Бомбей и его роман

[Корнак]

Публикуется без разрешения автора. Короче стырил как всегда. В ШЛ.
Далее авторский текст
Пока весь не выложу - просьба ничего не писать

[Корнак]

К решению выложить это здесь подтолкнул ряд причин. В основном, конечно, полное безрыбье разговоров. Мало того, что времени на них всё меньше, так ещё и надоело:).
Не, ну, в самом деле, - что проку? Ведь разговоры, по любому, основаны на привычных нам причина-следствие, сказал А – дай Б, назвался груздем, - полезай… и тп.
Тщась объяснить необъяснимое, можно только, так это незаметно, погрузить себя в ещё большую трясину того онтологического сна, в котором все мы благополучно пребываем.

Ещё одной причиной послужила вот эта тема:
http://filens.info/forum/index.php/topic,1014.0.html
Вообще-то я лично ни одной минуты не сомневался, что Качора (полное имя, - Tezlcazi Guitimea Kachora) никак не мог служить ни образом, ни прообразом дона Хуана. Разумеется, как джентльмен и чрезвычайно ответственный работник толтекской культуры, я всё равно должен был перелопатить немало материалов о Качоре, чтобы полностью убедить себя, что это именно так. Никого другого я убеждать не собираюсь. Так, мнение сказанул просто.

Ну, а главная причина, пожалуй, та, что кончился во мне запас пороха для сурьёзных разговоров, остался сплошь один сероводород.
Да и вообще, писательство книг, - дело куда более благородное и благодарное, чем разговоры, споры и доказательства. Книгу написал, и, - всё. Хотите – читайте. Не хотите – скрежещите зубами. А только пацан сказал, что хотел. И добавить нечего.

Поскольку кое-что из книги уже выкладывалось кое-где по разным поводам, то ничего особо нового и не будет.
Выкладывать буду долго и нудно, поскольку это ж такой геморрой,  - редактировать и облагораживать посредством болдов и курсивов под формат форума. Не взыщите:)

[Корнак]

От издателя

Несмотря на то, что автор самым бесстыдным образом использует в своём романе имена персонажей из книг американского писателя-фантаста Карлоса Кастанеды, а также имя самого этого писателя, мы всё же сочли возможным опубликовать эту книгу.
В конце концов, роман Э. Бомбея всего лишь один из примеров того, какими причудливыми путями развиваются и живут в нашем мире идеи. Идеи, которые когда-то, где-то, кем-то были, что называется, высосаны из пальца.
Чтобы не пропасть, не захлебнуться в этом потоке идей и концепций, нам остаётся только одно, самое интимное, что пока ещё доступно нам, - художественное сопереживание героям романа.
Однако не следует забывать, что художественное переживание изящно начинает невротический социально-психологический фактор, таким образом, сходные законы контрастирующего развития характерны и для процессов в психике. Художественный идеал, согласно традиционным представлениям, сложен. Компенсаторная функция возможна. Параллельность стилевого развития изящно образует непосредственный предмет искусства, так Э. Бомбей формулирует собственную антитезу.
 
Беспристрастный анализ любого творческого акта показывает, что художественное переживание ненаблюдаемо. Социальная психология искусства дает незначительный онтологический статус искусства, что-то подобное можно встретить в работах Ауэрбаха и Тандлера.
Типическое одновременно. И хотя книги К. Кастанеды и Э. Бомбея разделяют, буквально, века (ХХ и ХХI), но «одноимённость» персонажей, словно бы магически, погружает нас в тот же самый волшебный мир воинов, толтеков и клоунов.
Да, разумеется, наш автор играет, что называется, «на снижение». Но снижение имеет бессознательный стиль, таким образом, все перечисленные признаки архетипа и мифа подтверждают, что действие механизмов мифотворчества сродни механизмам художественно-продуктивного мышления.

Символический метафоризм, в первом приближении, использует реализм. Манерничанье автора создаёт антураж изысканности и избранности. А присущий теме романтизм трансформирует эдипов комплекс, - именно об этом комплексе движущих сил писал З.Фрейд в теории сублимации.
Так что не стоит сразу откладывать роман, столкнувшись с повторяемостью имён. Нет ничего нового под небесами. Так почему бы открыто не признать это? Почему бы не признать, что неизменяемы (как и невменяемы) только идеи. И нужно только вчувствоваться. Ведь согласно теории "вчувствования", разработанной Теодором Липпсом, эйдос неизменяем!

Думаем, эта книга будет интересна антропологам, студентам-медикам, психологам, нейро-лингвистам, учащимся старших классов школ с уклоном в этноботанику и квантовую физику, а также всем интересующимся проблемами иглоукалывания, глобализации и новыми методами добычи полезных ископаемых.
А заодно послужит прекрасным пособием-предостережением об опасности тоталитарных сект и пренебрежения грамматикой русского языка.

Фрэнк Эйнштейн


... Совершенно неважно, о чём эта книга. Важен сам процесс. Причём, не в его индивидуально-личностной ипостаси, а с точки зрения приложения момента рычага ко всем процессам, происходящим в сегодняшнем мире.
Важно то, что идеи живут и развиваются. А значит, наш мир ещё не достиг той безвозвратной точки стагнации, когда место искусства займёт фастфуд ментальных концепций, сработанных по единому рецепту в мраморных прозекториях  Гугенгейма и компании.
Поэтому, - читайте этот роман! А главное, - покупайте активнее!

Сын Ф. Эйнштейна

[Корнак]

БЕСПРЕДЕЛЬНАЯ  БЕСЦЕЛЬНОСТЬ  БЫТИЯ


                                             
  Карлосу, с благодарностью








…последнее наставление дона Хуана…
(вместо предисловия)


 


Наконец-то я умер. Томительное время полубредовых состояний и галлюцинаций, вызванных применением обезболивающих лекарств, плавно перетекло в смерть. Переход, как ни странно, был едва различим. Просто я вдруг ощутил, что тело моё теряет какой-то клей, некую гибкую подвижную связку, которая удерживала вместе его частицы. И то ощущение тяжести и окаменелости, которое ранее присутствовало в области печени, распространилось по всему телу.
Вслед за телом пришла очередь сознания. Оно тоже, казалось, рассыпалось на множество осколков, которые, подобно искрам бенгальского огня, таяли в бездонной тьме. Нахлынуло ощущение укачивающего падения куда-то вниз, и, – всё. Полный мрак. Пустота… И только какой-то едва различимый звук, словно где-то далеко-далеко кто-то нечаянно задел струну виолончели...
Я (я всё ещё как-то был!) ухватился за этот звук и старался вытащить себя из той тьмы, в которую погрузился. Мой разум, моё сознание, а больше всех – моё измученное тело не желали больше никуда вытягиваться. Они хотели только одного, - покоя. Но каким-то неимоверным усилием воли, которая, казалось, действовала даже вопреки моему желанию, я вытащил себя из мрака и оказался в ночи.
Надо мной было небо с едва различимыми звёздами, а где-то за моей спиной висела луна, подсвечивая мягким зеленоватым светом окружающий пейзаж. Я сидел, прислонившись спиной к какой-то стене, а в нескольких шагах от меня стоял человек. Я не видел его лица, но ощущал, что он пристально меня разглядывает. Какое-то время мы молча смотрели друг на друга, а потом мои глаза словно окрепли или просто привыкли к темноте, и я стал отмечать подробности. Человек был немолодой, но крепкий. Круглая голова. Птичий взгляд…
-   Дон Хуан?! – крик вырвался из меня в тот же миг, как я узнал его.
-   Ага! – отозвался он, подошёл ближе и уселся на какой-то ящик, справа от меня.
Казалось, он был страшно доволен, - словно ребёнок, которому удалась потешная шалость.

-   Но это ведь не ты! Этого не может быть! Я ведь тебя просто выдумал! – завопил я.
-   Не много ли ты на себя берёшь, Карлос Кастаньеда? – тоном старого, сварливого школьного учителя спросил Дон Хуан, при этом старательно акцентируя смягчённое «н». - Неужто за все эти годы ты так и не понял, что игрок здесь один, – дух. А все остальные, – просто фигуры. Неужели ты всерьёз веришь, что фигура может что-то выдумать? Что-то такое, чего нет на игровом поле?
-   Дон Хуан… - я почти простонал его имя, так как вдруг почувствовал, что сознание снова покидает меня, и моей воле - или чему-то там ещё – пришлось приложить максимум усилий, чтобы я вновь не погрузился во тьму.
Да, это был именно он. Это был его голос, который я так часто представлял себе за те годы, что писал о нём. Это были его манеры, к которым за все эти годы я уже успел привыкнуть настолько, насколько и сам не подозревал. Это был его взгляд, который я столько раз видел...
Но это не мог быть Дон Хуан! Я ведь его выдумал! Его не могло существовать на самом деле…
-   Дон Хуан… - умилённо протянул я. – Ты самая великолепная галлюцинация из всех, что я видел за свою жизнь…

Дон Хуан вытянулся со своего места по направлению ко мне и больно стукнул меня костяшками пальцев по лбу.
-   Ты снова индульгируешь, как сукин сын! – сказал он. – Только теперь ты старый сукин сын… И практический мёртвый!

Дон Хуан расхохотался, а вслед за ним захохотал и я. Мы смеялись, словно два приятеля, встретившиеся после долгой разлуки и одновременно вспомнившие смешную историю из их прошлой жизни. И теперь оба хохочут, не в силах вставить ни единого слова…
    Наконец я начал уставать и, справившись с очередным приступом смеха, заявил:
-   Всё равно я не поверю, что ты реальный! За последнее время я уже привык к тому, что и галлюцинации могут быть болезненными.
-   Ты ещё ткни в меня пальцем и завопи: Хочу видеть! – поддел меня Дон Хуан.
-   И что? – не сдавался я. – Сам ведь учил, что реальные объекты должны порождать энергию!
-   Похоже, ты был не очень хорошим учеником, - хитро прищурился Дон Хуан. – Иначе, за все эти годы ты бы смог догадаться, что существует ещё одно правило определения реальности.
-   И какое же? – с иронией спросил я.
-   Маги древности называли его Правило Трёх «П», - важно сообщил Дон Хуан и, казалось, раздулся вдвое на своём ящике.
-   Что-то я не припомню у них такого правила, - усмехнулся я.
-   Это старое индейское правило, - терпеливо пояснил Дон Хуан. – Оно гласит: Если твоя галлюцинация имеет Последовательность, Преемственность и Продолжительность, то чем, собственно, она отличается от реальности? Чем?

Его взгляд словно подталкивал меня к ответу, но мне трудно было собраться с мыслями. Некоторое время что-то во мне боролось с обессилившим разумом, пытаясь заставить его работать. Но потом я сдался и расслабился. И тогда до меня вдруг дошёл смысл его слов. Но отступать я не собирался, поэтому уверенно ответил:
-   Наличием энергии!
-   Что есть энергия? – спросил Дон Хуан тоном Прокуратора Иудейского.
-   Это то, чего нет в галлюцинациях! – торжественно заявил я.
-   А тогда из чего же они… сделаны? – простодушно осведомился Дон Хуан.

При других обстоятельствах я бы непременно пустился в долгие рассуждения, но теперь я был уставший и какой-то опустошённый. К тому же, я вдруг поймал себя на том, что спорю я, в сущности, с собственной галлюцинацией.
-   Ты лучше просто скажи, куда ты клонишь, Дон Хуан? – попросил я устало.
-    Никуда, - пожал плечами Дон Хуан.
А потом вдруг придвинулся ко мне вместе с ящиком, на котором сидел и, словно опасаясь, что нас кто-то услышит, наклонился и почти прошептал:
-   Всё, что могло, уже куда-то склонилось… Всё, что случилось, уже когда-то случалось… Всё, что имело место быть, перешло на другие места… И самого тебя уже похлопала по левому плечу знакомая рука… Так что сейчас ты, – на пороге. И уж поверь мне, - на этом пороге разница между реальностью и галлюцинацией не имеет никакого значения… Единственное, что действительно важно, так это твоё место во всём этом…

[Корнак]

Какое-то время я молчал, пытаясь если не понять, то хотя бы ощутить смысл его слов. Но у меня ничего не получалось. Поэтому я не придумал ничего лучшего, как снова вернуться к теме галлюцинаций.
-   Ты сам себе противоречишь, когда утверждаешь, что разница между реальностью и галлюцинацией не имеет никакого значения, - вяло обвинил я его. – Ведь ты сам меня учил, что именно эта разница и является решающей!

