позитивизм, позднего — оксфордская лингвистическая философия и американская философия лингвистического анализа. Но самый своеобразный вклад этого крайне своеобразного человека в культуру, помимо всего им сделанного, пожалуй, то, что хочется назвать «эффектом Витгенштейна». Дело в том, что все три восходящих к нему направления мысли основаны на частичном, недостаточном и, в конечном счёте, неадекватном его прочтении. И ни к одному из них сам он, без сомнения, не принадлежал. Особую парадоксальность этому обстоятельству добавляет то, что вообще мало кто в истории мировой философии так стремился к однозначной ясности и прозрачной отчётливости выражения мысли, как Витгенштейн. Можно было бы даже сказать, что её прояснение он считал важнейшей задачей и для себя, и для философии вообще. По видимости так оно и было, правда, то были лишь усилия по как можно более точной настройке оптики для настоящей, куда более глубокой задачи. Глубокой и настолько неизменной во всю его жизнь, что в некотором смысле разделение Витгенштейна на раннего и позднего — огрубляющая условность. При том что поздний раннему во многом попросту противоположен. Всё, что он делал в жизни, включая и занятия философией, и неоднократные попытки уйти от неё, образовывало одно экзистенциальное переживание. И всю жизнь он решал, по существу, единственную проблему: смысла жизни, правильной внутренней позиции по отношению к этому смыслу. Она же — проблема счастья, потому что счастьем для этого мучительно-трудного (и себе и другим) человека была жизнь в как можно более точном соответствии с собственными ценностями. Но такая, которая свидетельствовала бы о «человеке вообще», человеке как таковом. Жизнь, которая наилучшим образом воплотила бы на данном конкретном биографическом материале человеческую сущность. И ещё важнее: такая, которая позволила бы прийти в согласие с надчеловеческими, жизнеобразующими силами. Чем бы они ни были; а чётко знать и выговорить, что они такое, никогда не возможно вполне. На их присутствие можно лишь указывать собственной жизнью. Витгенштейн никогда и не думал это скрывать. С самого начала он говорил о «Логико-философском трактате» (книге, которая на протяжении нескольких десятилетий определяла интеллектуальную жизнь по обе стороны Атлантики), что основная задача этого текста — этическая. Кто-нибудь отнёсся к этим словам всерьёз, кроме самого автора? Всё деление его многотрудной жизни и работы на периоды связано с тем, какие инструменты и материалы в каждый из периодов он находил наиболее адекватными для решения своей основной задачи. Нет, даже так: инструмент и материал был всё время один — язык. Просто ранний и поздний Витгенштейн подходил к нему по-разному. «Чем бы ни было то, от чего мы зависим, — писал он в своём военном дневнике, — в каком-то смысле мы никогда не хозяева самим себе, и то, от чего мы зависим, можно назвать и Богом… Бог в этом смысле — просто судьба или, что то же самое, мир, независящий от нашей воли. Верить в Бога — то же самое, что знать смысл жизни». Отсюда решающе важная задача: как можно чётче определить, «ограничить изнутри» сферу того, что поддаётся пониманию и речи. Тем самым должно быть обозначено и то, что словам не поддаётся, но образует основу и слов, и всего остального. Ради соответствия этому непроизносимому, но важному Витгенштейн, крайне далёкий от традиционного патриотизма, пошёл добровольцем на мировую войну. Ради этого позже откажется от своей доли отцовского наследства в пользу неведомых ему бедных писателей и художников, чтобы огромные деньги, которые сделали бы его одним из богатейших людей Австрии, не отвлекали от главного. Об этой основе жизни — «Логико-философский трактат», который Витгенштейн писал в окопах на русском фронте и завершил в итальянском плену. Об этом — знаменитый, в пух и прах зацитированный последний афоризм «Трактата», ради которого он весь и написан: «О чём невозможно говорить, о том следует молчать». В основе «Трактата» — мысль о структурном тождестве языка и реальности. Условность знаков языка не препятствует этому: ведь речь не о внешнем сходстве, а о взаимном соответствии логических структур языка и мира. Благодаря этому язык моделирует предметный мир: элементарное предложение логически отображает атомарный факт (своего рода элементарное событие), а язык в целом — логическое отображение всех фактов мира. В языке есть здоровые участки. Это те его части, что описывают мир как совокупность фактов: конечную предметную действительность, систему содержаний и связей, логически упорядоченную и постижимую рациональными средствами. Задача философии — отделить их от гнили бессмысленных утверждений. Философия, писал Витгенштейн, не наука, но «процесс прояснения» предложений. Её дело — с помощью правил логики «строго установить границы мысли», которые иначе остаются «мутными, расплывчатыми» (4.112). «Вся философия — это критика речи». (4.0031). Философия «должна ставить границу мыслимому и тем самым немыслимому» (4.114). Основы бытия — не в мире, о котором возможно говорить, но за его пределами, и не выразимы в языке. На них следует указывать особым, значимым молчанием. Высказывания же традиционной метафизики о «Боге», «душе», «сущности мироздания» и тому подобных материях — ни истинны, ни ложны, но просто бессмысленны, поскольку никакие факты реальности им не соответствуют. И это немедленно приняли за антиметафизический пафос. Закончив «Трактат», Витгенштейн был уверен, что сделал в философии всё, что вообще было возможно. «Передо мной стояла задача, — пишет он в год выхода немецкого издания «Трактата», в 1921-м, — я её выполнил и теперь погибаю… Жизнь моя, в сущности, стала бессмысленной…». Тем более что его, как оказалось, не понял даже бывший учитель, собеседник и друг Бертран Рассел. Об остальных и говорить нечего. Предстояло найти новую, достойную форму жизни. Он искал её на путях общественного служения. Пока автор учительствовал в деревеньках Нижней Австрии, работал садовником в монастыре, строил дом для своей сестры, книга его стала откровением для Венского кружка ? группы интеллектуалов, которую в 1922 году собрал вокруг себя Мориц Шлик, профессор кафедры философии индуктивных наук Венского университета. В «Трактате» члены кружка вычитали, что метафизика — пустая болтовня, и заниматься стоит исключительно логическим анализом языка науки. Их программой стала разработка новой научной философии, с использованием элементов эмпиризма в духе Юма, идей Маха о том, что научны лишь высказывания о наблюдаемых феноменах, и тезиса Витгенштейна, что осмысленные предложения лишь потому таковы, что описывают определённые факты. Основными инструментами должны были стать математическая логика и принцип верификации1. С их помощью планировалось создать для науки совершенный, исключающий неточности язык, подобный тому, который, как они считали, предложил Витгенштейн в «Трактате». Так Витгенштейн оказался основоположником системы идей, которую развивали венцы — логического позитивизма2. Предложенный им анализ венцы использовали для решения задач, связанных с созданием новой, единой науки, которая объединила бы на общих надёжных основаниях все дисциплины — при доминировании физики, биологии и математики. Роли их «духовного отца» Витгенштейн не хотел никогда, даже бывая на заседаниях кружка. Он был уверен, что для решения экзистенциальных, единственно важных, проблем человека решение научных проблем даёт