сТИХ

[выжиВШИй]

Про смерть не думают,
А злоба всё растёт.
Друг другу глотки рвут
И бесятся от жира.
Я ж вижу погребальный свой костёр!
Что для меня все свары мира?
(с) http://www.pinegin.com/texts/dhammapada.html

[выЖИВшийИЗума]

Мы шли дорогой суеты
И вот, мы сохнем как цветы
Среди заброшенных руин
Брели толкаясь сквозь толпу
И угасаем как рубин
У бога мёртвого во лбу
Все цапли, как одна, умрут,
Когда покинет рыба пруд,
Уснёт в плену речных излук...
Куда тогда пойдёте вы?
О чём вздохнёт, ломаясь лук,
Дрожа обрывком тетивы.
( c)

[Элли Н]

Я уже отдан силе,
что правит моей судьбой.
Я ни за что не цепляюсь,
поэтому мне нечего защищать.
У меня нет мыслей,
поэтому я буду видеть.
Я ничего не боюсь,
поэтому я буду помнить себя.
Отрешённый, с лёгким сердцем,
Я мимо Орла проскользну,
чтобы снова стать свободным.
***

...Войн ищет безупречности
в собственных глазах
и называет это смирением.
4/13
***

Безупречность - это делать лучшее,
что ты можешь во всём,
во что ты вовлечён.
4/19
( с)

так эта песенка еще в ведах пелась)))

[Элли Н]

 всё-таки я усомнилась пусть и на секунду)

это все же есть выше ссылка на Кастанедыу.
я погадала на стих и мн выпал этот про силу .
и я не смотрел страницу до конца .

все-таки это Кастанеды. все стихи из  страницы
http://www.pinegin.com/texts/dhammapada.html
я усомнилась, что КК списал,  я все таки усомнилась.

вот урок.

на странице выдержки из ВЕД и как я сейчас поняла из Кастанеды и Даоские.

но я решила себе погадать, что скажут веды какой мне стих нужен и листала вниз . и попала на кастанедовский. но я не читала выше 6 что это кастанеды отрывки. и решила это из ВЕД. и УСОМНИЛАСЬ в кастанеде. Это было впервые.

пролетела мысль, так эти правы, что он списал с других источников.

еще раз. там одна правда.
в книгах КК, и в книге Мастер и Маргарита.
ВСЁ.

[Ally ШЕЛЛИ]

"Войн постоянно находится настороже относительно грубости человеческого поведения. Воин магичен и безжалостен, это – скиталец с отточенным вкусом и манерами, чьи дела точны, но замаскированы, он обрезает концы так, что никто не может заметить его безжалостности."

(c) http://www.pinegin.com/texts/dhammapada.html

[Осознанный]

всё-таки я усомнилась пусть и на секунду)

Бармаглотка помойемому терят пукупателя моладосте from New York

[Ремейка]

красивый у вас стих,
у меня подруга с пацаном в той же больнице
и у него сегодня ДР,
вырезали аппендицит
ровно через 12 лет .

Она сказала мне
Он нам нужен !!!!
про Бармалея , коды я рассказала ей о нем !!


все будет пучком !!!

это вам ,
 не беспокойтесь за нас
тут в тяжелой эмиграции )

https://youtu.be/RF0IxTVWnZQ
но спасибо , что Вы так разнервничались !
все ок !

[Зритель УКВ]

"В час полуденный"
У окна сидела я, голову понуря.
С неба тяжким зноем парило. Приближалась буря.
В красной дымке солнце плавало огненной луною.
Он – нежданный, он негаданный, тихо встал за мною.
Он шепнул мне: - «Полдень близится, выйдем на дорогу.
В этот час уходят ангелы поклоняться Богу.
В этот час мы, духи вольные, по земле блуждаем,
Потешаемся над истиной и над светлым раем.
Полосой ложится серою скучная дорога,
Но по ней чудес несказанных покажу я много».
И повел меня неведомый по дороге в поле,
Я пошла за ним, покорная сатанинской воле.
Заклубилась пыль, что облако, на большой дороге,
Тяжело людей окованных бьют о землю ноги,
Без конца змеится-тянется пленных вереница,
Все угрюмые, все зверские, все тупые лица.
Ждут их храма карфагенского мрачные чертоги,
Ждут жрецы неумолимые, лютые, как боги,
Пляски жриц, их беснования, сладость их напева,
И колосса раскаленного пламенное чрево.
«Хочешь быть, - шепнул неведомый, - жрицей Ваала,
Славить идола гудением арфы и кимвала,
Возжигать ему курения, смирну, с кинамоном,
Услаждаться теплой кровью и предсмертным стоном?»
---------------------------------------------------------------
Бойтесь, бойтесь в час полуденный выйти на дорогу;
В этот час уходят ангелы поклоняться Богу,
В этот час бесовским воинствам власть дана такая,
Что трепещут души праведных у преддверья рая.

