Критики
Гость
|
Русский мир = русский язык. Мы все говорим на русском и думаем. Ртуть просто косноязычен в мыслях, ведь он же языком думает. Поэтому и запутался. Но мы вам ответим правильно. Разумеется, что Русский Мир это гораздо больше, чем только русский язык. Например, есть люди, для которых родной язык украинский, но их спокойно можно отнести к Русскому Миру, они даже тех же пропагандистов смотрят, что и россияне. Русский Мир, это особое отношение к миру, особое его восприятие, оценка себя и окружающих стран, наций. Язык, это лишь инструмент, средство выражения. Последнее время, с нелёгкой руки Невзорова, среди некоторых так называемых либералов стало распространяться пренебрежительное отношение к Ф.М. Достоевскому. Но он такого точно не заслуживает! Как раз он, даже в большей мере, чем Л.Н. Толстой, очень ярко описывал как и на чём складывался Русский Мир. Возьмите, например, этот эпизод из романа Подросток. Здесь хозяин, у которого Аркадий Долгорукий снимает комнату, рассказывает ему и Версилову историю одного камня. Да, не Достоевский её выдумал. Она появилась у Даля, потом Толстой взял её для своей Азбуки, но Фёдор Михайлович в ней увидел то, что прошло мимо внимания этих двух гениев. Она немного длинновата, но стоит прочтения. И сразу видна разница между «русским мужиком» и так называемыми «европейцами». - То есть это при покойном государе еще вышло-с, - обратился ко мне Петр Ипполитович, нервно и с некоторым мучением, как бы страдая вперед за успех эффекта, - ведь вы знаете этот камень, - глупый камень на улице, к чему, зачем, только лишь мешает, так ли-с? Ездил государь много раз, и каждый раз этот камень. Наконец государю не понравилось, и действительно: целая гора, стоит гора на улице, портит улицу: „Чтоб не было камня!“ Ну, сказал, чтоб не было, - понимаете, что значит „чтоб не было“? Покойника-то помните? Что делать с камнем? Все потеряли голову; тут Дума, а главное, тут, не помню уж кто именно, но один из самых первых тогдашних вельмож, на которого было возложено. Вот этот вельможа и слушает: говорят, пятнадцать тысяч будет стоить, не меньше, и серебром-с (потому что ассигнации это при покойном государе только обратили на серебро). „Как пятнадцать тысяч, что за дичь!“ Сначала англичане рельсы подвести хотели, поставить на рельсы и отвезти паром; но ведь чего же бы это стоило? Железных-то дорог тогда еще не было, только вот Царскосельская ходила... - Ну вот, распилить можно было, - начал я хмуриться; мне ужасно стало досадно и стыдно перед Версиловым; но он слушал с видимым удовольствием. Я понимал, что и он рад был хозяину, потому что тоже стыдился со мной, я видел это; мне, помню, было даже это как бы трогательно от него. - Именно распилить-с, именно вот на эту идею и напали, и именно Монферан; он ведь тогда Исаакиевский собор строил. Распилить, говорит, а потом свезти. Да-с, да чего оно будет стоить? - Ничего не стоит, просто распилить да и вывезти. - Нет, позвольте, ведь тут нужно ставить машину, паровую-с, и притом куда свезти? И притом такую гору? Десять тысяч, говорят, менее не обойдется, десять или двенадцать тысяч. - Послушайте, Петр Ипполитович, ведь это - вздор, это было не так... - Но в это время Версилов мне подмигнул незаметно, и в этом подмигивании я увидел такое деликатное сострадание к хозяину, даже страдание за него, что мне это ужасно понравилось, и я рассмеялся. - Ну, вот, вот, - обрадовался хозяин, ничего не заметивший и ужасно боявшийся, как и всегда эти рассказчики, что его станут сбивать вопросами, - только как