очень мало. Его с самого начала раздражала ограниченность позиции членов кружка, их высокомерная невосприимчивость к мистическому опыту. Он спорил с ними, но они — как, впрочем, и он — слышали лишь то, что хотели слышать. Они видели в нём экстравагантного чудака. Он был уверен, что они обедняют и профанируют его мысли. Разрыв был неизбежен. Но дело было сделано: Витгенштейн вновь занялся философией. В 1929 году он вернулся в оставленный было Кембридж, защитил «Трактат» как докторскую диссертацию и стал читать лекции в университете. Он давно уже думал о несовершенстве результатов «Трактата», о том, что исходил тогда из упрощённой картины мира и её логического образа в языке. Теперь его задача — создать более реалистичный подход к языку и миру. Значения слов, признаёт он, определяются не отношением их к фактам, как думалось в пору «Трактата», а ситуациями, в которых они употребляются — правилами «языковых игр». Не существует слов, которые гарантировали бы точное знание о мире. Язык теперь видится ему подобным старинному городу с лабиринтом запутанных улиц, нагромождением разновременных построек. Но это не значит, что не существует ни невыразимого, ни границы между ним и словом, ни возможности мистического знания высших ценностей, расположенных по ту сторону границы. Задача философии прежняя: прояснение языка. Составление точной карты языковых значений, проведение границ между «языковыми играми», помощь в высвобождении из неисчислимых ловушек, которые готовит человеку язык, выявление условий очередной игры в том, что так легко принять за вечные истины. Философия по-прежнему — стремление к ясности, усиленное лишь пониманием того, что окончательная ясность недостижима. Он ещё не раз делал попытки уйти от философии как профессии, всё время возвращаясь к мысли, что единственно важное дело — это воплощение ценностей в праведной жизни. Во время Второй мировой, уверенный, что теперь преподавать философию «бессмысленно и позорно», стал разносчиком лекарств в военном госпитале. И всё это время не переставал думать и писать философский дневник, лишь по видимости рассыпающийся на фрагменты, а на самом деле образующий труднообозримое растущее целое. Рукописи его издают до сих пор. По рукам ходили записи лекций Витгенштейна, «Голубая» и «Коричневая» книги, но печатать он ничего не разрешал: чувствовал, что, будучи вырваны от живого здесь-и-сейчас происходящего мышления, его мысли обречены на искажение. «Философские исследования» он готовил к печати сам и не успел закончить. Книга вышла после смерти автора, и это стало началом его новой славы и новой, ещё более широкой полосы его влияния на современную мысль, против которого он уже ничего не мог возразить. Работы позднего Витгенштейна повлияли на философию лингвистического анализа, которая стала складываться в Великобритании ещё с 1930-х. На этой основе сформировалась исследовательская программа теоретической лингвистики, в пределах которой тоже было достигнуто множество осмысленных результатов. Он считается родоначальником того направления в аналитической философии, которое концентрируется на анализе значений отдельных выражений естественного языка и иных задач перед собой не ставит. Сам же он был философом в редкостном, хотя и не вполне забытом европейской культурой смысле, восходящем ещё к мудрецам античности. Философия была для него прежде всего образом жизни и типом внутренней (а для того и внешней) самоорганизации. Затем — терапией: устранением беспокойства, вызванного ложно сформулированными («вечными») вопросами и проблемами. И лишь после этого — продуцированием мыслей и уж тем более текстов. Потому-то он и не ставил высоко свои философские занятия, а профессиональной философии и вовсе терпеть не мог и при всяком удобном случае отговаривал своих кембриджских студентов от того, чтобы ею заниматься. Некоторых, кстати, вполне успешно. Его вёл и толкал (иной раз, пожалуй, и против его воли) своего рода невроз смысла: воля к постоянному, «через-не-могу», возобновлению в себе смыслосозидающего, проявляющего его собственные основы усилия. Очень небудничное существование. Такие люди — культурные герои. Они стоят на страже границ человеческого: выясняют, где проходят эти границы, не позволяют хаосу их прорвать. Это требует такого высокого и такого штучного напряжения, что их всегда единицы. В этом смысле неудивительно, что Витгенштейн не создал собственной философской школы. Даже не потому, что он этого не хотел: хотя действительно не хотел, не раз повторял, что он никого ничему не хочет учить. Но уже потому, что культурные герои этого рода — одиночки по определению. «Эффект же Витгенштейна» состоит вот в чём: то, что человек делает, прочитывается частями и, по сути, не адекватно тому, что он думал и чего хотел на самом деле; но при этом очень плодотворно и с далеко идущими культурными последствиями. Это означает, между прочим, и то, что в таким образом прочитанном, избыточно, казалось бы, интерпретированном интеллектуальном явлении остаётся ещё большой смысловой запас. Что оно может быть ещё не раз перепрочитано, переинтерпретировано, может приобрести какое-то ещё четвёртое, пятое значение, дать направление ещё одному культурному движению, которое также, как потом выяснится, окажется не в слишком прямой связи со своим «отцом-основателем». Четвёртое, кажется, уже есть, хотя сильно уступающее в мощи трём первым. Это — постановка Витгенштейна в религиозный контекст. Не исключаю, что и это некоторое misreading, но в отличие от первых трёх попыток, возможно, более близкое к его первоначальным смыслам. У Витгенштейна в его манере изъясняться уже усматривают сродство с умственной стилистикой людей восточных культур, с дзэнскими коанами3. Мне же думается, что по типу своих внутренних усилий Витгенштейн — очень христианский мыслитель. Даже первохристианский: в нём есть что-то от тех времён, когда небольшая горстка первохристиан с чистого листа начинала мировую историю. Его тип интеллектуальной и душевной (в его случае неразделимо) работы — постоянное возобновление себя, с чистого листа, постоянное преодоление инерций. В каждый момент существования — новая земля и новое небо. Собственно, как и у Толстого, чьё (очень своевольно сравнительно с оригиналом переработанное) «Евангелие» он случайно купил на фронте, в галицийской лавочке, и который оказался ему так созвучен. Но думается, что безусловное приписывание Витгенштейну религиозных смыслов было бы очередным преувеличением. Тут сложнее; тем более что верующим в традиционном смысле его всё-таки не назовёшь. Основной целью его усилий была, похоже, именно этика — помимо-религиозная, должная (если не по замыслу, то, по крайней мере, по чувству Витгенштейна) иметь отношение к человеку независимо от того, религиозен ли тот и к какой религии себя относит. Он искал действенных основ человеческого; императивов существования, достойных названия универсальных. С другой стороны, чем, в самом деле, был бы философский ХХ век, если бы не логический позитивизм венцев и не британско-американская лингвистическая философия? Люди вычитали из Витгенштейна, по своему обыкновению, то, что им тогда было — или казалось — нужнее всего. Выстроили с его помощью собственные насущные смыслы. Будь иначе, разве бы его влияние так распространилось? Витгенштейн наверняка был не единственным, зато на редкость ярким объектом такого понимания: ветвящегося, своевольного, избирательного, глуховатого к своему предмету. На его примере мы можем, наконец, осознать, что восприятие этого рода — не только «искажающее» и «уводящее в сторону». Оно ещё и в необходимом порядке вещей. Что плоды любого влияния всегда возникают из двух в некотором смысле равномощных сил: падающего семени и принимающей почвы. Что непонимание в культуре — сколь бы ни было оно трагично, даже мучительно для непонятых — ничуть не менее важно, чем понимание. «Частный Корреспондент» ————— 1Принцип верификации (verification principle) — критерий научности, предложенный логическими позитивистами: согласно этому принципу, чтобы суждение могло быть принятым в качестве научного, оно должно поддаваться проверке — быть верифицируемым. 