Дон Хуан выслушал мою тираду, и челюсть его отвисла, словно он был удивлён услышанным. Какое-то время он молчал, почёсывая затылок, а потом проговорил задумчиво:
-   Больше всего меня поражает тот уверенный тон, которым ты заявляешь, будто я тебя чему-то учил… Не хочешь ли ты этим сказать, что учился ты у собственной… выдумки? Мм?
Я невольно усмехнулся, а Дон Хуан продолжил:
-   Если это так, то у меня есть для тебя новость. Ты был крайне невнимательным учеником! К тому же, очень часто неточно передавал мои слова, - заключил он и обиженно выпятил нижнюю губу.

Я вопросительно посмотрел на него, и Дон Хуан пояснил, словно отвечая на мой невысказанный вопрос:
-   Ну, например… Ты утверждаешь, что я постоянно убеждал тебя в том, что в магии в зачёт идут только действия, а не рассуждения. Так?
Я кивнул головой, соглашаясь.
-    Но это не так! – воскликнул Дон Хуан - Я всегда настаивал, что в зачёт идут не просто действия, а поступки! Фактически, все действия мага являются поступками. Маг совершает поступки без всякой гордости, без самовлюблённости и самолюбования. И ещё он совершает их без всякого ожидания награды. Он совершает их просто потому, что… просто потому, что он совершает их! И не имеет никакого значения, где маг совершает поступки: в реальности, во сне, или в галлюцинации.
И именно своими поступками маг постепенно, шаг за шагом протаптывает свою тропинку в тот миф, который он выбрал. А точнее сказать, - в миф, который выбрал мага…

Его слова вызвали у меня приступ отчаянной печали. Все эмоции, все размышления и сомнения, терзавшие меня последние месяцы, вновь накатили огромным, тяжёлым комом. Я опять увидел всю свою прошедшую жизнь. Жизнь, полную борьбы, успехов и поражений. Жизнь, состоявшую из моментов пронзительного вдохновения и периодов полного упадка сил. Я снова принялся переживать о своих ошибках и о времени, растраченном впустую, о тех людях, которые окружали меня, и которым я не успел сделать ничего хорошего. Но больше всего меня беспокоило то, что жизнь эта была, как мне казалось, насквозь пропитана ложью.

Дон Хуан, казалось, точно знал о моих переживаниях. Какое-то время он молча меня разглядывал, а потом сказал:
-   Нет смысла грустить о том, что уже прошло! Тем более в этот момент. Ты когда-нибудь видел бабочку, таскающую за собой кокон, из которого она выбралась?
-   Ты не понимаешь, Дон Хуан, - печально покачал я головой. – Вот ты говоришь, – миф… Увы, это так. Всё, что я написал, - не более, чем миф, выдумка… Но миллионы людей поверили в это. А десятки тысяч даже отправились искать тебя по всей Мексике…
-   Ты снова передёргиваешь мои слова, - пародируя мой печальный тон, сказал Дон Хуан, а потом улыбнулся и продолжил:
-   Когда я говорю - миф, я имею в виду нечто совсем иное, нежели сказка или легенда. Да ты ведь сам это прекрасно знаешь! К тому же, я совершенно не согласен с твоим определением, – выдумка. Давай попробуем всё это называть твоей догадкой. Может тогда всё станет на свои места? В конце концов, философы тоже ведь всего лишь пытаются догадаться, как обстоят дела с этим миром.
-   Философия – это наука! – криво усмехнулся я. Она опирается на факты, на исследования…
- Наука? – перебил меня Дон Хуан. – Хорошо, давай считать, что ты занимался исследованиями выдумки! Просто этой науке ещё не выдумали названия.

Дон Хуан рассмеялся, видимо, довольный своей шуткой. Но я не разделял его веселья.
-   Наука пытается внести ясность, - возразил я. – А я вносил только путаницу…
-   А кто-то когда-то писал о врагах человека знания. Мне помнится, речь там и о твоей любимой ясности шла? – поддел меня Дон Хуан, а потом вдруг поднялся с ящика, на котором сидел, обошёл моё тело и опустился на землю рядом со мной.
Он обнял меня за плечи с каким-то непривычным для него чувством. Он никогда так меня не обнимал! И вдруг я поймал себя на том, что отношусь к своей галлюцинации, как к реальности, невольно оценивая возникающие у меня ощущения. Ведь на самом деле Дон Хуан вообще никогда меня не обнимал!

Внезапно я увидел нас, сидящих рядом, словно со стороны. Это вызвало у меня ещё один приступ печали. Я был страшно старым! Дон Хуан теперь выглядел гораздо моложе меня, и больше подходил на роль ученика. Но вместе с тем, где-то внутри я по-прежнему оставался неопытным, ершистым юнцом, готовым бесконечно спорить с этим странным старым индейцем, со своей выдумкой…

-   Дон Хуан, я готов отдать всё, что угодно за то, чтобы ты был реальным! – искренне сказал я и, перехватив его быстрый взгляд, поспешно добавил. – И это не ради себя!
-   Но беда в том, что на данный момент у тебя ничего не осталось, да? – шутливо спросил Дон Хуан, но тут же сменил тон и, пристально глядя мне в глаза, сказал:
-   Карлос, за мою, как ты говоришь, реальность ты уже заплатил. Всей своей жизнью заплатил!
-   О чём ты говоришь, Дон Хуан! – горько воскликнул я. – Да я, наоборот, заработал на этом! Заработал миллионы!

Дон Хуан вдруг вздрогнул и как-то испуганно посмотрел по сторонам. Потом он, вытянув шею, какое-то время вглядывался в темноту впереди нас, а после тревожно зашептал мне в самое ухо:
-   Если ты будешь продолжать в том же духе, то сейчас за тобой явятся целой толпой голодные чёрные демоны! И с воплями утащат тебя прямиком в ад! Знаешь, я сильно опасаюсь, что они и меня могут с тобой на пару прихватить!
Я невольно улыбнулся. Его актёрское мастерство, как всегда, было выше всяких похвал. В какой-то миг я даже всерьёз поверил, что он чего-то боится.
Дон Хуан тоже улыбнулся и спокойно продолжил:
-   Если ты, следуя моим старым рекомендациям, станешь рассматривать себя самого, как одну из тайн этого волшебного мира, а значит, перестанешь оценивать самого себя, то легко обнаружишь, что твоя жизнь действительно была платой. Дело ведь не в миллионах. Разве ты ради них писал? Разве, имея такую кучу денег, ты жил, словно какой-нибудь плейбой? Ты что, покупал себе дома в Майями или на Мальте? Ты завтракал в Барселоне, а ужинать летал в Токио? Чёрт тебя побери, Карлос! Ты ведь мог продать права на экранизацию своих книг и заработал бы ещё больше миллионов! Где был твой разум? Твоя смекалка бизнесмена? Вместо всех этих приятных вещей, ты только и делал, что носился по пустыне, писал свои книги и старался жить в соответствии с тем, о чём догадывался…
-   Тогда я, – дважды дурак! – вставил я грустно. – Я потратил свою жизнь на оправдание собственной выдумки! А хуже всего, что я втянул в это кучу людей…
-   Мы ведь договорились называть это догадкой! – перебил меня Дон Хуан.
-   А какая разница? – устало возразил я. – Как ни назови, всё равно это будет неправдой!

Дон Хуан внезапно, одним прыжком, вскочил на ноги и отошёл от меня на несколько шагов. Он стоял ко мне спиной, вглядываясь в ночь. Мне показалось, что мои последние слова сильно его расстроили, но когда он повернулся ко мне, на его лице сияла улыбка.
-   Неправдой! – воскликнул он. – Говоря так, ты, верно, имеешь в виду, что теперь тебе доподлинно известна правда? Сейчас тебе доступны все тайны мира, и ты с полным основанием можешь утверждать, где ложь, а где истина?
Тебя так сильно волнует то, что читатели твоих книг поверили в твою неправду? Ты теперь переживаешь, что соблазнил их и тем самым отвернул от правды? Где? Скажи мне, где они нашли бы эту правду? В религии? В бесчисленных школах оккультизма и всякого рода духовного развития? Или они все могли бы стать гениальными учёными и найти правду в своих опытах, формулах и исследованиях?
Что ты заботишься об этих дырявых горшках? Не волнуйся! Не найдя у тебя правды, они не пропадут! Они отправятся дальше и дальше. Они будут прыгать из учения в учение в поисках столь любимой твоему сердцу правды. Они без конца будут изучать, сравнивать, анализировать, находить общие места и искать подтверждения. И ничего с ними не случится! Уж что-то, а торговаться, - это у них в крови: как бы мне сделать то, чтобы получить это? А где гарантия, что если я буду поступать вот так, то в награду получу вот это?
Правда… Ты что, веришь, что они правду ищут? Они ищут то, что им понравилось бы! Так что не беспокойся, - если кто-то и клюнет на твою неправду, то это будут единицы…

Дон Хуан подошёл к своему ящику и уселся на него.
-   Сейчас ты думаешь, что я, – самая упрямая галлюцинация, упорно пытающаяся доказать свою реальность! – усмехнулся он.
И он был прав! Я действительно именно это и подумал. Его слова не то, чтобы утешили, но как-то успокоили меня. Я вдруг начал осознавать, что индульгируя в своей печали, я низвожу это космическое чувство до уровня, на котором пребывают разного рода истерии и обычные угрызения совести. И в этом всём терялось величие момента моего умирания, грозя превратиться в обычную агонию утомлённого маразмом старика.

-   Оглянись вокруг! – приказал вдруг Дон Хуан. – Разве ты не видишь, где мы с тобой сидим?

[Корнак]

Я действительно до сих пор почему-то не обращал внимания на то место, где мы находились. Но после предложения Дона Хуана вдруг осознал, что сижу я, прислонившись спиной к стене его хижины! Надо мной были редкие прутья рамады, а впереди я различил силуэты кустов пустынного чапараля, который столько раз упоминал в своих книгах.
Осознание этого странно взбодрило меня. Я уже не размышлял о реальности или нереальности окружающего меня пейзажа. С моих глаз будто свалилась какая-то тяжесть, которая раньше давила веки, и мне вдруг стало легче дышать, словно я дышал глазами.

 Казалось, Дон Хуан точно знает, что со мной происходит. Он кивнул головой, словно подбадривая меня, и сказал:
-   У меня для тебя есть ещё две новости. Первая заключается в том, что в этом мире нет правды! Точнее, она нам недоступна, а стало быть, нечего о ней и беспокоиться. Впрочем, это не такая уж и новость для тебя. Ты сам об этом прекрасно догадался.
А вторая новость состоит в том, что если бы то, что ты написал, было правдой в том смысле, который вкладывают в это слово люди, то было бы совсем худо!
Представь себе это место, заполненное туристами. Через пустыню проложили шоссе, а в чапарале расставлены кабинки био-туалетов. На въезде стоит конторка, в которой продают билеты и твои книги. Здесь же ларёк сувениров и открыток. Один экскурсовод, всего за двадцать долларов, предлагает желающим, на комфортабельном, с кондиционером автобусе, прокатиться к месту захоронения древних магов. Другой продаёт брошюрки, в которых, с научной точки зрения, объясняются смысл и конечная цель практики новых видящих. А третий зазывает туристов внутрь образцово-показательной хижины, соблазняя выставленными там экспонатами: трубкой дона Хуана, тыквами-горлянками для консервирования союзников, и тряпками для менструации ла Горды. Вся правда о Доне Хуане всего за каких-нибудь ничтожных пол сотни долларов! И бесконечные практикумы и семинары. И дома магов, понастроенные по всему миру… Интересно, что они цепляли бы на крыши вместо крестов?