[русский бомонд]

 АНГЕЛ

И был в ночи мне сон чудной: Была я Девой молодой;
Со мною бился Ангелок: Ледышку! - соблазнить не мог!

Я день и ночь была в слезах Стоял мой Ангел в головах;
 И день, и ночь томилась я, Желанье от него тая.

Тогда меня покинул он; Зарей зарделся небосклон;
 Девичьим Страхам поскорей Дала я тысячу мечей!

Вернулся Ангел из ночи Зачем?! - При мне мои мечи!
 Младое время пронеслось Пришла пора седых волос...



Сэр Джеффри Кинс пишет (1967)[5]: ««Поэт представляет се себя в образе женщины, мечтающей о любви. Пока она была ребёнком, её обхаживал и охранял Ангел. Затем она симулирует печаль, чтобы привлечь сострадательное внимание, но при этом скрывает свою любовь, так что Ангел покидает её. Тогда её настроение меняется, и когда Ангел возвращается, он находит её ожесточённой от старости. Любовь пришла слишком поздно и потому отвергнута...»
Как утверждает Х. Адамс[6], последняя строка первой строфы «предполагает, что она [героиня стихотворения], интерпретирует свое состояние невиновности как обман, и Ангела как посредника этого обмана. Она находится в состоянии «неразумной скорби» (witless woe) и «заблуждения» (beguilement). “Beguile” (обманывать, лукавить, приводить в заблуждение, обольщать, и т. д.) — является словом, допускающим двойное толкование,... здесь оно означает обман. Я интерпретирую эту фразу, как если бы перед “beguil'd” стояло слово “so” [неразумная скорбь никогда не была так обманута].
А. Зверев ограничивает свой комментарий короткой сухой фразой: «По своему общему смыслу перекликается с «Больной розой»».
Комментарий А. Глебовской: «Как и «Песня няни», это стихотворение — о несостоявшейся любви, и в нем явственно звучит полемика с «Песнями Невинности»: вместо Ангела-хранителя здесь появляется совсем иной ангел, символизирующий неудовлетворённые желания. В царстве Уризена подавление естественного зова плоти считается добродетелью, и Дева, обороняясь слезами, а потом и «тысячью мечей» (то есть запретов), навеки лишает себя плотских радостей. Битва между ангелом — носителем естественного (божественного) миропорядка — и уризеновской добродетелью завершается торжеством Уризена. Блейк отстаивает своё понимание любви: свободная, не скованная условностями страсть прекрасна, а подавление природных инстинктов — грех. Этим он бросает очередной вызов Сведенборгу, который неоднократно подчеркивал, что по-настоящему прекрасной и счастливой может быть лишь любовь, освященная законным браком, ибо лишь она является «соответствием» любви небесной.»

[русский бомонд]

Воображение — верховное божество Блейка, которому посвящены его самые восторженные гимны, — оказывается ключевым понятием блейковской философии, истоки которой следует искать в еретических и сектантских воззрениях средних веков, а отклики и продолжения — уже у романтиков, шедших, того не ведая, проторенными Блейком путями. Воображению противостоит Своекорыстие — Разум рационалистов, закованный в круге земных, только земных, интересов, или абстрактные альтернативы Добра и Зла, из которых исходит каноническая христианская теология. Враждебные друг другу, эти две формы сознания для Блейка идентичны в своем стремлении затруднить, сделать вовсе неосуществимым непосредственное общение личности с заключенным в ней самой богом, познание сокрытой в любом человеке духовной субстанции и ее свободное развитие. Сам бог для Блейка не более чем космическое воображение, вольно творящее мир в согласии со стремлением людей к органическому, целостному бытию и с необходимостью эстетической гармонии и красоты.

Борьба Воображения и Своекорыстия — мотив, главенствующий во всей блейковской космогонии, во всей сложнейшей образной символике «пророческих книг», и это борьба за целостного человека, признавшего, вопреки конкретным обстоятельствам своего существования, единственной и непререкаемой нормой Поэтический Гений и создающего царство справедливости из камней разрушенного им Вавилона. Именно из той первоматерии, которой наполнена его сегодняшняя жизнь (это важная особенность блейковского мышления, резко его отличающая от утопистов, рисовавших некий труднодостижимый идеал далекого будущего). Для Блейка построение такого царства — задача дня, задача каждого поколения и даже каждого человека, обязанного воздвигать его для себя, а тем самым и для человечества.

