тИхоТворения...

[mishel]

Шаманский стишок Мирры Лукенглас, я вроде его уже постила , три раза  :  )    И тем из нас, кто слышал этот зов, не знать покоя и не помнить снов, не верить в предначертанность судьбы, не разбивать в земных поклонах лбы. Нам не искать, и находить не нам, про все на свете знать, что где-то там, вне наших глаз, вне наших снов и лет, еще он существует, этот свет... И каждый день хотя бы два часа молчать и слышать чьи-то голоса, и повторять беззвучные слова, не веря в то, что до сих пор жива значений их святая простота, и дай мне Бог не осквернить листа услышанным за этот краткий срок, вернее, тем, что я понять не смог, ведь мысли изреченной суждено стать ложью и отправиться на дно рассудка, и однажды в странном сне вернуться вновь бессмыслицей ко мне. Бессмыслицей, которой нет важней, ведь главное, как раз, таится в ней: крик бабочки и смерти тихий зов, и это смысл тех самых двух часов, заполненных молчаньем до краев, но в нем, как водопада грозный рев, звучит тот голос, что, услышав раз, не сможет позабыть никто из нас. И если я проснусь когда-нибудь, и если я сумею повернуть cудьбы своей упрямой колесо, пусть сон уйдет водой в сухой песок, туманом растечется по траве, и растворится дымом в синеве... ...На черных крыльях бабочки ночной рисунок, нарисованный не мной. Но в безупречных линиях его я вижу смерти злое естество. Я слышу голос из забытых снов: огонь, иди со мной. И я готов скользить по тонким линиям судьбы, держась за нити черной ворожбы. Стальной струной под пальцами ветров звучит рассудку неподвластный зов. И я огонь, я свет и серебро, я вижу ночь, я ставлю на ребро вопросы, но не стану их решать. Решит их тот, кто не дает мне спать... Кто открывает по ночам окно, кто ждет меня, когда вокруг темно. И бабочку, как телеграмму, шлет... С каких цветов ты начала полет? Их лепестки из темного огня: на крыльях копоть, ну, коснись меня! Я не свеча, а просто яркий свет, и, может быть, меня и вовсе нет. Я сам себе приснился в эту ночь, я сам себя гоню из ночи прочь. Не лезь в мой сон, я сам его творю, я все слова, как надо, говорю. И голос, что пришел издалека, придуман мной, и вот моя рука... Я пальцы разжимаю, не боясь увидеть незнакомых линий вязь. Как лотос, распускается ладонь. Она чиста... Огонь. Опять огонь... Эй, ветер, хлопья пепла подхвати. И тень крыла... О, бабочка, прости... Письмо сгорело, как мне дать ответ? Нет адреса... и утро гасит бред... А я огонь, я серебро и свет, я знаю, что меня на свете нет... ...И тем из вас, кто слышал этот зов, не знать покоя и не помнить снов. Но сны чужие помнят обо мне, и я живу на темной стороне, за амальгамой всех чужих зеркал, но я напрасно здесь себя искал. Меж отражений тени нет моей, и отраженья нет среди теней. Я только сон, прошедший стороной, и по следам огонь идет за мной. Но лишь во сне я говорю с людьми... Я голос ночи: FIRE WALK WITH ME

[mishel]

А дух где ?

[violet drum]

А дух где ?

Везде

Ты превосходно властвуешь собой
В твоей душе лишь строгие узоры
Куют голубоглазую броню
И лезвия блистательной Игры.

Я знаю это, потому что сам
Нечаянно вдруг становлюсь тобою, -
И тут же с губ срывается твой вой
Напрасно сжатый в сердце до поры...

[Ртуть]

      Тьма скрывает границу пространства
      Ту границу что видно при свете
      Тьма колеблет закон постоянства
      Верим в сказку ночами как дети

      Верим то что завтра наступит
      Будет завтра и будут решения
      Ночь под утро место уступит
      Этот счет у всех без сомнений

      Смысл жизни по детскому ясен
      После юности будет старость
       Будь же счастлив тот кто смирился
       Здравомыслящий очень опасен
       Дуракам нужно самую малость

                                       (1988)

    

[violet drum]

Приятно пружинит под валенком стиснутый снег
Здесь и сейчас

Привычно сканирует Вечность сновидящий глаз
Здесь и сейчас

Я снова прощаюсь с импринтами глючных телег
Здесь и сейчас

И снова ныряю в тебя, оставленный Мир
Здесь и сейчас...