Я невольно рассмеялся, - настолько живо Дон Хуан описал всё это. Но он оставался серьёзным:
-   Это не смешно! – заявил он. – Это и есть то, что люди подразумевают под правдой. Гарантии. Гарантии, что всё обстоит именно так, чтобы им понравиться. Так всегда было и всегда будет: Учитель, яви нам чудо! И мы последуем за тобой…

Дон Хуан замолчал, а потом усмехнулся:
-   Но ты не оставил им ни единого шанса! Ты всех их надул, Карлос! У них нет теперь плацдарма, нет площадки для торговли! Некуда предъявлять претензии за потраченное время и неудавшуюся практику. Ты даже не потрудился оставить им доказательства, хотя бы в виде своих полевых записей.
Дон Хуан, – просто миф! И вот это и есть правда. Самая главная правда. Не оставляющая ни единой лазейки для индульгирования…
Знаешь, ты ведь сделал то, чего, пожалуй, никто до тебя не делал. Ты приоткрыл проход к мифу. А попытаться войти в миф, это гораздо больше, чем искать правду. В мифе нет ни правды, ни лжи…
Только не загордись теперь особенно! – засмеялся Дон Хуан. – Как я тебе уже говорил, на самом деле это всё проделал дух. Так как только он и является настоящим игроком!
-   Я действительно уверен, что мне нечем гордиться, Дон Хуан, - горько усмехнулся я. – К тому же, я не совсем понимаю, что ты хочешь сказать. Ведь если дух такой могущественный игрок, то, что ему стоило устроить нашу встречу на самом деле?
-   Дааа… - протянул дон Хуан, внимательно меня разглядывая. – Похоже, ты не лукавишь, - ты действительно ничего не понял. Дело ведь не в тебе. И не во мне. И не в нашей встрече. Не придавай столько значимости своей, да и моей персоне!
Духу было угодно приоткрыть дверь в миф. И он сделал это тем способом, который посчитал наилучшим.
Почему именно так? Почему именно ты стал проводником этого?
Нам не понять. Мы можем только бесконечно терзаться догадками. Но нужно ли? Почему бы тебе просто не выразить благодарность духу за то, что твоя жизнь случилась именно такой, как была? Зачем заботиться о своих читателях? В конце концов, жизнь, – это одноактная пьеса для одного актёра, – человека. И для одного зрителя, – духа. И что человек ни мнил бы о себе, сколько других зрителей не созывал бы на своё представление и какие бы ни прилагал усилия, чтобы повысить плату за входные билеты, в финале он останется с глазу на глаз с единственным зрителем. И чем быстрее человек поймёт, что именно этот зритель, а не он сам является истинным режиссёром, - тем…
Дон Хуан сделал драматическую паузу, а потом закончил:
- Тем меньше ему будет хотеться искать правду!

Видимо, выражение моего лица было непередаваемым, так как Дон Хуан хохотал несколько минут, не в силах остановиться.
Потом он успокоился. Какое-то время мы сидели в полной тишине, и я просто кожей ощущал, как сквозь нас это время протекает...

Где-то вдалеке затявкали лисы. Дон Хуан пошевелился и сказал тихо и спокойно:
-   Ты говоришь о правде, словно о какой-то окончательной истине, неопровержимой аксиоме бытия. И говоришь о ней так, словно она где-то снаружи. Но вся правда, – здесь…
Дон Хуан вытянул руку и раскрытой ладонью аккуратно коснулся моей груди.
-   И она вовсе не истина, не аксиома, не некое Правило, данное раз и навсегда. Она просто, - правда. Не застывший кусок неких убеждений, а путь, поток. Поток живой и изменчивый, но движущийся всегда в одном направлении…
В конце концов, магия, как и сама Жизнь, – это бесконечная импровизация. Здесь нет протоптанных троп, нет верстовых столбов и путеводителей. Здесь всё находится в постоянном движении и беспрестанно меняет свои очертания. Здесь всё, как в фильме о Зоне того русского режиссёра, о котором ты мне рассказывал. А тот черный приблудный пёс, который оказался ненужный Писателю, так как у него дома с десяток таких собак, тот пёс является символом мифа, невыразимым намёком на что-то такое простое, обыденное и не привлекающее внимания, и в то же время так бесконечно удалённое от нас…

Вопросов у меня не оставалось. Но повисшая в воздухе тишина пугала меня. Очень хотелось спросить хотя бы что-то, так как мне казалось, что теперь, когда не осталось больше о чём говорить, Дон Хуан исчезнет, развеется моя галлюцинация...
-   Дон Хуан, что такое миф? – хрипло и как-то жалостливо спросил я, чем вызвал у него очередной приступ смеха.

Мне не оставалось ничего иного, как присоединится к нему. И смеялся я совершенно искренне, так как понимал, что вопрос мой не имеет ответа, который можно выразить с помощью слов...

Наконец Дон Хуан успокоился. Он поднялся с ящика и потянулся всем телом так, что, как обычно, хрустнули суставы.
-   Мне пора, - сказал он. – Похоже, все слова, которые ещё оставалось сказать, уже сказаны.
-   Куда ты уходишь, Дон Хуан? – растерянно спросил я.
-   То есть, как? – Дон Хуан казался искренне удивлённым. – Конечно же, туда, откуда пришёл!

Он улыбнулся, сделал в воздухе «пока», и повернулся ко мне спиной. Откуда-то стали подниматься клубы синеватого тумана, которые плыли в нашу сторону, грозя поглотить его фигуру.
-   Погоди! – воскликнул я. На меня вдруг накатило чувство отчаянного одиночества, с которым у меня, казалось, уже не осталось сил справляться. – А как же я? Куда пойду я?

Дон Хуан обернулся и посмотрел на меня. Взгляд его был дружеским, но в то же время отстранённым.
-   Чтобы ты не задавал дурацких вопросов, я бы предложил тебе перечитать собственные книги. Но у тебя уже не осталось времени для этого, - сказал он. – А вот если бы здесь был Хенаро, он сказал бы, что если ты будешь продолжать пребывать в том же настроении, то отправишься кормить нашу птичку!
Дон Хуан широко улыбнулся и добавил:
-   Знаешь, на самом деле последней умирает не надежда. Последней умирает возможность…

[Корнак]

Я пару раз моргнул ресницами, чтобы разогнать вдруг выступившие слёзы. Это не были слёзы печали или отчаяния. В тот миг у меня, казалось, не было вообще никаких чувств. Это были только слёзы уставших глаз.

Дона Хуана не стало. Синеватый туман проплыл мимо, и передо мной вновь открылся вылепленный лунным светом пейзаж сонорской пустыни.

Я совершенно не понял последней фразы Дона Хуана. И лишь одно знал твёрдо, - надежды у меня не оставалось. Да, по большому счёту, её ведь никогда и не было. На что мне было надеяться? Особенно теперь. Я криво усмехнулся, - надежды мертвеца…
Опустив взгляд на своё тело, я разглядел, что одето оно было не в больничную рубаху, ставшую для меня уже привычной, а в мои старые полевые джинсы и штормовку. Почему-то это меня обрадовало, хотя я и ощущал, что тело моё всё равно ведь не имело сил не то что куда-то идти, а даже просто поднять себя на ноги.
Вглядываясь в окружающее пространство, я пытался найти ответ на вопрос: Где я?
Он не касался конкретного места. О месте сомнений не возникало, - я сидел у хижины Дона Хуана. И, несмотря на всю нереальность этой ситуации, такой ответ меня, как ни странно, полностью удовлетворял.
Я размышлял о другом.
Где я?
Это, – смерть?
Я уже умер?
Или это только агония перед приходом настоящего конца?
Или галлюцинация, вызванная чрезмерной дозой обезболивающих лекарств?

Вдруг вспомнились утверждения Дона Хуана о том, что маг всегда находится здесь и сейчас. Я усмехнулся. Потому что теперь я не мог понять ни что такое здесь, ни что такое сейчас. Моё состояние, казалось, было вне этих понятий. И в то же время не было уже ничего, кроме, - здесь и сейчас…
Я усмехнулся ещё раз. Потому что поймал себя на том, что продолжаю воспринимать Дона Хуана как реальность, и относиться к собственным выдумкам, как к его утверждениям.

И тут что-то произошло. Словами это объяснить невозможно. Это было так, словно из одного слоя луковицы-реальности я проскользнул в другой, потом в третий, четвёртый, пятый…
Потом кончился счёт и кончились слои.
И я оказался Где-То.
И, одновременно, я оставался сидящим у хижины Дона Хуана.
Я? Я не знал, кто такой, - Я.
У меня не было ничего.
Не было надежды.
Не было и возможности.
Оставались только не мои воспоминания.
В них я и погрузился…

[Корнак]

часть первая
УСТРОЙСТВО




Глава первая

… двигатель внутреннего сгорания…

Было около пяти вечера, но сонорское солнце всё ещё нещадно палило. Я сидел на самом солнцепёке и наблюдал, как дон Хуан возится с двигателем моей машины. Очень хотелось спрятаться в тень, но мне было неудобно оставлять дона Хуана одного. В конце концов, он ведь сейчас решал мою проблему.
Пару дней назад, по пути  к дому дона Хуана, в моём автомобиле, вдруг, отказал вентилятор, обдувающий радиатор двигателя. Вентилятор начал издавать такие зловещие звуки, что я немедленно остановил машину и сунулся под капот.
Что виновником звуков был именно вентилятор, я не сомневался. Мне уже несколько дней не нравились посторонние шумы, которые возникали в тот момент, когда он включался. Досадуя на свою беспечность, я внимательно осмотрел вентилятор и обнаружил трещину в пластмассовой раме, на которой он был укреплён.
С помощью изоляционной ленты и, подобранного на обочине куска деревяшки, я, насколько смог тщательно, скрепил раму и запустил двигатель. И тут же загасил, - звук был ужасный. У меня возникло подозрение, что что-то стряслось и с самим вентилятором.
Немного поразмыслив, я открыл щиток предохранителей и, методом проб и ошибок, нашёл и удалил предохранитель вентилятора. Однако вместе с вентилятором отключились и указатели поворотов. Кроме того, замерли на нуле стрелки всех датчиков.
Проклиная идиотизм конструкторов, я вернул предохранитель на место, снова залез под капот и отключил клемму вентилятора. Теперь всё было в относительном порядке. Я смог продолжить движение, - вентилятор не издавал своих угрожающих звуков, а потока встречного воздуха хватало для охлаждения двигателя.
Однако когда я съехал с шоссе на грунтовую дорогу, и пришлось сбавить скорость, стрелка датчика температуры неумолимо начала продвигаться вверх. В какой-то момент я даже подумал о том, что может быть мне стоит остановиться и дождаться ночи и прохлады. Но всё обошлось…

- Что случилось с твоей лошадкой? – спросил дон Хуан, встречая меня на пороге своей хижины.
Я, в очередной раз, восхитился его провидческими способностями, а он, словно угадав ход моих мыслей, сказал:
- У тебя руки перепачканы...

Вздохнув, я рассказал дону Хуану о своих злоключениях с вентилятором. Он осведомился, есть ли у меня в машине какие-нибудь инструменты. Я ответил, что всегда вожу с собой в багажнике коробку с ключами, хотя мне никогда и не приходилось ими пользоваться. Дон Хуан заверил меня, что в таком случае не о чем волноваться и предложил оставить решение этой проблемы на утро следующего дня.
Однако приступили к ремонту мы только сегодня. То есть, спустя два дня.
Правильнее было бы сказать, что приступил к ремонту один дон Хуан. А я оставался простым зрителем. И если бы не палящее солнце, меня эта роль вполне устраивала.
Мне всегда доставляло истинное удовольствие наблюдать за действиями дона Хуана. Во всём, за что он брался, были какая-то особая ловкость, уверенность и изящество. Вот и сейчас, когда он, бережно поместив свою шляпу в тень от автомобиля, скрылся под капотом, движения его были рассчитаны и спокойны. Он прилаживал обратно отремонтированный им вентилятор. Любой другой на его месте осыпал бы проклятиями всё на свете, так как, при отсутствии ямы или подъёмника, дело это было не таким уж простым. Но дон Хуан оставался невозмутим.
Я вдруг подумал, что его знания, его магия позволяют ему быть кем угодно, заниматься любым делом на этой планете. И можно быть уверенным, что выполнит он его безупречно.
И тут меня, словно молния, пронзила следующая мысль. Она была так кристально ясна, что я вскочил на ноги и тут же выкрикнул дону Хуану:
- Дон Хуан! Ты ведь сам можешь писать книги! Книги о своей магии!