2Логический позитивизм, он же — логический эмпиризм или неопозитивизм: философская школа, основывающаяся на принципах эмпиризма (направление в теории познания, считающее единственным источником достоверного знания чувственный опыт и наблюдаемые доказательства) и рационализма (считающего надёжным источником знания и действий разум) и опирающаяся в теории познания на методы математики и логики. Члены Венского кружка отвергали как бессмысленные любые утверждения, которые не могут быть подтверждены опытом, то есть не соответствуют критерию верифицируемости. В свете этого метафизические утверждения как таковые для них были бессмысленны. Своим предшественником логические позитивисты, кроме определённым образом прочитанного Витгенштейна, считают Дэвида Юма, который отрицал возможность ответов на метафизические вопросы вроде существования Бога или бессмертие души, поскольку идеи Бога или души не могут быть надёжно обоснованы простыми чувственными впечатлениями. 3Горин А.В. Границы языка и язык границ. Витгенштейн и дзэн // Путь Востока. Проблема методов. Материалы IV Молодёжной научной конференции по проблемам философии, религии, культуры Востока. Серия Symposium, выпуск 10. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2001. С. 57?61. Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 14 мая 2014, 13:39:41 Май 14th, 2014 АВТОР: Глеб Давыдов
Побег к себе, или Что такое искусство До сих пор нет однозначного ответа, с которым бы согласились единодушно все причастные и интересующиеся. Возможно, потому что и сам вопрос никогда не прояснялся до абсолютной ясности. Что на самом деле хотят узнать задающиеся этим вопросом? Очевидно, что в основе вопроса лежит желание разгадать тайну искусства. Тайну того воздействия, которое оказывают произведения искусства на нашу жизнь. Воздействие есть, и с этим, кажется, никто не спорит. Но в чем же тайна? Если вглядеться со всем вниманием, то можно заметить, что мотив, заставляющий человека обращаться к произведению искусства, сводится к некоторому недовольству своей ситуацией, то есть, в конечном счете, к простому «бегству от реальности в прекрасные иные миры». Даже если вы пока не согласны с этим утверждением, попробуйте принять его на веру или хотя бы условно согласиться. Позже вам станет ясно, почему это именно так и откуда взялся этот тезис. А пока согласимся, потому что дальше я буду называть того, кто испытывает на себе воздействие произведения искусства, «беглецом». Так что даже если вы считаете, что, воспринимая произведения искусства, вы вовсе не «беглец», а, к примеру, «культурный и образованный человек» или что-то в этом роде, пока что просто имейте в виду, что это не столь важно. Можете даже считать, что «беглец» и «культурный и образованный человек» (или кем бы вы себя не считали) это синонимы. Посмотрим внимательно на человека, который только что «прятался от жизни», например, в роман (в картину, в песню, в симфонию, словом, в любое произведение искусства, настоящее произведение, а не в какой-нибудь местечковый сериал, хотя и среди них, наверное, попадаются реальные, — а что такое подлинное произведение искусства, мы и выясним в этом тексте). Достаточно поговорить с таким человеком до «бегства» и потом поговорить с ним же после «бегства», как мы сразу почувствуем разницу: тот, кто «убегал», вернулся преображенным. Если не интеллектуально, то, во всяком случае, энергетически. Ему, например, стало как-то «легче на душе». Как-то «спокойнее». Многие отмечают «очищающий эффект», производимый на них контактом с произведениями искусства. Возможно, правда, что «вернувшийся беглец» наоборот погрузился в депрессию и страдает как никогда сильно (например, часто такое бывает после чтения Достоевского). Но, будем считать, что это те самые катарсические страдания, через которые высвобождаются подавленные энергии. Страдания, влекущие за собой очищение и освобождение. И в этом случае опять же эффект бесспорен. Эффект (перемена, трансформация) есть при любом соприкосновении с подлинным произведением искусства. При условии, что соприкосновение это действительно состоялось, а не имел место механический, неглубокий контакт, при котором были задействованы только внешние органы чувств (эффект может быть и в этом случае, но тут он, скорее всего, будет совершенно незаметен без специального исследования). Со-прикосновение – это реальный контакт («реальный контакт» можно сравнить с тем, что вы чувствуете, если кто-то прикасается рукой к вашей руке, когда вы бодрствуете, в то время как «механический, поверхностный контакт» это как если бы кто-то прикоснулся к вашей руке в тот момент, когда вы крепко спали, и в итоге вы так ничего и не заметили). Откуда берется этот эффект трансформации? Кто его испытывает? Кто меняется? Кто подвергается воздействию? Начнем с последнего: воздействию подвергается тот образ, который «беглец» принимает за себя. То есть та личность, которой «беглец» себя воображает. Уже сам факт изменений, преобразований, случившихся в «беглеце», говорит о том, что этот кто-то, подвергшийся изменениям, не был неизменным, не был константой. «Беглец» меняется, подвергается трансформации, а значит непостоянен. Любая личность подвергается трансформации. И это говорит о том, что личность (или, можно сказать, «образ самого себя») это нечто временное, непостоянное, преходящее. Но если есть нечто преходящее, то должно быть и что-то постоянное, на фоне чего происходит перемена и на фоне чего она может быть замечена и опознана. Нечто такое, что наблюдает все происходящие перемены, но само остается не подвержено изменениям (и уже поэтому может констатировать факт изменений, так как изменения произошли относительно этого постоянного и неизменного). Человек нередко сам прекрасно видит и может согласиться с тем, что нечто в нем меняется. Даже в процессе происходящих изменений он видит, что они происходят. Замечает их. Кто видит? кто замечает? Некая константа в человеке. Иначе (если бы этой константы не было) он бы не смог подтвердить, что нечто в нем изменяется (изменилось). Если есть объект, наблюдая за которым, мы свидетельствуем, что он постепенно (со временем) меняется, то должен быть и субъект, а именно – тот, кто наблюдает и свидетельствует эти перемены. Мы можем сказать, что это просто одна часть личности (нашего «образа себя»), «более постоянная», наблюдает за другой, «менее постоянной, подвижной». Но если это так, то для того чтобы подтвердить это, заметить это (а не просто спекулировать по этому поводу), должен быть кто-то третий. Который воспринимает, как одна часть личности («более постоянная») наблюдает за другой («менее постоянной»). Но кто этот третий? Возможно, и его тоже можно обнаружить и