[mishel]

Тарковский


ТЕЛЕЦ, ОРИОН, БОЛЬШОЙ ПЕС


Могучая архитектура ночи!
Рабочий ангел купол повернул,
Вращающийся на древесных кронах,
И обозначились между стволами
Проемы черные, как в старой церкви,
Забытой богом и людьми.
                    Но там
Взошли мои алмазные Плеяды.
Семь струн привязывает к ним Сапфо
И говорит:
   "Взошли мои алмазные Плеяды,
   
   Ниже и левей
В горячем персиковом блеске встали,
Как жертва у престола, золотые
Рога Тельца,
      и глаз его, горящий
Среди Гиад,
      как Ветхого завета
Еще одна скрижаль.
            Проходит время,
Но — что мне время?
Я терпелив,
      я подождать могу,
Пока взойдет за жертвенным Тельцом
Немыслимое чудо Ориона,
Как бабочка безумная, с купелью
В своих скрипучих проволочных
                          лапках,
Где были крещены Земля и Солнце.

Я подожду,
      пока в лучах стеклянных
Сам Сириус —
         с египетской, загробной,
         собачьей головой —
Взойдет.

Мне раз еще увидеть суждено
Сверкающее это полотенце,
Божественную перемычку счастья,
И что бы люди там ни говорили —
Я доживу, переберу позвездно,
Пересчитаю их по каталогу,
Перечитаю их по книге ночи

[violet drum]

Егор Летов (из сборнтка "Русское поле экспериментов")
http://flibusta.net/b/32877/read

* * *
В тишине
Плотно прижавшись лицом к ночному окну.
Я, затаив дыхание, Ловлю шорохи слов,
Сказанных днем, которые
Медленно оседают, кружась и покачиваясь,
На теплую землю.
12.08.83
* * *
Дни настали
Деревья настали
Как будто за ними
Скрывается всё что угодно
Кому бы то ни было
Во что бы то ни стало
Вечером тени обильны и гулки
Солнечный свет словно в зеркале тянется вдоль и налево
Запах далекой воды
И шагов по скрипящей зубами листве
Во всем проявляется склонность
К терпеливому прозябанию
И пятнистым столбам на холме
Птицы терзают гнезда
Люди исходят шепотом
Интонации вопросительны и молчаливы
Карманы полны разноцветных бумажек
От кислых конфет
И нелепых стихов.
19.09.85

[mishel]

Еще мрачненького навею

Н. Болдырев


И все же без чуда не обойтись:
сколько ни мудрствуй, сколько ни тщись,
царствуй в иронии, странствуй, ершись -
все ж, как не бывшая, выскользнет жизнь.

Все же уйдет, как явилась - во сне,
в странном падении вверх.
Будешь лететь и лететь в тишине,
словно вневременный стерх.

[Плюшкин]

Что хобот слону оторвут,

чо? взаправду, оторвала? Нехер таких в Таиланд пускать...

[popuz]

Дождь-стекло. Ночь...светло.
Крылом восточной бухты море пахло.
Смешно. И надо ли нам что-нибудь еще
кроме Ничто в соломенной булавке?
И колесо на кресле,
И песни. Тесла с нами -
весело ему.
На темы про Мальвины, халакосты.
А боль - это условие роста?
Гладко озеро в камышах весла.
Спроси у взрослых
что такое молочная кислота,
и можно ли из лиса сделать пса,
как устлать небеса на весах
и сколько выси сможешь выстигнуть снизу
с куста розмарину
из книги узнать...

Летящие птицы - это фокус пространства
Ломящие спицы электрофикации.
Дельфины без рации. - самоубийцы.
Таких двадцать за месяц...Числа.
Песок не течет как вода,
И зачем они туда?