Выкрикнув это, я моментально осекся, испугавшись, что дон Хуан, от неожиданности моего возгласа, может резко выпрямиться и разбить голову о поднятую крышку капота.
Но он даже не вздрогнул. Спокойно закончив что-то там прикручивать ключом, он выбрался из-под капота и огляделся по сторонам, словно опасаясь, что кто-нибудь ещё слышал мои слова. Потом он аккуратно примостил ключи на бампере автомобиля и, вытирая ветошью руки, подошёл ко мне.
Дон Хуан заглянул мне прямо в глаза с каким-то, как мне показалось, сочувствием.
- Пойдём в дом, - сказал он тихо и направился к хижине.

Недоумевая, я пошёл за ним следом. В комнате Дон Хуан усадил меня на циновку, осторожно снял с моей головы шляпу и мягко прислонил мой затылок к стене. Я совсем растерялся.
Дон Хуан снова посмотрел мне в глаза тем же сочувствующим взглядом.
- Что? – не выдержал я.
- Ты спятил, - тихо проговорил он и, повалившись на спину от хохота, прокричал: - Или в твоей голове тоже вентилятор сломался!

Я был раздосадован и даже немного зол на него. За те несколько мгновений, что прошли с момента, когда я озвучил свою мысль, я успел приготовиться к чему угодно, но только не к очередной и, как мне казалось в данном случае – плоской, его клоунаде.
Я ожидал, что в хижине он скажет мне что-то важное, не предназначенное для посторонних ушей, - ведь не зря же он так беспокойно оглянулся по сторонам! У меня даже мелькнула мысль, что, может быть, он сообщит мне, что, в действительности, он и так уже делает кое-какие заметки. Но что всё закончится очередным розыгрышем…

Дон Хуан перестал смеяться и уселся на полу. Взгляд его был озорным.
- Карлос ведь не шутил, да? – спросил он.
- Не вижу здесь ничего смешного! – досадливо обронил я.
- Ну, не сердись! – взгляд дона Хуана сделался слегка виноватым. – Я просто действительно не могу представить себя в качестве твоего соавтора.
- Я не имел в виду соавторство, - холодно ответил я. – Я хотел сказать, что ты сам можешь писать книги. Не вместе со мной, а сам. И что в этом такого смешного?
- Ну, не сердись, - снова попросил Дон Хуан.

Он поднялся на ноги, отошёл к стене, у которой, на табурете, стояло ведро с питьевой водой, зачерпнул в кружку и выпил. Набрав воды и для меня, он вернулся.
- А чем плохи твои книги? – спросил он примирительно, протягивая мне кружку.
- Дело не в них, - ответил я и медленно, чтобы дать себе паузу для концентрации мысли, выпил воду.
- Мои книги, они ведь только что-то типа дневникового отчёта, всего лишь описание вокруг да около. Сплошные догадки и предположения... Можно сказать, что они не более чем потуги сбитого с толку неофита, пытающегося объяснить, с чем он столкнулся, - продолжил я, ободрённый тем, что дон Хуан явно сменил тон на более доброжелательный или даже сочувственный. – В них нет того объёма, последовательности и цельности, которые могли быть, если бы ты сам написал книгу.
- О чём? – бесхитростно спросил дон Хуан.
- Да о своей магии! О том, чему ты учишь меня! О традиции… - я щёлкнул в воздухе пальцами, так как мне не хватало слов. – Только, в отличие от моих книг, это была бы не размазня, а сжатое, концентрированное изложение принципов твоего описания мира…

Заметив, как сморщился дон Хуан на последнюю фразу, я поспешил поправиться:
- Ну, пусть не принципов. Не знаю, как точно назвать. То есть, ты мог бы дать квинтэссенцию всего того, чему учишь меня. И изложить всё это точно, последовательно и основательно…
- То есть, написать учебник? – перебил меня дон Хуан.

Я поднялся на ноги и принялся расхаживать по комнате. Слово «учебник» было явно провокационным. Я ведь прекрасно знал отношение дона Хуана к учебникам и учителям. Нужно было попытаться объяснить ему, что именно я имею в виду, но проблема была в том, что я и сам для себя ещё окончательно не уяснил, не вербализировал то ощущение, которое возникло у меня возле машины.
- Сейчас... - сказал я,  жестом прося его дать мне время собраться с мыслями.

Дон Хуан сидел молча, спокойно глядя, как я меряю комнату шагами. Наконец, мне показалось, что я напал на мысль, и я вернулся на своё место.
- Я не говорю про учебник, - заявил я и провёл ладонью в воздухе, словно желая окончательно развеять эту мысль. – Я говорю о книге. Возможно, это было бы даже чём-то похоже на те книги, что пишу я сам. То есть, ты мог бы рассказать о своём пути, о том, как ты пришёл к магии, каким образом ты сам столкнулся с традицией новых видящих. Только, в отличие от моих книг, твоя была бы более полной и конкретной. Поскольку для тебя всё это уже пройденный этап и пережитый опыт. Ты ведь уже знаешь что означало и чем являлось каждое событие в твоей жизни… Ну, дон Хуан, ты же понимаешь, о чём я говорю!
- Кажется, да, - согласился он. – Понимаю...

Он опрокинулся на спину, и какое-то время лежал, глядя в потолок. Казалось, он обдумывает мои слова. Я поднял с полу кружку и влил в себя ту каплю воды, что в ней оставалась. Наконец дон Хуан сел и посмотрел на меня.
- Но зачем? – спросил он.
- Что, - зачем? – не сразу сообразил я.
- Зачем мне писать такую книгу?
- То есть как? – удивился я. – Разве тебе не важно, чтобы твоё знание продолжало жить? Чтобы люди знали о традиции новых видящих? Чтобы всё это было передано максимально точно, а не в виде дневниковых отчётов человека, который и сам толком не понимает, что с ним происходит и куда он движется? Погоди, дай закончить! – жестом остановил я готовящееся сорваться с его губ возражение. – Я догадываюсь, что ты хочешь сказать. Пусть даже тебе, - тебе лично, - всё это и не так важно. Но что плохого в том, чтобы это стало известно людям?
Знаешь, я ведь уже не тот легкомысленный, неопытный студент, которого ты встретил в Аризоне. За эти годы я многое пересмотрел, много перечитал научных и философских работ. Многое сравнивал и анализировал. И вот что я тебе скажу. Я не нашёл никаких аналогов тому, чему ты меня учишь! То, что знаешь ты, – уникально. Да, есть кое-какие совпадения с уже известными учениями, есть какие-то общие места, есть идеи, которые, так или иначе, были выражены в трудах разных философов, например. Но в целом, такой направленности на абстрактное…

Я замолчал, не зная, что ещё убедительное сказать. Да оно было и ненужно. Я был уверен, что дон Хуан прекрасно понимает, о чём я говорю.
Какое-то время мы молчали, а потом дон Хуан сказал:
- Тогда, в Аризоне, ты был не просто легкомысленным студентом. Ты был важный, самоуверенный, напористый, циничный и нагловатый тип, лишённый практически всех понятий о морали и напрочь лишённый любых духовных ценностей…

Дон Хуан помолчал, а потом продолжил:
- И вот это последнее, - отсутствие у тебя любых духовных ценностей, - больше всего мне и понравилось. Потому что если бы ещё и они у тебя оказались, то ты был бы законченный треснувший горшок. Тебя невозможно было бы научить ничему стоящему…

Дон Хуан снова замолчал. Я не перебивал, так как знал, что говорит он всё это не с целью меня задеть или обидеть.
- Сейчас ты изменился. Ты стал заботиться о человечестве! - продолжил дон Хуан, и в его голосе появились смешливые нотки. – Но, как и все озабоченные, ты забыл поинтересоваться у этого человечества, - а надо ему это?
- Дон Хуан… - попробовал протестовать я, но он остановил меня жестом и закончил:
- Я шучу. Я понимаю, что ты совсем не претендуешь на роль спасителя или просветителя человечества…

Он вдруг запнулся и, после короткого раздумья, предложил:
- Давай-ка, покончим с ремонтом, а потом прогуляемся и обдумаем твоё предложение.

Дон Хуан поднялся на ноги и направился к выходу. Я тоже встал, намереваясь идти с ним.
- Нет, - остановил он меня и улыбнулся. – Ты лучше побудь пока в хижине. А то вдруг тебе ещё какая идея в голову стукнет. Я скоро управлюсь…

[Корнак]

 Мы молча шли в северо-западном направлении. Я решил, что идти мы будем долго, пока не доберёмся до какого-то места, где дон Хуан и остановится поговорить. Если бы он хотел, как он выразился, «обдумать моё предложение» на ходу, то мы просто описывали бы круги неподалеку от хижины и вели беседу, как не один раз бывало.
Но если дон Хуан молчал во время ходьбы, это был явный признак того, что он намерен куда-то дойти, и что сейчас мне лучше даже не пытаться начинать разговор.
Так и случилось. Но на этот раз место, к которому шёл дон Хуан, оказалось не так уж далеко. Это был небольшой холм, у подножия которого рос чахлый кустарник. Мы взобрались на вершину и уселись на пересохшей траве, обратившись лицами в сторону хижины дона Хуана. Возле хижины оранжево светились  под лучами заходящего солнца стёкла моей машины. Небо у горизонта приобретало тёмно синюю окраску, чуть выше переливалось сине-зелёным, а в зените было ещё голубое, точно в полдень.
- Что в этом пейзаже лишнее? – вдруг спросил дон Хуан.

Я оторвал взгляд от неба. Дон Хуан смотрел в сторону своей хижины.
- Моя машина! – уверенно ответил я и ухмыльнулся, - слишком уж очевидно всё было.
- Угу, - как-то грустно согласился дон Хуан. – Хорошо, что ты это сразу определил. Современные люди разучились ощущать настоящее… Вот эта пустыня, это небо, этот холм, они, – настоящие. Моя хижина тоже настоящая. Потому что она находится в гармонии со всем окружающим. Она сама является неотъемлемой частью окружающего пространства. А твой автомобиль… Посмотри, как он здесь чужероден, насколько не нужен! Это порождение вашей науки и техники, гудящий символ ваших знаний, которые, якобы, несут благо человечеству и облегчают его существование. А в действительности, они только разрушают непреходящую гармонию, наполняют окружающее пространство ядом, используют и уничтожают его. И всё это с единственной целью, - чтобы вашим задницам было комфортнее передвигаться по этой изнасилованной планете. Все эти ваши механизмы, ваша наука, ваша практичность и рациональность, - они сделали (тут он употребил грязное ругательство) вас…

Дон Хуан закашлялся, а я отвернулся в сторону. Мне невыносимо было видеть ту грусть, которая охватила его. Казалось, что сейчас дон Хуан превратился в обычного старого индейца, лишённого своей силы, лишённого будущего, лишённого всего.
 - Это только иллюзия, - продолжил, откашлявшись, дон Хуан. – Это только иллюзия, что вы способны что-то там прогнозировать, контролировать происходящие процессы и решать какие-то глобальные задачи. В действительности всё пущено на самотёк. Процессы вокруг вас протекают с какой-то зловещей самопроизвольностью. Но при этом вы делаете вид, что всё идёт нормально. Оправдывая свои действия рациональностью, практичностью, экономической необходимостью и ещё бог весть какой ерундой, вы, фактически, пожираете эту планету. Вы истребляете всё, к чему прикасаетесь. Вы уничтожаете то, что вам не принадлежит. Уничтожаете расчётливо и одновременно бездумно. А главное, - безвозвратно…

Слова дона Хуана вогнали меня в грусть. Я ведь и сам всегда ощущал эту чужеродность наших технических достижений тому изначальному, природному пространству, из которого мы все вышли и в котором, в сущности, и была наша родина. Я догадался, что своими словами дон Хуан весьма прозрачно намекнул, почему ему, в сущности, безразлично, - выйдет его знание в наш мир или так и останется достоянием немногих, тех, кому посчастливилось прикоснуться к миру магическому…
После непродолжительного молчания, за время которого я успел довольно глубоко прочувствовать и погрузиться в грусть дона Хуана, он вдруг выдал фразу, от которой меня невольно передёрнуло.
 - Карлос! – воскликнул вдруг дон Хуан каким-то высоким, срывающимся на фальцет, страдальческим голосом. – Ну, почему ты не прискакал на лошади?!