наблюдать. Наблюдать, как он наблюдает за тем, как одна часть личности наблюдает за другой частью? Попробуйте, прежде чем читать дальше. Если не совсем понятно, о чем тут идет речь, то перечитайте этот абзац, вникните, а потом проведите это небольшое самоисследование. Обнаружьте в себе того, кто меняется под воздействием, например, прочитанного рассказа, а потом обнаружьте того, кто обнаружил эти изменения. Найдите в себе, того, то наблюдает за этими изменениями, кто свидетельствует эти изменения. Этот наблюдающий не изменился. И за ним уже никак наблюдать не получается. Это на самом деле важный момент, который позволит понять все то, о чем речь пойдет дальше в связи с искусством, его истинным смыслом и способами его функционирования. Это не какая-то отвлеченная философия, это совершенно практическая вещь. Если вы провели это самоисследование, то дальнейшее будет для вас простым и очевидным. Вы, в частности, легко сможете согласиться, что большинство искусствоведов (литературоведов, профессионалов в экспертизе и оценке в тех или иных областях искусства) на самом деле не понимают, с чем они имеют дело. И увидите, что в связи с этим возникает множество недоразумений относительно того, что же считать настоящим искусством, а что нет, что «талантливо», а что нет, что «прекрасно», а что нет, и так далее. Возникают всяческие искусственные конъюнктурные институты типа литературных премий, музыкальных конкурсов, аукционов живописи и проч. Вкладываются большие деньги. Пишутся статьи и большие теоретические работы. Возникает целая тусовка соучастников, почитателей и подражателей. Соучастники и подражатели стремятся перещеголять друг друга, пиарятся, как могут, пишут по роману в месяц. И так далее. Вы поняли, о чем я. Этого добра сейчас много, и мы тут говорим совсем не об этой ярмарке тщеславия. Я это все упоминаю сейчас не для того чтобы обличать, а просто чтобы четко дать понять: это все не то. Не искусство. И очень редко в контексте всей этой кутерьмы может блеснуть что-то подлинное. Слишком там все омертвелое, слишком ригидное, чтобы позволить подлинному раскрыться в такой среде. Скорее подлинное искусство появляется уже где-то в совершенно другом месте. И выражается в совсем иных, неожиданных формах. Хотя по-прежнему может проявиться и в традиционных жанрах лирики, романа, песни, холста, фильма. Возможно, что ваше самоисследование не состоялось, и тогда вы (если вы все еще читаете этот текст), уже не совсем понимаете, о чем это я тут толкую. Тогда позвольте мне привести один пример. Предположим, вы стоите на берегу реки с сильным течением. Вы подходите к реке и окунаете в нее ногу. Вы чувствуете прохладу речной воды, а также ощущаете силу течения. Ваша нога становится холодной и покрывается мурашками. Возможно, вы испытываете еще какие-то чувства. Вы вынимаете ногу из воды. Она мокрая, холодная и, возможно, подушечки пальцев на ногах немного скукожены. Теперь вопрос: что в вас переживает описанный опыт? Сказать, что это «нога переживает» нельзя, потому что вы воспринимаете ощущения ноги, а не нога воспринимает их самостоятельно. Сказать, что это вы, тоже нельзя, потому что существенная часть вашего тела осталась незатронутой. Почти все ваше тело как было сухим и достаточно теплым, так и осталось. Однако в целом вы можете сказать: «Я пережил этот опыт». Сказать вы это можете по той причине, что вы (тот, кто заявляет о пережитом опыте) — это ни нога, ни остальная часть тела. Вы тот, кто, посредством ноги и остального тела и сравнения-сопоставления ощущений, может сказать: «Я пережил это». То же самое и с произведением искусства. Когда вы «входите» в него, вступаете с ним в контакт, вы видите, как нечто в вас начинает ощущаться по-другому. Возможно, это начинается как некое эстетическое ощущение («нога и чувство влажности и холода» или «остальное тело, которое на контрасте чувствует себя более сухим и теплым и покрывается мурашками»). Возможно, как интеллектуальное наслаждение («новизна и возникающий от этого интерес в переживании холода и влаги, новизна и интерес к чувству контраста»). Но потом вы замечаете, что ни эстетическое, ни интеллектуальное – не столь уж существенны в этом опыте и не столь уж сильно способствуют тем изменениям, которые в вас происходят. Вы констатируете, что происходит нечто помимо этого. В примере с рекой это «помимо» может быть выражено в некоторой смене вашего настроения после контакта с рекой. Впрочем, вряд ли этот опыт сильно затронет вас, так как имел место в основе своей физический феномен. А в случае с искусством происходит не только физический контакт. Это и можно назвать «духовным опытом», который выражается в виде преображения «беглеца» в процессе «бега». Откуда берется этот духовный опыт в случае с восприятием произведения искусства? Из вас. Произведение искусства создано из того «пространства» и тем «пространством», которое и есть на самом деле «вы». Не та личность, которой вы себя воображаете и которая подвержена переменам, не ваш образ себя. А тот, кто все воспринимает, наблюдает и свидетельствует, но кого, в свою очередь, воспринять и наблюдать невозможно. Это не «нога, которую вы окунули в поток», не «остальные части тела, оставшиеся сухими», не «речной поток с сильным течением», не «личность, который вы себя считаете и которая подвергается наблюдаемым трансформациям», не ваш «ум», который получает интеллектуальное удовольствие от сюжета (процесс, который вы тоже можете наблюдать), не «развитое эстетическое чувство», которое позволяет вам испытывать порой ни с чем не сравнимое душевное наслаждение (наслаждение, которое вы тоже можете видеть как нечто, существующее отдельно от вас, как объективный процесс, а значит это не вы, так как вы — наблюдающий субъект). Все, что вы можете наблюдать, не может быть вами. «Нож не может разрезать сам себя, весы не могут взвесить сами себя, глаза не могут увидеть сами себя», — этот пример часто приводит духовный учитель Муджи, указывая на истинное существо человека. В английском языке это истинное в человеке называется «Self», и переводится иногда на русский как «Личность», что некорректно. Более корректный перевод «Самость» или «Сущность». Когда Self отождествляет себя с физическим телом, возникают все остальные идеи и представления человека о самом себе как об отдельной сущности. Возникает социально обусловленная конструкция под названием «личность», (в английском это называется «person»), «ошибочный, ложный образ самого себя». И это уже не Self, а «myself», который как нечто отдельное противопоставляет себя «yourself» (мысль «я», которая противопоставляет себя мысли «ты»). А сначала есть просто «Self», чистое Сознание. Осознанность, не смешанная ни с какими идеями и представлениями. В индийской духовной традиции это называется Атман. Впрочем, давайте не будем углубляться в термины, иначе это займет слишком много времени. В разных концепциях Самость (Self) называется и трактуется немного по-разному, как и «личность»*. Это все частности. Достаточно того, что мы понимаем, о чем идет речь. Self это наше ядро, наша подлинная и изначальная природа, не затронутая ничем, вечная и неизменная. Нерождающаяся и неумирающая. Это то, что всегда есть, здесь и сейчас. Постоянное. Наше подлинное Я, о котором мы забываем, с детства привыкая считать себя неким социальным конструктом под названием «личность», «person». Автор подлинного произведения искусства, часто не осознавая этого, создает