А феникс рождается чистым.
Черный ковер, каменный перец.
Собор из горлиц в ватности города из облаков.
В недеянии молкнут мнения, самнения, самомнение.
В недеянии-молчании - течение-качание.
В плотности дыма - заката-свечение тенями.
Днями стремление... но не стремления.
В паре внимания-метавнимания
Среди усталости и забвения
Строит свое отдаленное
на расстоянии...

Тончайшее из действий есть прозрачный свет.
Плотность невидимого - это тоже объект

[mishel]

Хотелось бы завершить оду


Бодлеровским

Плавание, отрывки



Для отрока, в ночи глядящего эстампы,
За каждым валом - даль, за каждой далью - вал.
Как этот мир велик в лучах рабочей лампы!
Ах, в памяти очах - как бесконечно мал!

В один ненастный день, в тоске нечеловечьей,
Не вынеся тягот, под скрежет якорей,
Мы всходим на корабль, и происходит встреча
Безмерности мечты с предельностью морей.

Что нас толкает в путь? Тех - ненависть к отчизне,
Тех - скука очага, еще иных - в тени
Цирцеиных ресниц оставивших полжизни -
Надежда отстоять оставшиеся дни.

В Цирцеиных садах, дабы не стать скотами,
Плывут, плывут, плывут в оцепененье чувств,
Пока ожоги льдов и солнц отвесных пламя
Не вытравят следов волшебницыных уст.

Но истые пловцы - те, что плывут без цели:
Плывущие, чтоб плыть! Глотатели широт,
Что каждую зарю справляют новоселье
И даже в смертный час еще твердят: - Вперед!

На облако взгляни: вот облик их желаний!
Как отроку - любовь, как рекруту - картечь, -
Так край желанен им, которому названья
Доселе не нашла еще людская речь.


II

О, ужас! Мы шарам катящимся подобны,
Крутящимся волчкам! И в снах ночной поры
Нас Лихорадка бьет, как тот Архангел злобный,
Невидимым бичом стегающий миры.

О, странная игра с подвижною мишенью!
Не будучи нигде, цель может быть - везде!
Игра, где человек охотится за тенью,
За призраком ладьи на призрачной воде...

Душа наша - корабль, идущий в Эльдорадо,
В блаженную страну ведет - какой пролив?
Вдруг среди гор и бездн, и гидр морского ада -
Крик вахтенного: - Рай! Любовь! Блаженство! - Риф.

Малейший островок, завиденный дозорным,
Нам чудится землей с плодами янтаря,
Лазоревой водой и с изумрудным дерном.
- Базальтовый утес являет нам заря.

О, жалкий сумасброд, всегда кричащий: берег!
Скормить его зыбям иль в цепи заковать, -
Безвинного лгуна, выдумщика Америк,
От вымысла чьего еще серее гладь.

Так старый пешеход, ночующий в канаве,
Вперяется в мечту всей силою зрачка.
Достаточно ему, чтоб Рай увидеть вьяве,
Мигающей свечи на вышке чердака



Чудесные пловцы! Что за повествованья
Встают из ваших глаз - бездоннее морей!
Явите нам, раскрыв ларцы воспоминаний,
Сокровища, каких не видывал Нерей.

Умчите нас вперед - без паруса и пара!
Явите нам (на льне натянутых холстин
Так некогда рука очам являла чару) -
Видения свои, обрамленные в синь.

Что видели вы, что?


IV

- Созвездия. И зыби,
И желтые пески, нас жгущие поднесь.
Но, несмотря на бурь удары, рифов глыбы, -
Ах, нечего скрывать! - скучали мы, как здесь.

Лиловые моря в венце вечерней славы,
Морские города в тиаре из лучей
Рождали в нас тоску, надежнее отравы,
Как воин опочить на поле славы - сей.

Стройнейшие мосты, славнейшие строенья, -
Увы! хотя бы раз сравнялись с градом - тем,
Что из небесных туч возводит Случай - Гений...
- И тупились глаза, узревшие Эдем.

От сладостей земных - Мечта еще жесточе!
Мечта, извечный дуб, питаемый землей!
Чем выше ты растешь, тем ты страстнее хочешь
Достигнуть до небес с их солнцем и луной.