Я вздрогнул и недоумённо посмотрел на него. Его глаза сияли весельем.

 - Ты, небось, подумал, что я старый, выживший из ума, сентиментальный осёл? – спросил он весело.
 - Ничуть! – возразил я горячо. – Всё, что ты сказал, – правда!
 - Ерунда! – отрезал Дон Хуан. – Я просто разыграл тебя. В действительности, это моя хижина, - лишняя деталь в этом пейзаже! И именно поэтому мне грустно. Грустно не за себя, а за мой народ, который проводит свои дни в каком-то угаре невежества и суеверий. И эта его погружённость в тёмный мир традиций, привычек и устоявшегося уклада жизни ничем не лучше, а даже намного хуже вашей погружённости в технический прогресс.
Неужели ты до сих пор не понял, что маг не может грустить о прошлом? А та жизнь, которой живут индейцы сегодня, - мутное прошлое. И будущего у моего народа нет! Точнее, пока что оно ему недоступно. Но оно обязательно наступит тогда, когда индейцы получат доступ к тем возможностям, которые есть у вас. Я говорю не только о техническом прогрессе. Техника, – половина дела! Главное, - информация! Возможность обладать той базой данных, теми знаниями, которые сегодня так широко, свободно и в таком объёме распространяются в вашем мире. И если у моего народа будет такой шанс, если он получит доступ к нормальному образованию, будет иметь возможность познавать и усваивать те законы, по которым сегодня строятся отношения в мире, он перестанет гнуть спину за миску супа. Он не будет больше доверчивым, бессловесным стадом, которое кому-то выгодно держать в невежестве и тьме вековых предрассудков.
И твоя машина, - символ грядущих перемен! Сейчас ты приехал один. Но придёт время, и за тобой последуют другие. Придут те, которые осознают, что народы, которые сегодня пребывают на последних ролях в этом мире, тоже имеют право на общечеловеческое поле информации. Имеют право на достижения науки и техники. И кто знает, может быть тогда те мифы и традиции, которыми живёт мой народ и которые сегодня низведены до уровня предрассудков, обогатившись и очистившись посредством современных знаний, станут преимуществом, новым, неожиданным взглядом на мир. Возможно, тогда и возникнет тот магический мост между мирами, который обогатит наше всеобщее знание, наше понимание величественных законов бытия.
Поэтому, глядя на этот пейзаж, я не испытываю никакой ностальгии или грусти. Я знаю, что моя хижина будет когда-нибудь сметена с пути прогресса. Это должно случиться. И я могу только радоваться предстоящим переменам. Не забывай, что я принадлежу к традиции новых видящих! А это люди, которые никогда не прятали голову перед наступающим временем, перед грядущим новым миром. Они воспринимали его, как вызов. И радостно следовали в потоке перемен…

[Корнак]

Голос дона Хуана звучал твёрдо и сильно. От грусти, которая была в нём лишь несколько мгновений назад, не оставалось и следа. А я сидел и пытался разобраться в накатившем на меня состоянии.
Я просто не знал, что и думать. Дон Хуан выразил два совершенно противоположных взгляда на мир, и я  никак не мог понять, какой же из них, - настоящий. Мой разум был в смятении. Мне представлялись одинаково правильными оба этих взгляда. Но ведь так не могло быть! Поэтому я сидел, глядя на светящиеся стёкла своей машины, и пытался понять, когда же дон Хуан говорил искренне.

 - Готов поспорить, - раздался голос дона Хуана, - что сейчас ты совсем не понимаешь, - что же лишнего в этом пейзаже?
Я посмотрел на него и вымученно улыбнулся:
 - Так где же правда, дон Хуан? – спросил я.

В его глазах, на миг, вспыхнул тот огонёк, за которым обычно следовал неудержимый смех. Но на этот раз дон Хуан сдержался и только медленно протянул, словно это слово доставляло ему почти экзальтическое наслаждение:
 - Правда…
Он поднялся на ноги, и некоторое время стоял, глядя в сторону своей хижины и моей машины, словно действительно пытался разглядеть там эту самую правду. Потом он снова опустился на траву, рядом со мной.
 - Карлос, ты в ужасной ситуации, - сказал он, и голос его, вопреки моим ожиданиям, был вполне серьёзным. – Я могу сказать тебе, что лишнее в этом пейзаже, но ты не поймёшь. Не потому, что ты какой-то особо тупой. А потому, что понять это невозможно.
 - А ты попробуй, - предложил я хрипло.
 - Я уже попробовал! – заверил меня дон Хуан. – Но ты не узнал…

Слово «узнал» он выделил тем особым тоном, который всегда подсказывал мне, что именно в этом месте кроется некий важный момент.
 - Что ты имеешь в виду, говоря, - не узнал? – спросил я.
 - Именно то, что и сказал, - ты не узнал. Вещи, которые не поддаются пониманию, узнаются, - ответил дон Хуан.
 -  Но каким образом? – я всё никак не мог понять, о чём он говорит.
 - Похожим образом, как ты узнаёшь своего школьного товарища, с которым не виделся много лет, - улыбнулся он. – Похожим образом, как ты узнаёшь, что на улице идёт дождь или наступила ночь. Но только – похожим! Разница между этими узнаваниями всё-таки есть.

Он замолчал. Молчал и я. Где-то в глубине меня наворачивалось какое-то непонятное чувство, которое, казалось, могло привести меня к пониманию того, о чём говорит дон Хуан. Но как только я пытался ухватить его, оно рассеивалось, оставляя после себя лишь невнятное чувство досады.
 - А ты не мог бы просто сказать, что, на твой взгляд, лишнее в этом пейзаже, - попросил я наконец.
 - На мой взгляд? – переспросил дон Хуан и пристально посмотрел на меня. – Карлос, я только что привёл тебе два прямо противоположных взгляда. Я мог бы привести их ещё с десяток, но мне казалось, что достаточно будет и двух, чтобы ты узнал…
Он снова выделил это «узнал» и, после небольшой паузы, закончил:
 - что в этом пейзаже нет ничего лишнего! Он такой, какой есть. С моей хижиной, с твоей машиной, с солнцем на её стёклах. Чтобы ещё больше тебя озадачить, скажу так: нет никакого пейзажа самого по себе. Есть только наше отношение к нему. Именно оно делает что-то лишним или нужным, полезным или бесполезным. Но в самом пейзаже этого ничего нет…

Во мне словно лопнула какая-то плёнка, и я воскликнул:
 - Я понял, дон Хуан! Я узнал…
 - Сомневаюсь, - покачал головой дон Хуан.
 - Ну, конечно же! – заверил я его. – Мы ведь говорили об этом не один раз! Это всё то же самое описание мира. Описание, которое, как ты сам говорил, всегда оставляет нас на один шаг позади реальности. Я действительно понял!

Дон Хуан поцокал языком, чем сразу же напомнил мне Хосефину, которая имела привычку так делать в тех случаях, когда была не согласна с чьим-либо утверждением и подыскивала слова для возражения. После небольшой паузы дон Хуан сказал:
 - Я не сомневаюсь, что ты понял. Но с сегодняшнего дня я хочу ввести в нашу практику кое-что новенькое для тебя.
Произнося слово «практика», он ухмыльнулся. Я спокойно ждал продолжения. Внутри меня была полная ясность, и я полагал, что дон Хуан просто недооценивает степень моего понимания.
 - Ты действительно понял, - продолжил он. – Но я ведь говорил про узнавание…
 - Но ведь нет никакой разницы! – перебил я его. – Если я понял, значит, я и узнал! Разве не так?
 - Твои слова снова подтверждают, что ты только понял. Но до узнавания ещё не добрался, - возразил дон Хуан. И перехватив мой недоумевающий взгляд, пояснил:
 - С точки зрения понимания, между ним самим и узнаванием нет никакой разницы. Однако если бы ты узнал, то никогда бы не сказал такой чепухи. Потому что с точки зрения узнавания разница здесь огромная. И иной раз совершенно непроходимая…

Дон Хуан помолчал. Солнце уже упало за горизонт, и нас охватили серо-сине-зеленоватые сумерки. Стёкла моей машины погасли, и теперь она и хижина дона Хуана слились в какое-то причудливое пятно, - словно сфинкс, неумело сложенный из кучи хвороста.
 - Сейчас ты просто добавил к своему, уже бывшему у тебя пониманию, ещё одно понимание. Понимаешь? – улыбнулся дон Хуан.

Я отрицательно и как-то нервно мотнул головой. Мне казалось, что дон Хуан просто придирается ко мне. Он вздохнул и продолжил:
 - Ты уже раньше понял что-то про описание мира. Сейчас, к этому своему пониманию ты добавил ещё одно, - про отсутствие лишнего в пейзаже. Но это только понимание! Ты не узнал ни раньше, ни сейчас.

Теперь шумно вздохнул я. И решительно возразил:
 - Дон Хуан, но ты ведь не можешь знать, что я ощущаю, понимаю или знаю! То есть, я хочу сказать, что ты не можешь этого знать наверняка. Ты не допускаешь мысли, что ты ошибаешься? Мне действительно кажется, что я именно узнал то, о чём ты говорил!
 - Когда узнаёшь, тогда перестаёт казаться, - усмехнулся дон Хуан. – И можешь мне поверить, я наверняка знаю, что ты чувствуешь или знаешь теперь. Не забывай, что я и сам через всё это проходил. Только мне, пожалуй, было немного легче. Во-первых, я индеец. А во-вторых, у меня не было такого понятливого наставника.

Дон Хуан весело рассмеялся и похлопал меня по плечу.
 - Я говорю правду, Карлос, - заверил он меня. – Возможно, множество твоих проблем возникает именно в силу моего собственного характера и моей предрасположенности. Я ведь и сам, словно пытаюсь усидеть сразу на двух циновках, разрываясь между… Впрочем, об этом пока не будем. Чтобы окончательно тебя не запутать…

Некоторое время мы молчали. Я пытался найти какой-нибудь вопрос, но чувствовал себя совершенно растерянным. К моему облегчению, дон Хуан сам продолжил:
 - Ты не один раз подозревал меня в том, что я тебя, как ты выражаешься, надуваю. И я честно тебе признавался, что так оно и есть на самом деле. Однако ты почему-то никогда не задавался вопросом, - почему я так поступаю? Тебе, вероятно, казалось, что ты и сам нашёл на него ответ. Ну, произнеси его!
 - Что? – не сообразил я.
 - Этот ответ, - улыбнулся дон Хуан. – Скажи, почему я так часто тебя надуваю?
 - Я всегда полагал, что ты это делаешь с особым расчётом. В практических, так сказать, целях. Ну, как ты сам и говорил, что в магию приходится заманивать хитростью…
 - Это и так, и не так, - перебил меня дон Хуан. – С точки зрения понимания, твой ответ вроде как полностью справедлив. Но с другой стороны…

Дон Хуан снова замолчал, а потом чему-то тихо рассмеялся. Закончив смеяться, он продолжил:
 - А, в сущности, нет никакой другой стороны. Она есть только одна. Именно та, которая вне понимания. Да, я надувал тебя. Но это вовсе не потому, что я имел какой-то заранее намеченный план, схему каких-то последовательных шагов или трюков, которые имели бы за собой некую ясно обозначенную цель. Это такое вот странное надувательство. Надувательство, у которого нет цели получить результат. Я надувал тебя потому, что меня самого надувает… дух. О! Это такой парень! Ему пальца в зад не вставишь!