это произведение не столько из личности, сколько из Self. И эта Self творца ничем не отличается от той Self, которая составляет суть читателя. Не просто не отличается, а составляет с ней единое целое. Это буквально ОДНО ЦЕЛОЕ. Безличное универсальное Сознание. Оно Одно и едино. Просто проявляется по-разному в разных телах. Поэтому, когда «беглец» имеет дело с подлинным произведением искусства, произведением, написанным из Self, он прикасается к своей подлинной природе, на мгновение получает возможность побыть самим собой. А не той личностью, роль которой ему приходится играть с детства. Собственно, и бежит-то он как раз от этой «личности», за которую привык себя принимать. От всех тех обстоятельств, условностей, обязанностей, дел, суждений, самооценок и прочего хлама, который он накопил за свою жизнь, впитал, считая себя таким-то и таким-то персонажем. Бежит «на берега пустынных волн, в широкошумные дубровы» (Пушкин). Буквально в пустыню, в пустоту. (Нередко для указания на Self духовные учителя в качестве метафоры используют термин «пустота».) Такова магия искусства — подлинные произведения искусства возвращают нас к самим себе. Степень подлинности произведения искусства, таким образом, может определяться исходя из того, насколько автор был в момент создания произведения в чистом Self или же к Self подмешивались в тех или иных пропорциях личностные представления и программы, усвоенные автором в ходе его жизненного пути. На этом и должно строиться подлинное искусствоведение. Это одно и может быть критерием определения чистоты и силы произведения искусства. Которое, впрочем, если оно и впрямь настоящее, не нуждается ни в каких определениях подлинности. Но ради развлечения мы чуть ниже все-таки разберем на примерах некоторые произведения искусства, попробовав по некоторым признакам установить, насколько авторы были в чистом Self (иногда это состояние называется «вдохновением», «приходом Музы» и т.п.), и подмешивались ли к ней личностные программы (и если да, то какие). А пока процитирую Экхарта Толле, еще одного современного духовного учителя, который иногда толкует книги с точки зрения своего учения. Обычно он выбирает особые книги, книги, написанные из чистого Self, такие как «Дао дэ Цзин» и «Бхагавадгита». В лекции о «Медитациях Марка Аврелия» он говорит о таких книгах: «Эти книги полны могущества, они неподвластны времени. … Книги такого рода это нечто большее, чем просто книги. Я чувствую исходящие из них поля жизненной энергии. И эти книги имеют свою собственную жизнь». А далее замечает: «Мы смотрим через книгу на самих себя. Так как любая имеющая значение книга всегда о вас. И это также справедливо по отношению к литературе. Если вы читаете значимую, полную глубокого смысла книгу, она всегда о человеческой обусловленности, под сюжетом всегда спрятана истина об обусловленности человека, то есть о вас. Книга могущественна, так как она о вас. … Мы смотрим на самих себя через книгу. Мы смотрим на правду о пробуждении или на дисфункциональные умственные модели в самих себе, начинаем осознавать их». Экхарт Толле не столь радикальный учитель, как Муджи. То, что названо выше личностными программами (из которых и состоит личность), он называет «дисфункциональными умственными моделями», но это уже концептуальные частности двух разных подходов, частности, которые не меняют сути. В лекции о «Дао дэ Цзин» Толле очень хорошо сказал о том, почему многие произведения, написанные уже очень давно, не устаревают, остаются как бы вне времени: «Если книга, которая была написана так давно, до сих пор жива, это означает, что она должна была быть написана из очень глубокого состояния и указывает на что-то, что находится вне времени. Если бы она не была написана из глубокого, находящегося вне времени состояния ее автора и не указывала бы на то, что находится вне времени, книга написанная 2500 лет назад была бы сейчас неуместна, бессмысленна, непонятна. Некоторые книги, которые были написаны 20 лет назад, уже устарели. Или если вы почитаете вчерашние газеты — они уже устарели. Для того чтобы что-то было по-прежнему современным, важным и полным глубокого смысла для многих людей, в нем должно быть что-то, находящееся за пределами времени. … Эта книга — средство, которое помогает нам открывать самих себя и нашу связь, соединенность с безграничным целым, с вселенной». Именно поэтому личность, соприкасаясь с произведением искусства, претерпевает трансформацию. Она становится тоньше, она становится мягче, ближе к своей истиной природе. Нечто ложное и наносное уходит. Подавленные энергии (нереализованные вытесненные желания и т.п.), которые человек загнал глубоко в себя, живя в соответствии с социальными шаблонами и правилами, поднимаются на поверхность, и активируется процесс самоочищения. Человек, находящийся под воздействием произведения искусства, не только меняется сам, но и, испытывая вдохновение, начинает менять мир вокруг себя, формировать новую реальность. Он делает это порой совершенно незаметно для себя, просто взглядом, жестом, интонацией при общении с друзьями. А может быть и сам создает произведение искусство. Таково самое глубокое, настоящее предназначение искусства. Убегая от себя ложного и от (с)ложных обстоятельств, в которые неизбежно попадает (с)ложная личность, человек прикасается к истинному себе. Чувствует простую истину. Такова изначальная религиозная сущность искусства. Первобытные люди знали об этом. Поэтому для них религиозный ритуал и искусство не были раздельными. Искусство это буквально один из важнейших инструментов Творения мира. То, как Бог (Self) творит через людей этот мир, как воздействует на него. (Забавно, что на поверхностном уровне это может выглядеть как некое развлечение, как отвлечение человека от неких «действительно важных и серьезных дел!».) Как я уже говорил, в наше время подлинное искусство дышит где хочет и часто совсем далеко от выставочных и концертных залов, литературных посиделок и прочих официально признанных «храмов прекрасного». Например, Муджи, уже упомянутого выше духовного учителя, можно считать величайшим поэтом нашего времени. Его сатсанги это спонтанные импровизации, во время которых он с помощью образов, слов и интонаций то и дело погружает слушателей в состояние, ничем не отличающееся от состояния, к которому приходит человек, контактирующий с подлинными произведениями искусства. Многие другие современные духовные учителя (тот же Экхарт Толле, Артур Сита) вполне могут быть названы современными поэтами. Ведь чем иным, кроме как указанием на истину с помощью образов, интонаций, музыки слов, рождающихся из тишины, занимались все великие поэты всех времен? Название: Шопенгауэр Отправлено: Ртуть от 16 мая 2014, 15:19:36 1. Итак, нет истины более несомненной, более независимой от всех других, менее нуждающихся в доказательстве, чем та, что все существующее для познания, т. е. весь этот мир, является только объектом по отношению к субъекту, созерцанием для созерцающего, короче говоря, представлением. Естественно, это относится и к настоящему, и ко всякому прошлому, и ко всякому будущему, относится и к самому отдаленному, и к близкому: ибо это распространяется на самое время и пространство, в которых только и находятся все эти различия. Все, что принадлежит и может принадлежать миру, неизбежно отмечено печатью этой обусловленности субъектом и существует только для субъекта. Мир есть представление.