раз подходит один мещанин, и еще молодой, ну, знаете, русский человек, бородка клином, в долгополом кафтане, и чуть ли не хмельной немножко... впрочем, нет, не хмельной-с. Только стоит этот мещанин, как они это сговариваются, англичане да Монферан, а это лицо, которому поручено-то, тут же в коляске подъехал, слушает и сердится: как это так решают и не могут решить; и вдруг замечает в отдалении, этот мещанинишка стоит и фальшиво этак улыбается, то есть не фальшиво, я не так, а как бы это... - Насмешливо, - осторожно поддакнул Версилов. - Насмешливо-с, то есть немножко насмешливо, этакая добрая русская улыбка такая, знаете; ну, лицу, конечно, под досадную руку, знаете: „Ты здесь, борода, чего дожидаешься? Кто таков?“ - „Да вот, говорит, камушек смотрю, ваша светлость“. Именно, кажется, светлость; да чуть ли это не князь Суворов был, Италийский, потомок полководца-то... Впрочем, нет, не Суворов, и как жаль, что забыл, кто именно, только, знаете, хоть и светлость, а чистый этакий русский человек, русский этакий тип, патриот, развитое русское сердце; ну, догадался: „Что ж, ты, что ли, говорит, свезешь камень: чего ухмыляешься?“ - „На агличан больше, ваша светлость, слишком уж несоразмерную цену берут-с, потому что русский кошель толст, а им дома есть нечего. Сто рубликов определите, ваша светлость, - завтра же к вечеру сведем камушек“. Ну, можете представить подобное предложение. Англичане, разумеется, съесть хотят; Монферан смеется; только этот светлейший, русское-то сердце: „Дать, говорит, ему сто рублей! Да неужто, говорит, свезешь?“ - „Завтра к вечеру потрафим, ваша светлость“. - „Да как ты сделаешь?“ - „Это уж, если не обидно вашей светлости, - наш секрет-с“, - говорит, и, знаете, русским этаким языком. Понравилось: „Э, дать ему все, что потребует!“ Ну и оставили; что ж бы, вы думали, он сделал? Хозяин приостановился и стал обводить нас умиленным взглядом. - Не знаю, - улыбался Версилов; я очень хмурился. - А вот как он сделал-с, - проговорил хозяин с таким торжеством, как будто он сам это сделал, - нанял он мужичков с заступами, простых этаких русских, и стал копать у самого камня, у самого края, яму; всю ночь копали, огромную выкопали, ровно в рост камню и так только на вершок еще поглубже, а как выкопали, велел он, помаленьку и осторожно, подкапывать землю уж из-под самого камня. Ну, натурально, как подкопали, камню-то не на чем стоять, равновесие-то и покачнулось; а как покачнулось равновесие, они камушек-то с другой стороны уже руками понаперли, этак на ура, по-русски: камень-то и бух в яму! Тут же лопатками засыпали, трамбовкой утрамбовали, камушками замостили, - гладко, исчез камушек! - Представьте себе! - сказал Версилов. - То есть народу-то, народу-то тут набежало, видимо-невидимо; англичане эти тут же, давно догадались, злятся. Монферан приехал: это, говорит, по-мужицки, слишком, говорит, просто. Да ведь в том-то и штука, что просто, а вы-то не догадались, дураки вы этакие! Так это я вам скажу, этот начальник-то, государственное-то лицо, только ахнул, обнял его, поцеловал: „Да откуда ты был такой, говорит?“ - „А из Ярославской губернии, ваше сиятельство, мы, собственно, по нашему рукомеслу портные, а летом в столицу фруктом приходим торговать-с“. Ну, дошло до начальства; начальство велело ему медаль повесить; так и ходил с медалью на шее, да опился потом, говорят; знаете, русский человек, не удержится! Оттого-то вот нас до сих пор иностранцы и заедают, да-с, вот-с! - Да, конечно, русский ум... - начал было Версилов........
|
|
|
Записан
|
|
|
|