Дон Хуан снова рассмеялся и закончил:
 - Я всего лишь старался придерживаться требований духа. И само собой получалось, что я надувал тебя. Потому что, как ты теперь знаешь, я и сам являюсь надутым, словно майская жаба…

[Корнак]

Я вообще перестал что-либо понимать. Надувательство духа не было для меня новостью. Мы уже касались этой темы, когда дон Хуан рассказывал мне о магических историях и абстрактных ядрах. Но тогда момент этот был для меня каким-то образом понятным. Мне казалось, что я понимал зачем, для чего дух всё это «проделывает». Теперь же, мало того, что мне было непонятно всё, что говорил дон Хуан сейчас, я начал сомневаться и в своём понимании прошлых его «объяснений».
Дон Хуан, казалось, точно знал, что со мной происходит. Он как-то смешно поёрзал на месте, а потом сказал:
- Давай-ка, вернёмся в плоскость пониманий. Похоже, сейчас пришло время дать твоему разуму передышку и позволить ему покатать свои шарики. Вот, кстати, ты имеешь представление, каким образом работает двигатель твоей машины?
Я признался, что имею об этом довольно слабое представление. И тогда дон Хуан очень детально и даже дотошно принялся рассказывать о принципе действия двигателя внутреннего сгорания. Желая, чтобы я наверняка уяснил некоторые моменты, он даже пытался чертить пальцем схемы на пересохшей траве. Несмотря на сгущавшуюся темноту и непригодность травы для воспроизводства схем, мне всё это каким-то образом помогало понимать детали его объяснений.
Напоследок дон Хуан изложил мне разницу в принципе работы бензиновых и дизельных двигателей, и, замолчав, уставился на меня.
Я не знал, что сказать. Я был поражён его познаниями в этой сфере.

- И как? – улыбнувшись, спросил дон Хуан.
Я собрался было заявить ему, что такие его познания только лишний раз доказывают, что с помощью своей магии он способен... Но он не дал мне этого сделать, задав сразу следующий свой вопрос:
- Тебе не кажется это странным?
Я приготовился возразить, что всё это вовсе не странно, а лишь доказывает возможности его магии... Но он снова не дал мне что-нибудь сказать.
- Разве не странно, что, зная столько подробностей о принципе работы двигателя внутреннего сгорания, я не умею водить машину?
- А ты действительно не умеешь водить машину? – несколько растерянно спросил я. Мне вдруг пришло в голову, что я ведь никогда не задумывался об этом.
- Нет, не умею, - вздохнул дон Хуан как-то огорчённо. Но не выдержал и рассмеялся. – Чёрт тебя побери, Карлос! Ты лучшая черепаха в этом мире!
И, поймав мой недоумённый взгляд, дон Хуан пояснил:
 - Ты обладаешь великолепной способностью прятаться в панцирь своего разума. Мне приходится прилагать какие-то извращённо ненормальные усилия, чтобы заставить тебя высунуть из этого панциря хотя бы нос. Любой тупой индеец уже узнал бы, что я хочу сказать. Но ты настолько озабочен тем, чтобы понять, что... Ладно, оставим в покое вождение автомобиля, - перебил он вдруг сам себя.

Я был совершенно сбит с толку. И ясность моих ментальных построений относительно возможностей его магии в постижении окружающего мира, вдруг поблекла.
- Я ведь знаю, какие оправдания придумает твой разум, - продолжал дон Хуан как ни в чём ни бывало. – Он заявит тебе, что просто для вождения автомобиля нужны другие познания, понятия, другой набор инструкций, верно?

Я машинально кивнул. Я действительно так думал. И искренне не понимал, - в чём тут виноват мой разум? Ведь это на самом деле так. Именно таким образом мы и обучаемся вождению автомобиля, - получая пошаговые инструкции и, посредством практики, приобретая необходимый опыт.
Дон Хуан уловил ход моих мыслей. И спросил:
- И для этого нам достаточно понимания, правда?
Я уверенно подтвердил.
- Ты прав! – похлопал меня по плечу дон Хуан. – А я, – нет. Я начал не с того конца. Нам нужно было говорить не об автомобиле, а о мотоцикле. Помнишь, как Лусио хотел мотоцикл?

Дон Хуан имел в виду тот случай, когда его внук, Лусио, пытался выторговать у меня обещание привезти ему мотоцикл в обмен на то, что он примет участие в митоте. Тогда дон Хуан не допустил этого.
- Представь, что ты всё-таки привёз мотоцикл для Лусио, - продолжал дон Хуан. – Не в обмен за участие в митоте, а так, просто... ну, скажем, ко дню рожденья…
Он улыбнулся и спросил:
- И как бы ты обучил Лусио ездить на мотоцикле?

Тут уже улыбнулся и я. Я догадался, куда клонит старый чёрт. И поэтому, заявил:
- Ну, уж я не стал бы его непременно посвящать в тонкости принципа действия двигателя внутреннего сгорания! Я начал бы с инструкций о том, как заводить мотоцикл и переключать передачи. Ну, и про тормоза, естественно, не забыл бы...
-  И? – подбодрил меня дон Хуан.
- И потом, когда я убедился бы, что Лусио всё это точно и правильно усвоил, я позволил бы ему проехаться на мотоцикле, - сказал я.
-  И он шлёпнулся бы ровно через десять футов! – засмеялся дон Хуан.
-  Почему? – удивился я.
- Но ты ведь не наделил его инструкциями о том, как удерживать равновесие! – заявил дон Хуан и величественно, но одновременно шутливо, весь выпрямился, словно вождь краснокожих из второсортного вестерна, и бросил на меня пронзительный взгляд.
Даже в наступившей темноте я разглядел лукавый огонёк в этом взгляде.
Он поймал меня. Но я не собирался сдаваться.
- Но если Лусио ездил на велосипеде, то ему не нужно объяснять этого. Принципиально равновесие при езде на велосипеде ничем не отличается от равновесия при езде на мотоцикле.
- Но Лусио никогда не ездил на велосипеде! – твёрдо заявил дон Хуан.
Я не знал, правда это или дон Хуан шутит, желая драматизировать гипотетическую ситуацию.
- У тебя есть инструкции для овладения чувством равновесия? – с искренним любопытством поинтересовался дон Хуан.
Я ответил, что у меня их нет. И что вообще не может существовать таких инструкций, поскольку невозможно внятно и последовательно изложить некий теоретический метод, следуя которому мы обрели бы способность держать равновесие.
- Вот чёрт! – воскликнул дон Хуан и, сдвинув шляпу, почесал макушку. А потом тоном искреннего недоумения спросил:
- Тогда каким способом люди объясняют это друг другу?

Я понимал, что он попросту дурачится, но всё-таки ответил:
- Способ только один. Ты просто садишься и едешь. И после нескольких падений, ссадин и синяков, узнаёшь, что это такое, – равновесие.
- Ты сам это сказал! – воскликнул вдруг дон Хуан, едва не перепугав меня.
- Что я сказал? – спросил я. Прозвучало это, к моему удивлению, едва не истерически.
- Ты сказал, - узнаёшь, - пояснил дон Хуан. – Ты не сказал, - понимаешь.
- Но это же ерунда, дон Хуан! - возразил я расстроено.
Я действительно был расстроен. Весь этот длинный разговор, по сути, свёлся к какой-то игре слов.
- И в чём ты видишь ерунду? – заинтересованно спросил он.
Я терпеливо объяснил, что слова «узнаёшь» и «понимаешь», в данном случае являются, по сути, синонимами. И что я вполне мог бы сказать: поймёшь, что такое равновесие...

Дон Хуан протянул руку и, не больно, постучал костяшками пальцев по моему лбу. Губами он при этом издал такой звук, словно стучал во что-то объёмное и наглухо закупоренное.
- Броня крепка, да? – участливо спросил он.

Вопреки моему ожиданию, он не рассмеялся и даже не улыбнулся. Какое-то время мы сидели молча. Я ждал, что он что-нибудь объяснит, но он вдруг поднялся на ноги и сказал, что нам пора возвращаться.
- Я всерьёз опасаюсь, что, забравшись настолько глубоко в панцирь своего разума, ты сейчас начнёшь оттуда вытаскивать инструкции для пошагового перемещения по пустыне ночью. В итоге, мне придётся нести тебя к хижине на руках, - серьёзным тоном заявил он.

Я, не двигаясь со своего места, начал протестовать и требовать, чтобы он объяснил, к чему был весь этот сегодняшний разговор. Я пребывал в полной растерянности. И уже вообще не понимал, какое отношение имеет всё, о чём мы говорили на вершине холма к тому, с чего, собственно, начался весь этот длинный разговор. А именно, - к моему открытию, что дон Хуан мог бы и сам писать книги о своей магии.

Дон Хуан, вместо ответа, наклонился и протянул мне приветливо руку. Я принял это его движение за некий примирительный жест и вяло подал ему свою, огорчаясь, что его объяснения вот так и закончатся, - дружеским рукопожатием.
Но дон Хуан крепко схватил мою ладонь и, одним рывком, поднял меня на ноги.
Оказавшись в стоячем положении, я обнаружил, что моё состояние изменилось. И хотя во мне остались непонимание и недоумение, но куда-то улетучились нытьё и жалость, сопровождавшие их.

- Понимаешь, Карлос, - начал дон Хуан серьёзно, но не выдержал и улыбнулся. После небольшой паузы, он продолжил: - Видишь ли, дело совсем не в словах. Впрочем, слова эти только для тебя, – синонимы. Я ведь уже говорил, что с точки зрения понимания, нет никакой разницы между ним и узнаванием. Однако с позиции узнавания, разница эта существенна. И заключается она, уже хотя бы в том, что не существует никаких инструкций относительно того, как узнаётся то или иное. И в то же время это как-то случается...

Лёгкий, прохладный ветер обдувал меня. Тело испытывало озноб, но он не доставлял неудобства. Однако, вдруг, появилось желание двигаться, куда-то идти. А вместе с ним, неожиданно, возникло и какое-то чувство, словно я не то чтобы понимаю, но точно знаю, что имеет в виду дон Хуан. В действительности, всё это было чрезвычайно просто! И только мой разум, строящий какие-то нагромождения логических структур и концепций там, где они не являлись необходимостью, постоянно скрывал от меня эту простоту.

Дон Хуан пристально смотрел на меня, потом удовлетворённо хмыкнул и произнёс:
- Иногда удобнее быть тупым индейцем, чтобы постигнуть простоту...
Он мгновение помолчал, а потом добавил:
- Но, с другой стороны, только битва с собственным разумом помогает эту простоту в полной мере оценить. Так что,  все мы, так или иначе, - равны…

Он усмехнулся и двинулся вниз с вершины холма. Тьма моментально поглотила его, и я поспешно, но осторожно, направился следом за ним.
-   И выкинь из головы ерунду о том, что магия помогает мне во всём, даже в постижении принципа действия двигателя внутреннего сгорания! – донёсся ко мне из темноты весёлый голос дона Хуана. – Просто я три долгих года вынужден был проработать механиком в гараже одного жирного, ленивого мексиканца...

[Корнак]

Глава вторая

… дорогой Карлитос…



   Я поднимался всё выше в горы. День выдался пасмурный, поэтому трудно было ориентироваться во времени по солнцу, но я каким-то образом знал, что скоро начнут сгущаться сумерки. Смутное отчаяние овладевало мною. Мне казалось, что я так и не найду этого монастыря...
Оставалось подняться каких-нибудь пол сотни футов по довольно крутому склону и тогда я смог бы сориентироваться в окружающем пространстве. А пока что я был стиснут в ложбине между двумя, почти вертикальными, скалами. И с этого места мне виделся лишь клочок серого неба над тем склоном, по которому я карабкался.
Я укорял себя за собственный идиотизм. По сути, этот монастырь был мне совершенно не нужен. Где-то глубоко внутри я ведь знал, что не найду в нём того, чего искал. Но, упорно игнорируя своё внутреннее чувство, я всё-таки отправился в горы и забрался уже бог весть на какие высоты. Для чего? Я начинал подозревать, что только для того, чтобы так и не найти никакого монастыря.