Новизной эта истина не отличается. Она содержалась уже в скептических размышлениях, из которых исходил Декарт. Но первым решительно высказал ее Беркли: он приобрел этим бессмертную заслугу перед философией, хотя остальное в его учениях и несостоятельно. Первой ошибкой Канта было опущение этого тезиса, как я показал в приложении. Наоборот, как рано эта основная истина была познана мудрецами Индии, сделавшись фундаментальным положением философии Вед, приписываемой Вьясе, -- об этом свидетельствует В. Джонс в последнем своем трактате "О философии азиатов" ("Asiatic researches", vol. IV, р. 164): "Основной догмат школы Веданта2 состоял не в отрицании существования материи, т. е. плотности, непроницаемости и протяженности (их отрицать было бы безумием), а в исправлении обычного понятия о ней и в утверждении, что она не существует независимо от умственного восприятия, что существование и воспринимаемость -- понятия обратимые". Эти слова достаточно выражают совмещение эмпирической реальности с трансцендентальной идеальностью 3. * * * Представление (описание) * * * наконец, древняя мудрость индийцев гласит: "это Майя8, покрывало обмана, застилает глаза смертным и заставляет их видеть мир, о котором нельзя сказать -- ни что он существует, ни что он не существует; ибо он подобен сновидению, подобен отблеску солнца на песке, который путник издали принимает за воду, или -- брошенной веревке, которая кажется ему змеей". (Эти сравнения повторяются в бесчисленных местах Вед и Пуран9.) То, что все эти мыслители имели в виду и о чем они говорили, и есть не что иное, как рассматриваемый теперь нами мир как представление, подчиненное закону основания. * * * Но время и пространство, каждое само по себе, наглядно представимы и без материи, материя же без них. не представима. Название: Шопенгауэр Отправлено: Ртуть от 17 мая 2014, 09:13:45 Итак, тело для нас является здесь непосредственным объектом, т. е. тем представлением, которое служит для субъекта исходной точкой познания, ибо оно со своими непосредственно познаваемыми изменениями предшествует применению закона причинности и таким образом доставляет ему первоначальный материал. Все существо материи состоит, как было показано, в ее деятельности. Но действие и причина существуют только для рассудка, который есть не что иное, как их субъективный коррелат. Однако рассудок никогда не смог бы найти себе применения, если бы не было чего-то другого, откуда он исходит. И это другое -- простое чувственное ощущение, то непосредственное сознание изменений тела, в силу которого последнее предстает как непосредственный объект. Поэтому для познания наглядного мира мы находим два условия. Первое, если мы выразим его объективно, это способность тел действовать друг на друга, вызывать друг в друге изменения, -- без этого общего свойства всех тел, даже и при наличии чувствительности животных тел, созерцание было бы невозможно; если же это первое условие выразить субъективного оно гласит: только рассудок и делает возможным созерцание, ибо лишь из рассудка вытекает и лишь для него имеет значение закон причинности, возможность действия и причины, и лишь для него и через него существует поэтому наглядный мир. Второе условие -- это чувствительность животных тел, или свойство некоторых тел быть непосредственно объектами субъекта. Простые изменения, которые испытывают органы чувств в силу их специфической приспособленности к внешним воздействиям, можно, пожалуй, называть уже представлениями, поскольку такие воздействия не пробуждают ни боли, ни удовольствия, т. е. не имеют непосредственного значения для воли и все-таки воспринимаются, существуя, следовательно, только для познания; в этом смысле я и говорю, что тело непосредственно познаваемо, что оно -- непосредственный объект. Но понятие объект здесь нельзя принимать в его подлинном значении, ибо при помощи этого непосредственного познания тела, -- познания, которое предшествует применению рассудка и является простым чувственным ощущением, -- не самое тело собственно выступает объектом, а лишь воздействующие на него тела, так как всякое познание объекта в собственном смысле, т. е. пространственно-наглядного представления, существует только через рассудок и для него, -- следовательно, не до его применения, а после. Поэтому тело как собственно объект, т. е. как наглядное представление в пространстве, подобно всем другим объектам познается лишь косвенно, через применение закона причинности к воздействию одной части тела на другую, -- познается, например, тем, что глаз его видит, рука его осязает. Следовательно, одно общее самочувствие не знакомит нас с формой своего собственного тела, а только через познание, только в представлении, т. е. только в мозгу впервые является нам собственное тело как протяженное, расчлененное, органическое. Слепорожденный приобретает это представление лишь постепенно, с помощью чувственных данных, которыми его снабжает осязание; безрукий слепец никогда не смог бы узнать формы своего тела или, в крайнем случае, должен был бы постепенно заключать о ней и конструировать ее из воздействия на него других тел. Вот с каким ограничением надо понимать наши слова, что тело -- это непосредственно объект.
Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 19 мая 2014, 00:49:35 https://www.youtube.com/v/16wCiReeCQI#t=501
Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 19 мая 2014, 17:37:33 ;) https://www.youtube.com/v/NE3HNsi9jWM&feature=youtu.be
Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 22 ноября 2014, 09:38:36 Эффект (иллюзия) Тетчер
Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 28 декабря 2014, 01:53:41 Давным-давно, 25 декабря 1925 года, в далёком-далёком Перу родился маленький мальчик Карлос Аранья Кастанеда. Так гласит сказка. Как было на самом деле, сейчас уже, наверное, не знает никто — маленький мальчик Карлос вырос и стал для миллионов людей по всему миру не менее значимым, чем другой мальчик, тоже, по одной из версий, родившийся 25 декабря, которого звали Иисус.