Докуда дорастешь, о, древо кипариса
Живучее? ...Для вас мы привезли с морей
Вот этот фас дворца, вот этот профиль мыса, -
Всем вам, которым вещь чем дальше - тем милей!

Приветствовали мы кумиров с хоботами,
С порфировых столпов взирающих на мир,
Резьбы такой - дворцы, такого взлета - камень,
Что от одной мечты - банкротом бы - банкир...

Надежнее вина пьянящие наряды
Жен, выкрашенных в хну - до ноготка ноги,
И бронзовых мужей в зеленых кольцах гада...


Бесплодна и горька наука дальних странствий.
Сегодня, как вчера, до гробовой доски -
Все наше же лицо встречает нас в пространстве:
Оазис ужаса в песчаности тоски.

Бежать? Пребыть? Беги! Приковывает бремя -
Сиди. Один, как крот, сидит, другой бежит,
Чтоб только обмануть лихого старца - Время.
Есть племя бегунов. Оно как Вечный Жид.

И, как апостолы, по всем морям и сушам
Проносится. Убить зовущееся днем -
Ни парус им не скор, ни пар. Иные души
И в четырех стенах справляются с врагом.

В тот миг, когда злодей настигнет нас - вся вера
Вернется нам, и вновь воскликнем мы: - Вперед!
Как на заре веков мы отплывали в Перу,
Авророю лица приветствуя восход.

[mishel]

Во еще классный стих Элиота

Пока не подали яйца


Пипи воссела у стола Благовоспитанной девицей, Фотографический альбом, Заложенный вязальной спицей. Двоюродные бабки,
дед - Дагерротипы и так далее; Игриво-танцевальный лад:
Пора мадмуазель за талию. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Не надо славы мне в раю - Не то придет сэр Филип Сидни,
И салютнет Кориолан, , И прочие обступят злыдни.
Не надо денег мне в раю - Иначе в поисках поживы Подлягут
 Ротшильды ко мне, Сгодятся и аккредитивы. Не надо сплетен мне в
раю - Лукреция из рода Борджиа Расскажет про свою семью Такое, где Пипи не хаживала. Пипи мне не нужна в раю - Пройду я курс мадам Блаватской По превращениям души И курс второй по части плотской. . . . . . . . . . . . . . . . . . Но где грошовый мир, который Я прикупил перекусить Вдвоем с Пипи в кафе за шторой? Туристы - шасть, туристы - хвать, Но где орлы? Орлы и трубы? Лежат под снежной толщей Альп. Крошатся крошки, горькнут губы, И с легионов ледорубы, Орудуя, снимают скальп.

[mishel]

Во чань стишок 

(я архивы разбираю , не обращайте внимания )


БЕЗМОЛВНОЕ ОЗАРЕНИЕ

Безмолвно и спокойно забываешь все слова,
И ясно и открыто, пред тобой Оно возникнет.
Когда его постигнешь, времени нет меры.
Познав, вернется к жизни окруженье.
Предельно лучезарно яркое сознанье,
Чудесно озарение без мрака.
Луны явленье, звезд река,
Под снегом сосны, облака на пиках.
Во мраке, светом полнятся они.
В тени, они лучом мерцают чудным.

Как сновиденье журавля в пустом пространстве,
Как гладь воды недвижная в пруду осеннем,
Бессчетные эпохи растворятся.
Не отличима от одной другая.
Забыты в озаренье все порывы.
Где существует это чудо?
Сиянье с чистотою прогоняют мрак

С пути, где Озарение Безмолвно,
Где бесконечно малое возникло.
Чтобы постигнуть то, что незаметно,
Есть золотой челнок на яшмовом станке.
Субъект взаимодействует с объектом.
Зависят друг от друга свет и мрак.
Нельзя ни на сознанье опереться, ни на мир.
Но меж собою соотносятся они.
Прими лекарство верных взглядов.
И в барабан, натертый ядом, бей.
Когда безмолвие и озарение всецелы,
Убийство и рожденье — выбор мой.
Вот, наконец, из врат выходим мы.
Созрел тот плод, висящий на ветвях.
Только безмолвие — учений выше всех.
Лишь озарение — универсальный отклик.
Лишен усилий отклик этот.
Ученье слуху недоступно.
Все вещи те, что есть на свете.
Свет испускают и о Дхарме говорят.
Они между собою речь заводят,