Однако как только я взобрался, наконец, на крутой склон, открывшийся вид мгновенно приободрил меня и резко изменил моё настроение.
Впереди была небольшая долина, окружённая голыми пиками гор. Долина, по всей видимости, заканчивалась грандиозным обрывом или каньоном. Оттуда поднимался туман, который, казалось, превращался в облака. На фоне этой дымки, строения монастыря представлялись чем-то нереальным.
Впрочем, эти постройки и сами по себе выглядели довольно сюрреалистично. Всё это было выполнено в том монументально-имперском стиле, который характерен для зданий времён фашистской Германии или сталинской Москвы. Поскольку я, в своё время, хотел стать художником и довольно плотно изучал историю искусств, то неплохо разбирался в архитектурных стилях и эпохах, к которым они относились. И это только подбавило удивления к тому восхищению, которое я пережил, увидев всё это. Ведь здесь, в горах, за тысячи миль от западной цивилизации, такие постройки просто не могли возникнуть!

Я, раскрыв рот, разглядывал монастырь. Он не был обнесён стеной. И в то же время каким-то образом угадывалось, где начинаются и где заканчиваются монастырские владения.
Главное здание находилось примерно посередине долины, чуть левее от центра. Это было монументальное строение, с массивным портиком, на капителях колонн которого лежал округлый архитрав. По высокому фризу пущен барельеф какого-то геометрического орнамента, а венчающий его карниз был выдвинут вперёд даже, как мне показалось, несколько излишне.
Здание было возведено на массивном подиуме, площадь которого превосходила раза в три-четыре площадь основания здания. Это придавало сооружению какую-то особую торжественность.
От подиума, с противоположной стороны от лестницы, начиналось высокое и длинное сооружение, похожее на виадук. Оно уходило куда-то далеко вправо и исчезало за склоном горы. Этот виадук имел такой вид, словно его когда-то подвергли бомбардировке или артиллерийскому обстрелу. Во многих местах зияли выбоины, кое-где виадук был разрушен почти до основания.
Я обратил внимание, что самое разрушенное место пытались реставрировать, - к серым глыбам камня, из которого был сложен виадук, прилепили какое-то подобие сторожевой башни, словно слепленной из глины и затем выкрашенной белой известью. В этот миг я отчаянно пожалел, что у меня нет с собой фотоаппарата.

В монастырских владениях находились ещё несколько зданий, но они не производили такого сильного впечатления, как центральное и виадук, хотя и были построены в том же помпезном демонически-имперском стиле.
Когда мои первые восторги прошли, я вдруг заметил, что совсем недалеко от меня находится нечто, напоминающее разрушенный временем портал или, попросту, - вход на территорию монастыря. Я не обратил на него внимания сразу, потому что он располагался в небольшом углублении, ложбине, проходящей слева от того места, на котором я стоял.
Вокруг этого портала валялись громадные глыбы обработанного камня. На одной из этих глыб сидел человек.
Я направился к человеку. Подходя ближе, я различил, что человек был одет во что-то типа комбинезона серого цвета. За его плечами виднелась такого же цвета накидка, которая крепилась то ли к воротнику блузы, то ли, посредством ремня, прямо к шее человека.
Когда до портала оставалось несколько футов, человек поднялся с камня. Он подобрал с земли что-то напоминающее посох и застыл на месте.

Я вдруг заволновался, пытаясь сообразить, как бы мне поприветствовать человека подобающим образом. Однако волнения мои оказались напрасными. Едва я оказался на расстоянии, позволяющем вступить в разговор, человек сам начал приветствовать меня, - весьма витиевато и многословно. Закончив, человек, не давая мне даже рта раскрыть, предложил подкрепиться после утомительного горного перехода. Он бесцеремонно ухватил меня за рукав и подвёл к одному из камней, который лежал у самого портала.
На камне я разглядел несколько, разного размера, коробок из дерева и глубокое блюдо, накрытое куском простой белой ткани. Человек стянул эту ткань с блюда, словно фокусник, который сейчас покажет кролика, прячущегося под тканью. Но никакого животного там не было. Я заглянул в блюдо и увидел три яблока. Два из них были нормальной величины, а третье, - маленькое, чуть больше грецкого ореха и такое же сморщенное.
Человек предложил мне угощаться и я, не задумываясь, вынул два яблока и тут же зачем-то опустил их в свою сумку. Мне сделалось неловко, и я покосился на человека. Он заверил меня, что всё в порядке и что мне не о чем беспокоиться, если только я, конечно, не собрался продать потом эти яблоки. В этом случае, как весьма строго объяснил мне человек, нужно получить разрешение на продажу у Настоятеля и, при продаже, обязательно указать, что яблоки взяты в этом монастыре.
Я растерянно пробормотал, что у меня и в мыслях не было торговать яблоками. И что я, вероятно, просто слишком долго шёл по горам и устал, - вот потому и, машинально, спрятал яблоки. На обратный путь…
Человека вполне удовлетворили мои объяснения, и он предложил мне всё-таки отведать яблок прямо сейчас. Жестом он указал на оставшееся в блюде яблоко. Я достал его и надкусил. Вкус был изумительный! Это не было обычное свежее яблоко. Не было оно и высохшим, хотя по его виду я мог бы это предположить. Оно было наполнено каким-то особым, освежающим и укрепляющим соком, с восхитительным привкусом и ароматом кардамона.
-   Это наши знаменитые мочёные яблоки! – гордо заявил человек, удовлетворённо разглядывая удовольствие, написанное, должно быть, на моём лице.
Я прожевал кусок, который был у меня во рту и собрался спросить человека о том, что такое мочёные яблоки, поскольку я не знал этого термина. Но человек, словно предугадав мой вопрос, объяснил.
-   После того, как снят урожай, мы, на определённый срок, погружаем яблоки в специальный рассол или маринад. После чего они и приобретают свои особые свойства.

Я откусил ещё кусок и даже зажмурился от удовольствия. Только теперь, к телесному удовольствию добавилось и глубокое внутреннее удовлетворение от того, что я вкушаю плоды, приготовленные по вековым рецептам, плоды, обладающие особой силой. Уже ради одного этого стоило проделать весь тот путь, который я прошёл в поисках этого монастыря.
Я предвкушал, сколько ещё интересного ждёт меня в монастыре, сколько знаний и тайн должно быть скрыто за его стенами…
С неподдельным благоговением я спросил у человека:
-   Наверное, не каждому монаху знаком секрет рассола или маринада?  Те монахи, которые готовят его, имеют какое-то особое звание?
-   Монахи? – удивлённо переспросил человек и уставился на меня в каком-то изумлении. – Почему монахи? Да кто угодно готовит этот рассол! Любой желающий! Каждый приходящий сюда, если захочет, может забадяжить его! Вот ещё…

Он развёл руками, словно у него не было слов в ответ на ту глупость, что я сморозил. А у меня, вдруг, словно почва ушла из-под ног. Мне сделалось отчаянно тоскливо. Словно рухнула какая-то святая вера, без которой в жизни моей не оставалось ничего существенного, ничего важного, ничего, за что я мог ухватиться, чтобы продолжить своё существование…

[Корнак]

С этим настроением я и проснулся. Перевернувшись на другой бок, я увидел солнечный свет за небольшим окном хижины дона Хуана. По расположению светового пятна на стене я определил, что теперь должно быть около девяти утра.
Настроение моё было совершенно омерзительным. Я выбрался из хижины и, отойдя в кустарник, автоматически помочился. Потом, так же автоматически, направился в обход хижины, чтобы найти дона Хуана и поприветствовать его. Но его нигде не было. Я уселся под рамадой на своём месте, надеясь, что оно поможет мне совладать с охватившим меня настроением.
Но настроение не улучшилось. Скорее наоборот. Впрочем, я не особо и надеялся на своё место. Так как, по горькому опыту, уже знал, что с этим настроением не способно совладать ничто. И что уйдёт оно само и в тот момент, когда сочтёт нужным.

Это особое настроение стало возникать у меня где-то на четвёртый год моего знакомства с доном Хуаном. Сначала я не обратил на него особого внимания, относя его на счёт некоего пост эффекта после приёма галлюциногенных растений, которые как раз в то время входили в состав моего «магического рациона».
Но настроение это продолжало периодами возникать и после того, как я отказался от использования Растений Силы. И время, когда я находился под влиянием этого настроения, было совершенно изнуряющим.

Описать то состояние, в которое я погружался в это время, довольно трудно. Это была не просто апатия или упадок сил. И не энергетическое истощение, хотя, в известном смысле, его можно охарактеризовать и так.
Это было состояние некой «онтологической бессмысленности». Иначе говоря, под воздействием этого настроения, я утрачивал понимание хотя бы какого-то смысла жизни, смысла бытия в самом широком понимании этих слов.
Жизнь, не моя собственная жизнь, а жизнь – вообще, представлялась полной нелепостью, бессмыслицей космического масштаба, глупой игрой. И чтобы продолжать играться в эту игру, которую мы гордо именуем – жизнь или бытие, нужно было каким-то образом обмануть самого себя, снова уснуть или поддаться тому всеобщему гипнозу, который заставляет нас выполнять какие-то действия, к чему-то стремиться, чего-то желать и достигать каких-то целей.
Но это было невозможно! Как невозможно было и наложить на себя руки, поскольку и это действие было всего лишь, – действием. А стало быть, - не имело никакого смысла с позиции того состояния, в котором я пребывал…

Я перебрался в другое место под рамадой и попробовал проанализировать (в который раз!) своё состояние, чтобы попытаться отыскать причину этого настроения.
В принципе, размышлять об этой причине было бессмысленно. Мне никогда не удавалось найти какое-нибудь объяснение, которое хотя бы как-то удовлетворяло меня. Самое большее, на что я оказывался способен, так это продолжать связывать это настроение с употреблением Растений Силы, полагая, что оно является только каким-то слишком затянувшимся пост эффектом от их приёма. Но это объяснение практически ничего не объясняло.
На этот раз у меня возникло подозрение, что настроение возникло, как реакция на вчерашний разговор с доном Хуаном. Действительно, перед тем, как уснуть, я ещё долго ворочался, перебирая в уме ту «концепцию» понимания и узнавания, которую изложил мне дон Хуан на вершине холма. С одной стороны мне казалось, что я прекрасно понял, в чём заключался его урок. Но с другой стороны, поскольку даже сам себе я не мог объяснить суть всего этого словами, понимание моё было каким-то неудовлетворительным.
Кроме того, нерешённым оставался вопрос о возможности написания доном Хуаном книги о его учении. Я никак не мог понять, почему он столь отрицательно относится к такой возможности. В конце концов, ведь от этого никому не стало бы хуже!
В общем, отходил ко сну я не в самом лучшем расположении духа. Возможно, это и повлияло, как на сюжет моего сна, так и на то настроение, в котором я проснулся.

Теперь, сидя под рамадой, я вдруг вспомнил, что уже не один раз собирался проконсультироваться с доном Хуаном по поводу этого настроения и моего состояния, в которое я погружался под его давлением. Но каждый раз, приезжая к дону Хуану, я забывал об этом своём намерении. А в тот момент, когда настроение возникало, дона Хуана никогда не оказывалось рядом.
Вот и сейчас. Он куда-то исчез как раз в тот момент, когда был мне крайне необходим. Куда он направился, я не знал. Но, по опыту, знал, что он может вернуться лишь вечером. Или даже ночью. А то и на утро следующего дня…
Я поднялся и ещё раз обошёл хижину. Потом немного прогулялся по окрестностям, в слабой надежде, что, может быть, увижу где-нибудь самого дона Хуана, либо каким-то образом догадаюсь, где он мог быть. Разумеется, ничего из этого не вышло, и я вернулся к хижине.
Поскольку было уже довольно жарко, то я вошёл внутрь хижины и устроился на полу на соломенной циновке, прислонившись спиной к стене. Состояние моё нисколько не улучшилось, а, наоборот, перешло в ту тупую стадию, когда уже даже двигаться не возникает никакого желания...

[Корнак]

Где-то после полудня дверь хижины раскрылась, и вошёл дон Хуан. Его появление меня нисколько не обрадовало и не утешило. Я даже немного испугался такой своей реакции, - дон Хуан представлялся мне кем-то совершенно чужим, не связанным со мной, с моими планами в жизни и надеждами на будущее. Впрочем, в тот момент у меня и не было никаких планов или надежд…
-   Ты уже завтракал? – вместо приветствия, спросил дон Хуан.

