толтек
Гость
 |
Я обвис на сиденье машины. Когда я ехал на поезде в Нью-Йорк и
летел в Лос-Анджелес, постоянно присутствовало ощущение, что моя жизнь уходит; она
вытекала из меня, как песок из пригоршни. Я не чувствовал себя освобожденным или
просветлённым, сказав «спасибо» и «до свидания». Совсем наоборот, я глубже, чем
когда-либо, почувствовал груз этой странной любви. Мне хотелось рыдать. Снова и снова в моем
уме прокручивались названия, которые мой друг Родриго Каммингс придумал для книг,
которые так и не были никогда написаны.. Он специализировался на придумывании
названий. Его самым любимым было «Мы все умрем в Голливуде», еще одним — «Мы никогда не
изменимся», а моим любимым, которое я купил за десять долларов, было «Из жизни и
грехов Родриго Каммингса». Все эти названия проигрывались в моем уме. Я был
Родриго Каммингсом, я застрял во времени и пространстве, и я любил больше жизни двух
женщин, и это никогда не изменится. И, как и все мои друзья, я умру в Голливуде. Я
рассказал все это дону Хуану в моем отчете о том, что я считал моим ложным успехом. Он
безжалостно отбросил все это.
Он сказал, что мои чувства были всего лишь результатом индульгирования и жалости к себе, а
чтобы сказать «до свидания» и «спасибо», действительно имея это в виду, и подтвердить
это, магам нужно переделать себя.
— Сейчас же преодолей свою жалость к себе, — потребовал он.
— Преодолей идею, что тебе причинили боль, — и что у тебя будет как несократимый
остаток? Моим несократимым Моим несократимым остатком было чувство, что я сделал свой окончательный подарок
им обеим. Не в духе возобновления чего-то или причинения кому-то вреда, а в истинном духе того, на что дон
Хуан старался мне указать, — в духе воина-путешественника, чье
единственное достоинство, как он сказал, в том, чтобы поддерживать память обо всем, что на него повлияло, чей единственный способ сказать «спасибо» и «до свидания» с помощью магического действия — хранить в своем безмолвии все, что любил. |