И на взаимные вопросы отвечают.
Ответами встречая все вопросы,
Они гармонии подвластны полной.
Когда покоя в озаренье нет,
Становятся различия видны.
Ответами вопросы порождая,
Они гармонию нарушить могут.
Когда в безмолвии исчезнет озаренье,
Все побуждения бесплодны и вторичны.
Когда всецело Озаренье, что Безмолвно,
То лотос расцветет, а спящий сон отринет.
Сто рек впадают в океан,
Великий пик — средь тысяч гор один.
Как гусь, что молоко воде предпочитает,
Как пчелка, что пыльцу несет усердно,

Когда всецело Озаренье, что Безмолвно,
Я изначальную традицию своей исполнил школы.
Безмолвным Озарением зовется этот метод.
Он от глубин до высоты простерт

[mishel]

прикольный

Еременко


Идиотизм, доведенный до автоматизма.
Или последняя туча рассеянной бури.
Автоматизм, доведенный до идиотизма,
мальчик-зима, поутру накурившийся дури.

Сколько еще в подсознанье активных завалов,
тайной торпедой до первой бутылки подшитых.
Как тебя тащит: от дзэна, битлов - до металла
и от трегубовских дел и до правозащитных.

Все примитивно вокруг под сиянием лунным.
Всюду родимую Русь узнаю, и противно,
думая думу, лететь мне по рельсам чугунным.
Все примитивно. А надо еще примитивней.

Просто вбивается гвоздь в озверевшую плаху.
В пьяном пространстве прямая всего конструктивней.
Чистит солдат асидолом законную бляху
долго и нудно. А надо - еще примитивней.

Русобородый товарищ, насквозь доминантный,
бьет кучерявого в пах - ты зачем рецессивный?
Все гениальное просто. Но вот до меня-то
не дотянулся. Подумай, ударь примитивней.

И в "Восьмистишия" гения, в мертвую зону,
можно проход прорубить при прочтенье активном.
Каждый коан, предназначенный для вырубона,
прост до предела. Но ленточный глист - примитивней.

Дробь отделения - вечнозеленый остаток,
мозг продувает навылет, как сверхпроводимость.
Крен не заметен на палубах авиаматок,
только куда откровенней простая судимость.

Разница между "московским" очком и обычным
в том, что московское, как это мне ни противно,
чем-то отмечено точным, сугубым и личным.
И примитивным, вот именно, да, примитивным.

Как Пуришкевич сказал, это видно по роже
целой вселенной, в станине токарной зажатой.
Я это знал до потопа и знать буду позже
третьей войны мировой, и четвертой, и пятой.

Ищешь глубокого смысла в глубокой дилемме.
Жаждешь банальных решений, а не позитивных
С крыши кирпич по-другому решает проблемы -
чисто, открыто, бессмысленно и примитивно.

Кто-то хотел бы, как дерево, встать у дороги.
Мне бы хотелось, как свиньи стоят у корыта,
к числам простым прижиматься, простым и убогим,
и примитивным, как кость в переломе открытом

[mishel]

Гортфрид Бенн

(работал паталогоанатамом поэтому специфические стихи под настроение)


Послушай…

Послушай, вот таким и будет он —
последний выход твой, последний вечер:
«Юноны» пачка, пиво (три) и речи,
нахватанные «Шпигелем» в ООН.
Один за столиком; спиной прирос,
мерзляк злосчастный, к трубам отопленья.
Вокруг тебя — людские испаренья,
чета супругов и треклятый пёс.
И это всё. Ни дома, ни холма,
чтоб взор тонул на солнечных просторах.
Ты жил всегда в довольно тесных шорах —
был отчий дом таков, и жизнь сама.
И это всё. Но Зевс, его огни,
рой духов, сонмы солнц, вселенной дали —
все сквозь тебя прошли, тебе сияли, —
и это всё, в конце, как и в начале, —
последний вечер… А теперь усни.