И я уйду. Один, без никого. Без вечеров и утренней капели. И белого колодца моего. А птицы будут петь и петь, как пели. Хуан Рамон Хименес Барон Мюнхгаузен славен не тем, что летал или не летал, а тем, что не врёт. Модель для сборки В знаменитой сказке Льюиса Кэрролла от Чеширского кота осталась только улыбка. От Карлоса Кастанеды осталась только сказка, имя которой — Карлос Кастанеда. Помню, когда я в детстве слушал пластинку «Алиса в Стране чудес» (постановка на стихи В. Высоцкого), меня шокировал вопрос: «Что остаётся от сказки потом, после того, как её рассказали?» Ответы на подобные дзенские вопросы приходят только в том случае, если искателю удаётся достичь повышенного состояния осознания (здесь и далее курсивом выделены термины Карлоса Кастанеды. — А.С.), ставящего его на один уровень с задавшим вопрос Мастером. И приходит этот ответ в бессловесной, не двойственной, сверхлогичной форме, которую потом можно облечь в любую словесную чепуху. Что такое Будда? Палочка для подтирки. Что такое путь воина знания? Карлос Кастанеда, 11 книг и магические пассы тёнсегрити? Мультимиллионнодолларовая корпорация Clear Green и рак печени? Чтобы действительно получить ответ, добросовестному исследователю предстояло бы ещё заслужить его — ценой целой безупречной жизни (и смерти!) воина знания. А в конце пути искателя, безусловно, уже не волновали бы все эти наслоения того, что индусы называют «майя», Кастанеда называл просто глупостью, а исследователи его творчества именуют его биографией. Формальная биография Кастанеды заурядна, даже скучна, а местами и неприглядна. Но и в этой пустой оболочке, в этой разбитой скорлупе остался ключ — ещё одно доказательство безупречности или, как сказал бы непосвящённый, таланта Кастанеды. Ключ к биографии КК состоит в его пустотности как человеческой личности, той самой пустоте, о которой толкуют буддисты. У Кастанеды нет личности, лишь «личина». КК — беспрецедентная и по-своему безупречная медиаакция, палец, указывающий на Луну. Карлос — не человек, а поучительная, грустная и одновременно смешная вечная притча, последняя рассказанная им «сказка о Силе». Книги КК, как сам автор заявил в одном из интервью, — это не литература, а шаманизм. Известная нам биография КК — не меньший шаманизм, чем его книги. Только ознакомившись с одиннадцатью томами произведений Карлоса Кастанеды (а по возможности и внимательно их изучив), можно действительно понять смысл того, что происходило с ним на протяжении 72 лет, начиная с католического Рождества 1925 года, и что остаётся одной из величайших литературных, научных и философских загадок ХХ века — жизнь Карлоса Кастанеды. У Кастанеды место само по себе не имеет большого значения, важна главным образом сила. Словосочетание «место силы» в его текстах впервые появляется только в 10 главе «Путешествия в Икстлан» (это третья книга из сериала). До определенного момента Дон Хуан учил Карлоса быть охотником и вдруг решил изменить тактику. Стирание личной истории Образ действий индейского шамана — воина знания, или навигатора бесконечности, — подразумевает тотальное и безжалостное стирание личной истории — в частности, любых доступных биографических данных о себе. По понятиям воинов знания, оправданны любые эффективные методы: начиная с запрета на фотографирование самого шамана, отказа от магнитофонных записей его голоса, заканчивая созданием множественных фальшивых персоналий с целью запутать интересующихся. Сам дон Хуан, духовный учитель Кастанеды, не стесняясь применял эти методы уже при работе с самим Кастанедой и, безусловно, тщательно обучил его этому искусству. «Чем больше окружающие знают, что вы собой представляете и что от вас следует ожидать, тем сильнее это ограничивает вашу свободу», — объяснял Кастанеда. Для любого, кто знаком с книгами КК, в отличие от многих «серьёзных» исследователей, явно не давших себе такого труда, не остаётся никаких сомнений в том, что мы буквально ничего достоверно не знаем ни о доне Хуане, ни о Кастанеде, ни о других членах их магической группы. Мы не знаем даже имён! Имя Хуан Матус — вымышленное, о чём в одной из книг прямо говорит сам КК. К тому же это имя чрезвычайно распространено в Мексике — примерно как Джон Смит в США или Вася Иванов в России. Карлос Кастанеда — тоже вымышленное имя; молодой нагваль взял его, переехав в США. Флоринда Доннер, Тайша Абеляр, Кэрол Тиггис и т.д. — всё это имена либо вымышленные, либо переданные «по наследству» от воинов знания предыдущего поколения. Мы никогда не узнаем, каким Карлос был в детстве, как не узнаем и того, какие отношения связывали его с папой-мамой. О Кастанеде можно сказать с уверенностью только одно: он, по сути, НЕ вошёл в историю. Он выбрал что-то другое. Настоящий, невыдуманный Карлос Кастанеда — безымянный, неизвестный, непонятый и космически одинокий Джаббервоки-Джисус, messed up Messiah нашего столетия. Поэтому даже те редкие крупицы знания, которые мы можем почерпнуть из интервью с самим Кастанедой, из воспоминаний его жены и друзей, подлинных или фальшивых официальных документов, связанных с жизнью КК, а также многочисленных публикаций в средствах массовой информации и книг о нём, лучше всего встречать с улыбкой (желательно с улыбкой Чеширского кота). «Мы все умрём в Голливуде» Одна из немногих (условно!) достоверных дат биографии Кастанеды — дата его смерти: 27 апреля 1998 года. Место: Лос-Анджелес, США. В минуту душевной невзгоды Кастанеда любил повторять слова своего лучшего друга: «Мы все умрём в Голливуде». В остальное время он верил, что сгорит в огне изнутри, как дон Хуан и тысячи магов их линии до него. По научно неподтверждённым данным, дон Хуан отправился в своё окончательное путешествие в 1973 году, совершив традиционный прыжок в пропасть и растворившись вместе с группой товарищей в горячем воздухе Сонорской пустыни. Что произошло с ними на самом деле, не знает никто. Для мира, который едва знаком с его философией, для мира СМИ, Кастанеда сенсационно-разоблачительно умер от рака печени, «умер в Голливуде». А для любого, кто знаком с книгами Кастанеды, очевидно, что он ушёл задолго до своей смерти, вспомнив каждое событие своей настоящей жизни, начиная с последнего (вспоминание — одна из магических практик, переданных ему Хуаном Матусом), последовательно отказавшись от каждого из них (забрав из них потраченную эмоциональную энергию и вернув чужие энергии, задействованные в них, всем участникам). Эта была красивая смерть, кульминацией которой стал прыжок в пропасть со скалы в Мексике, и переход в иное измерение сознания-энергии. Карлос улетел, но что-то заставило его вернуться. В Лос-Анджелесе магическим образом появился уже другой человек: Кастанеда версии 2.0. Он продолжал жить ещё какое-то время, работая над книгами и создавая руководство по «Тёнсегрити для чайников», и затем умер после долгой болезни, как многие другие до него, например как Шри Рамана Махарши или Будда. «Так как я — идиот, я уверен, что умру. Я бы хотел обрести целостность, чтобы покинуть этот мир таким же способом, которым это сделал он (дон Хуан), но нет никакой гарантии», — говорил Кастанеда в интервью вскоре после выхода первой книги. Впрочем (это ясно только прочитавшим его книги), превращение Карлоса в воина знания тогда ещё только начиналось. Как бы то ни было и что бы ни писали СМИ, Кастанеда имел все возможности и несгибаемое намерение окружить свою смерть — самое важное событие в жизни воина знания — густой пеленой майи. На самом деле не в этом суть. Неважно, был ли Иисус в Индии. Неважно, как Кастанеда умер: важно, как он жил. Удивительно мягкая бумага «Вспоминаем» дальше — вперёд в прошлое. Незадолго до смерти Кастанеды, в 1998 году, вышли две последние его книги — «Колесо времени», подводящее итоги и суммирующее знания, переданные автору доном Хуаном, и «Магические