Впрочем, начатки диалектического постижения реальности можно обнаружить уже в «Поэтических набросках». Даже и за наиболее светлыми, радостными стихами этой юношеской книги угадывается не выраженное открыто, но уже посетившее Блейка чувство противоречивости мира, его неизбежной и необходимой дисгармонии, неоднозначности его явлений. Безумие у Блейка не аномалия и не восславленное впоследствии романтиками средство возвыситься над прозаизмом жизни, а «нормальное» бытие приверженца общепринятых моральных представлений, неспособного совладать с диалектической сложностью и «взрывчатостью» истинной, не иллюзорной действительности. Плен любви в тогдашней поэзии — непременно сладкий плен, возвышение и очищение души, у Блейка же высокое счастье соседствует с рабством, и «любви прекрасный князь» тешится беспомощностью жертв, опутанных его сетями (Song). Блейк написал эти стихи четырнадцатилетним подростком; едва ли для них был какой-то биографический повод — перед нами не итог пережитого, а свидетельство формирующейся мысли.

Всего последовательнее оно воплотилось в лучшем его лирическом цикле «Песни Неведения и Познания», а наиболее открыто диалектический принцип мировосприятия был сформулирован в программной для него поэме «Бракосочетание Рая и Ада». По первому впечатлению она кажется прелюдией к романтической «дьяволиаде» с характерным для нее прославлением Сатаны — вольного духа, бросающего вызов самому небу. И кажется не без причины. Одно только замечание о Мильтоне, который «был прирожденным Поэтом и, сам не зная того, сторонником Дьявола», когда хотел восславить Бога, — это целая философия, афористически выраженное кредо всего романтического миропонимания. Да и построение поэмы, тридцатью годами предшествующей «Прометею» (Prometheus Unbound, 1820) Шелли и байроновским мистериям, уже полностью отвечает эстетике романтизма. В эпоху Юнга даже самый свободомыслящий критик не мог бы оправдать этой необычной композиции с ее причудливыми видениями, с ее афоризмами, фрагментами ритмизированной прозы, философским диспутом поэта и пророков, а затем Ангела и Дьявола.

[Зритель УКВ]

Сад любви

Я отправился в Сад Любви.
Я и раньше бывал там не раз.
Но, придя, я его не узнал:
Там часовня стояла сейчас.

Дверь в часовню была заперта.
"Бог накажет" - прочел я над ней.
Я прочел, оглянулся вокруг:
Не узнал ни дерев, ни аллей.

Там, где было просторно цветам,
Тесно жались могилы теперь,
И священники в черном шли шагом дозорным
И путы печали на любовь налагали.

[русский бомонд]

Два сна


Два сна было. Первый, Боже,
спросил: что лицо ее?
что шепчут, на что похоже,
губы? Мороз по коже.
Всхлипы. Туман. Забытье.

 
Второй был понятнее вроде:
клевером, розой был, –
нежный, каких в природе
нет, – из каких мелодий
раковиной приплыл?

 
Третьего сна не надо.
Третий – печалью горя,
раковиною лада,
раковину – из сада –
в иные унес моря.

__________

Хмельной прилив

 

Приливом смут, –
хмель это, trance, иль сон, –
О, Абсолют,
снова я унесен,
им только жив,
пусть дорогой ценой
глубинный миф
достался душе хмельной.

 
Ночь – снова бред,
звезд разметавшихся жар,
так, словно нет
смерти без этих чар;
время – в мгновенье
сжимается, в Первокрик,
в сверхсовмещенье
всего со всем в этот миг.

И вот ты один,
ночь пережив ночей,
горечь вин
жертвуешь в храм ничей,
жалобы ветра,
голый, пустынный вид, –
снова Деметра
спускается вниз, в Аид,

к тебе, к скелету –
снова, тоску избыв,
велит она лету
цвести – голубой залив,
венец повторенья:
вечный недуг, доднесь –
образ творенья,
жить помогающий здесь,

в море мучений;
устали смотреть глаза,
к устью течений
упорно ведет слеза, –
покуда хмельной прилив,
trance между сном и сном,
не двинется, гору накрыв,
библейский наперсток – сукном.

________

Есть обреченность некая, знакомый
с такой тоской – живет уже одним:
не золото руна влечет из дому,
а тот туман, который перед ним.

 То счастье ли сомнительного толка,
то цепкое ль Ничто, когда не жаль
всего, что отвлекает ненадолго
от гибели. Не музыка – а Волга
по радио: чужбина, степи, даль.

 
Есть обреченность – не вздыхать до гроба –
но верный способ увидать богов,
и ты, любовь, о, как бедны вы оба,
шарманщики глухонемых дворов.