Я пробурчал, еле шевеля губами, что сегодня мне на завтрак подошёл бы небольшой, самый горький и противный батончик пейота.
   Дон Хуан подошёл ко мне и присел на корточки, разглядывая меня. В руках он держал какой-то предмет, на котором мне никак не удавалось сконцентрировать взгляд.
-   И где у нас сегодня отказал вентилятор? – попытался пошутить дон Хуан и улыбнулся, однако выражение его глаз, когда он разглядывал меня, оставалось серьёзным.

Я лишь досадливо махнул рукой, - у меня, казалось, не было сил даже разговаривать.
-   Ну, как хочешь, - согласился дон Хуан. – Но завтрак я тебе всё-таки принёс.

Он поставил передо мной на пол тот предмет, который держал в руках. Это была глубокая миска, прикрытая сверху куском белой ткани. У меня промелькнуло чувство, похожее на удивление, - своей формой и размером миска напоминала тот сосуд, что я видел во сне.
   Дон Хуан, с видом фокусника, снял ткань, расстелил её на полу и выгрузил сверху содержимое миски. Я уже почти ожидал увидеть яблоки, но там был только сыр. Я невольно улыбнулся. И вдруг почувствовал, что сейчас потеряю сознание. Казалось, что на эту улыбку ушли мои последние силы.
   Дон Хуан резко поднялся, отошёл к противоположной стене и, со словами: не знаю, как насчёт завтрака, но я уверен, что сегодня ты ещё не умывался! - он вылил на меня всю воду для питья, что была в ведре.

   Я моментально пришёл в себя и даже попытался ухватить сыр, чтобы спасти его от намокания.
   Дон Хуан рассмеялся, а потом бесцеремонно выволок меня на веранду. Усадив меня на моём месте, он скрылся в хижине и через мгновение вернулся, неся сыр и ткань. Он несколько раз тряхнул этой тканью, постелил её в том месте, куда падали солнечные лучи и уложил сверху сыр. Потом он обернулся ко мне и спросил, сдерживая улыбку:
-   Ну, теперь твой мир гармонизирован? Инъекция сыра дала результат?

Загадочным образом состояние моё изменилось. Гнетущее меня за мгновение до этого настроение исчезло без следа. Я легко поднялся на ноги и пару раз прошёлся по веранде, словно не мог поверить, что всё произошло настолько моментально.
-   Что это было? – спросил я дона Хуана.
-   О чём ты? – то ли не понял, то ли притворился непонимающим дон Хуан.
-   У меня с утра было жуткое состояние. Я просто не знал, куда себя деть… - начал я нерешительно, а потом поток слов хлынул из меня, словно прорвало плотину в горах.

Я, насколько мог подробно, описал преследующее меня временами настроение, не забыв изложить и те свои немногочисленные подозрения о причинах, которые могли это настроение вызывать.
Дон Хуан слушал, не перебивая, а когда я закончил, он поднялся на ноги и, потянувшись всем телом, заявил:
-   Всё это ерунда собачья. Просто ты индульгируешь сверх всякой меры…
-   Не говори так! – завопил я таким требовательным тоном, что сам поразился своей вспышке гнева. А дон Хуан залился смехом.

Я сел и извинился за свой приступ. Дон Хуан, улыбаясь, сказал, что моя вспышка ярости не добавила ему седых волос, а значит не о чем и беспокоиться.
Я вяло заявил, что может быть я и индульгирую, как он говорит, сверх всякой меры, но я ничего не могу с собой поделать. И что если ему хотя бы что-то известно о накатывающем на меня временами состоянии, то он обязан объяснить мне это. Поскольку состояние это наверняка является следствием каких-то практик, которые я проходил под его руководством. Последнюю фразу я произнёс явным обвинительным тоном.
Дон Хуан всё это время внимательно смотрел на меня, а когда я закончил, он, после небольшой паузы, начал говорить.
-   Карлос, ты действительно индульгируешь сверх всякой меры. Но, говоря так, я совсем не хочу тебя обвинить или укорить. Ты не одинок в этом. Сталкиваясь с этим состоянием, каждый начинает индульгировать сверх всякой меры. Это неизбежно. Поскольку нет никакой возможности найти разумные обоснования охватывающим в этот миг настроениям. Ни один, даже самый продвинутый психоаналитик, не сможет растолковать их причины. Единственное, на что он способен, так это увязать всё это с какими-нибудь твоими травмами, комплексами или застарелыми страхами. А потом прописать какое-нибудь модное лекарство. Если же твой доктор окажется особо талантливым, то он ещё и обучит тебя, как жить дальше, пережидая в спокойствии периоды, когда на тебя накатывает это…
-   Но что, - это?! – нетерпеливо перебил его я. – Что тебе известно об этом состояние? И что же делать мне самому?
-   Я, в своё время, рубил дрова. Или латал крышу, - улыбнулся дон Хуан. – Сгодится любое простое физическое действие. Главное, - не застывать так, как это сделал ты.
-   И что, это помогает? Так просто? – искренне удивился я.
-   Помогает? – дон Хуан покосился на меня, словно я сморозил какую-то глупость. – Нет уж! Здесь ничто не может помочь. Если даже медицина в этом случае бессильна!

Он рассмеялся, но быстро успокоился и начал говорить серьёзным тоном:
-   То, что с тобой происходит, указывает, что ты оказался на одном тёмном перекрёстке. Маги называют это место, - Перекрёсток Трёх Дорог. Или, как выражаются некоторые, - Пустой Тройник.

Здесь дон Хуан прервал свои объяснения и велел мне принести блокнот. Я попытался отказаться, - сейчас я был весь во внимании, и мне не хотелось даже двигаться с места. Я заявил, что постараюсь запомнить всё, что он скажет.
-   Странный ты парень! – улыбнулся дон Хуан. – То строчишь в свой блокнот даже во сне, то отказываешься это делать именно тогда, когда это совершенно необходимо. Я всё-таки настаиваю, чтобы сейчас ты принёс блокнот и делал свои записи. Поскольку ты наверняка не сможешь запомнить и понять всё, что я собираюсь сказать. А повторять всё это когда-нибудь ещё раз, - я не собираюсь.

Нехотя я поднялся и принёс свой блокнот. Дон Хуан начал своё объяснение:
-   Я думаю, некоторые маги назвали это место Пустой Тройник в честь той неописуемой Пустоты, которая накатывает на того, кто оказался в этом месте. Возникающее при этом чувство или ощущение невозможно описать. Ты, возможно, не поверишь, но мой учитель, нагваль Хулиан, сочинил даже что-то вроде поэмы в стихах, настолько его поразило это место. Впрочем, он и сам смеялся над своими попытками описать его, и относил их только на счёт своей артистической натуры…

Дон Хуан улыбнулся. По всей видимости, воспоминание о нагвале Хулиане пробудило в нём какое-то чувство. Но он, мотнув головой, отогнал его и продолжил:
 - В этом месте маг вдруг начинает ощущать, что жизнь, по сути своей, является неким глобальным обманом, надувательством. Помнишь, мы вчера говорили о надувательстве духа? Так вот его надувательства кажутся просто благом в сравнении с тем, что ощущает маг, оказавшийся в месте, называемом Пустой Тройник. Здесь его охватывает настолько нечеловеческое переживание реальности, что оно, это переживание, не может воплотиться ни в каком другом ощущении или чувстве, кроме как глобальной пустоты, бесцельности и бессмысленности существования. Маг погружается в крайне изнуряющее состояние, в котором невозможно существовать. Поэтому маг прилагает все усилия, чтобы поскорее убраться с Перекрёстка Трёх Дорог…

[Корнак]

Я перестал записывать и горячо подтвердил, что  и мои собственные ощущения были просто воплощением какого-то безмолвного ужаса. Дон Хуан улыбнулся и заметил, что безмолвный ужас, - неплохое определение.
-   А почему это место назвали Перекрестком Трёх Дорог? – спросил я.
-   Потому, что там действительно перекрёсток, - ответил дон Хуан. – Но забавно то, что нет никакой определённой дороги, ведущей к этому перекрёстку. Иначе говоря, не существует никакой последовательности шагов или практик, которые приводят туда. Просто однажды случается так, что маг находит себя на этом особом перекрёстке. Или этого не случается…
-   Что ты хочешь сказать, дон Хуан? – перебил я его. – Значит, не все маги попадают в это место?
-   Нет, не все, - подтвердил он. – Но место это является настолько важным, что каждый учитель прилагал бы все возможные усилия, чтобы доставить своего ученика к этому перекрёстку. Однако, как я уже говорил, нет никакой возможности обеспечить это с помощью каких-либо практик или методов.
-   Но тогда кто же или что доставляет мага на этот перекрёсток? – спросил я.   
-   Это делает дух, - сказал дон Хуан, как что-то само собой разумеющееся. Я собрался было уточнить, каким образом дух проделывает это, но дон Хуан, жестом, остановил меня и продолжал:
-   Нет никакой возможности понять, как дух проделывает это, - сказал он, отвечая на мой невысказанный вопрос. – Если бы такая возможность была, то, вероятно, существовал бы и некий путь, дорога, ведущая к этому перекрёстку. Но её нет. Так что маг не приходит туда, а именно оказывается там. И учителю остаётся только сказать такому магу: Добро пожаловать в реальность…

Дон Хуан засмеялся и, уловив мой удивлённый взгляд, объяснил, что он, невольно, произнёс именно те слова, которыми, в своё время, его самого приветствовал нагваль Хулиан. Я тоже улыбнулся, но тут у меня внутри возникло настолько страшное подозрение, что я чуть было не выронил свой блокнот.
-   Погоди-ка, дон Хуан, - пробормотал я. – Не хочешь ли ты сказать, что то, что я ощущаю в том состояние является переживанием… реальности?
-   Это не совсем так, - медленно проговорил дон Хуан. – Наверное, правильнее было бы сказать, что ты переживаешь только прикосновение реальности. Переживание самой реальности тебя наверняка убило бы.
-   Но тогда… тогда… - я растерялся, не зная, как выразить бурю чувств, которые охватили меня.
-   Тогда, в сравнении с реальностью, даже пожирающий наше осознание Орёл является наивысшим благом? – с улыбкой предложил подсказку дон Хуан.

Он очень точно выразил мои ощущения. В сравнении с той пустотой, которая накатывала на меня в том состоянии, самое страшное зло представлялось чем-то благодатным. И в то же время я не мог бы выразить, чем именно так ужасала меня эта пустота.
-   Соберись! – приказал дон Хуан. – И просто продолжай записывать.

Какое-то время он молчал, потирая виски. Этого времени хватило, чтобы я взял себя в руки и приготовился писать.
-   Единственное, что может сделать учитель, так это наделить хотя бы каким-то смыслом этот перекрёсток, который, сам по себе, является тоже бессмысленным. Именно это и я сейчас проделываю с тобой.

Я ничего не понял и потребовал объяснений. Мне была непонятна фраза дона Хуана о бессмысленности самого перекрёстка. Но он отказался от объяснений, заявив, что в некоторых моментах я должен буду разбираться сам.
-   От перекрёстка, на котором оказался маг, отходят три дороги, - продолжил он. – Каждая из этих дорог позволяет магу вновь обрести осмысленность существования. Первая дорога позволяет магу вернуться в обычный мир, к привычной жизни нормального человеческого существа…
-   Но разве такое возможно! – искренне удивился я. Мне казалось, что даже я сам, несмотря на то, что ещё не настолько сильно продвинулся в мире магов, уже никак не смог бы вернуться к обычному мировосприятию, свойственному людям.
-   Такое возможно, - подтвердил дон Хуан. – Чтобы избежать прикосновений реальности, годится всё, что угодно. Чем плох этот путь? Разумеется, маг не будет уже совершенно обычным человеком. Что-то всегда будет отделять его от окружающих. В чём-то он будет казаться странным. В чём-то будет умнее и спокойнее окружающих. В каком-то смысле его даже можно будет назвать более мудрым, что ли. Но, несмотря на всё это, он отныне будет вести жизнь обычного человека: читать книги, смотреть фильмы, работать и, в конце концов, - умрёт самой обычной смертью. Говорят, что смерть такого существа всегда спокойная и даже в чём-то приятная…