пассы». Всего Кастанеда издал 11 книг плюс практическое руководство по практике магических пассов тёнсегрити. Первая книга, «Учение дона Хуана: Путь знания индейцев яки», вышла в 1968 году и была встречена чрезвычайно тепло. Практически именно она сделала Кастанеду миллионером и своеобразным духовным лидером поколения, которое плавно дрейфовало от кислотной революции к нью-эйджу. Сам дон Хуан на публикацию книги отреагировал скептически: когда взволнованный Кастанеда вручил ему экземпляр «Учения», старый индеец внимательно рассмотрел книгу и попросил Карлоса отнести её в отхожее место и в дальнейшем использовать в гигиенических целях. Та самая улыбка, с которой следует воспринимать всё связанное с Кастанедой! После прочтения книг Кастанеды остаётся мощное послевкусие, которое и есть true: соль и жир земли и неба. Это и есть путь. Однако трезвый и прагматичный исследователь вспомнит слова дона Хуана, вынесенные в тезисы учения в книге «Колесо времени»: никто, вставший на путь знания по собственной воле, не достигнет успеха. Дон Хуан был убеждён, что такие искатели — сплошь «разбитые горшки»: бесполезные, изначально энергетически импотентные люди, не годные для магии. Учитель Кастанеды называл человека такого типа борт-факом (bored fuck), что в переводе издательства «София» стало «результатом скучного совокупления». Впрочем, сам Кастанеда, по оценке дона Хуана и его собственному признанию, также был борт-факом. Но он был привлечён на путь знания хитростью, он был завлечён в ловушку учения доном Хуаном. Можно ли считать книги нагваля Кастанеды, распространённые миллионными тиражами, такой же ловушкой? Вопрос, на который опять же можно получить только бессловесный, сверхлогичный ответ. Ученик колдуна Из сказки, рассказанной Кастанедой, нам известен год начала его ученичества — лето 1960 года. Планируя провести полевое исследование с целью сбора антропологических данных об употреблении психоделических растений, на автобусной остановке в Ногалесе, штат Аризона, Карлос встретил своего будущего учителя — старого индейца Хуана Матуса. Под предлогом обмена научными данными о психоделических растениях дон Хуан постепенно завлёк Кастанеду на путь ученичества. В начале обучения Карлос, по его собственному признанию, был совершенно несносным человеком — самовлюблённым, самоуверенным и поверхностно самодостаточным, этаким «мужчиной в самом расцвете сил», Карлсоном, который забыл, где у него кнопка, запускающая пропеллер. Никакой магией в его жизни и не пахло. В нашей стране шаманизм — одна из официально признанных религий. А в Республике Тыва и вовсе государственная религия наравне с буддизмом (шаманизм и буддизм там сильно переплетены, и тувинцы часто говорят, что шаманизм и буддизм — это два крыла, которые поднимают человека над его смертной природой). Первый шаманский съезд произошёл в 1993 году в Тыве, в городе Кызыле. Но постепенно, ценой десятилетий напряжённой работы над собой, Карлос, как барон Мюнхгаузен, вытащил себя за волосы из болота, совершив тот самый сверхлогичный магический переход. Переход из биографического времени и пространства во время-пространство запредельное; из фиктивного прошлого и воображаемого будущего, в которых только и способно функционировать сознание среднестатистического землянина, куда-то туда, где нас нет, но где все мы когда-нибудь будем. При этом нужно отметить ещё один парадокс: дон Хуан завлёк Кастанеду на путь знания только потому, что увидел в нём нагваля — человека, в силу особой энергетической структуры тонкого тела способного возглавить группу магов и увести их за собой в космическое путешествие «назад во Вселенную» в соответствии с многотысячелетней традицией. Но, как выяснилось потом, энергетическая структура Кастанеды не позволяла ему в полной мере выполнить этот долг нагваля. Вместо четырёх «долек» в энергетическом теле Кастанеды оказалось только три. Традиция прервалась. Так что всю «предполётную» подготовку КК можно считать контролируемой глупостью Вселенной. Если Карлос и достиг своей цели, то он воистину верблюд с тремя горбами, проскользнувший в игольное ушко — если пользоваться терминологией другого мальчика, тоже родившегося 25 декабря. Золотые узы брака, или Женитьба борт-фака Брак Кастанеды с Маргарет Раньян был, мягко говоря, неоднозначен. После знакомства в 1955 году они на протяжении пяти лет, насколько известно, жили душа в душу. Но, поженившись в январе 1960 года, они расстались уже через полгода — в июне, как раз когда Кастанеда встретил дона Хуана! Официально развод был оформлен лишь 17 декабря 1973 года, что дало Маргарет повод написать целую книгу про свою якобы долгую (счастливую) совместную жизнь с Карлосом. Книга начинается так: «Карлос посмотрел на меня своими большими карими миндалевидными глазами». У Кастанеды даже есть самозваный сын (не единственный!), который после того, как тот «умер в Голливуде», даже пытался, совместно с Маргарет, оспорить в суде завещание КК, по которому они не получали ни цента. Нешуточное состояние КК — более 20 млн долларов — отошло в заранее учреждённый им Фонд Орла и лично членам его магической когорты. Ни брак с Маргарет, ни многочисленных «сыновей» Кастанеды невозможно воспринимать всерьёз. Карлос неоднократно говорил о своей личной жизни, что она фактически отсутствует. Дон Хуан безжалостно определял Кастанеду как борт-фак, или «результат скучного совокупления»: количество его личной силы изначально (при зачатии) было невелико. Поэтому старый нагваль запретил Карлосу заниматься сексом, чтобы хоть как-то скомпенсировать этот «дефект». Зачатие же и воспитание детей является для воина знания событием крайне нежелательным, ибо создаёт сильнейшую привязанность, которая приводит к колоссальным потерям энергии и может даже совсем блокировать продвижение по пути знания. Who wants to live forever? Чем больше мы пытаемся понять логику формальной биографии Кастанеды, тем нелогичнее и запутаннее, всё чудесатее и чудесатее она становится: Карлос — космический кубик Рубика, неразгаданный фокус Духа, и никто не знает его секрет. Даже дон Хуан Матус, по-видимому, не знал — иначе сразу послал бы Кастанеду куда подальше на той судьбоносной автобусной остановке. Кто-то увидел в Кастанеде птицу счастья завтрашнего дня и серьёзно принялся за дело — дело стирания личной истории, становления в качестве воина знания, поиск и следование пути. Как говорится, флаг в руки. Для многих других (например, писателя Пелевина) книги Кастанеды — не более чем экзистенциальная поэзия, этакие Прощальные Песни Песчаной Пустыни. И Карлос-кактус, Карлос-Карлсон без кнопки в конечном итоге смешон, как Ленин-гриб. Один мой хороший знакомый, христианин по вероисповеданию, тоже на полном серьёзе считает книги КК художественной литературой. Что ж, каждый решает головоломку Кастанеды по-своему. Но всё-таки: «Что остаётся от сказки потом, после того, как её рассказали?» Для бесформенного воина, каким старался быть Кастанеда и каким, по-видимому, был дон Хуан Матус, это вообще не вопрос. Если Карлос был безупречен в своём поиске Силы, в том, как он следовал духу, пути воина знания, значит его жизнь — магический факт, последняя битва на Земле, ни больше ни меньше. Без эпитетов и пафоса, без научных степеней и воспоминаний жены, без миллионов на счету Фонда Орла и миллионов последователей, каждый день встающих на зарядку тёнсегрити. Без рака печени и поспешных похорон. Без биографии. Просто ещё одна сказка про настоящего человека, рассказанная бесконечности на сон грядущий. Нам остаётся только с благодарностью принять эту сказку. Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Ртуть от 28 декабря 2014, 02:17:52 .
Название: Re: Отражение зеркала Отправлено: Корнак от 28 декабря 2014, 21:48:19 (http://www.koob.ru/images/castaneda3.jpg)
http://www.koob.ru/castaneda/ |