Так говорил Дон Хуан, правильный акцент в текстах Кастанеды

[chitatel@g.ru]

 Карлос Кастанеда. Учение дона Хуана: Путь знания индейцев яки.

«Учение дона Хуана» – первая книга «спиритуального сериала» Карлоса Кастанеды, познакомившего весь мир с духовным наследием мексиканских индейцев. Увидев свет в 1968 году, это необычное произведение сразу снискало фантастический успех, было переведено на 17 языков и до сих пор является одним из супербестселлеров.
 Имя Карлоса Кастанеды хорошо известно во всем мире. Уже его первое произведение, вышедшее в 1968 году под интригующим названием «Учение дона Хуана: путь познания индейцев племени яки», имело фантастический успех: за короткий срок было продано 300 тысяч экземпляров. Это вдохновило автора на издание целой серии книг, в которых он с завораживающими подробностями описал свое путешествие за пределы обычной реальности, в иные миры. В течение следующих тридцати лет вышло еще с десяток книг «спиритуального сериала», и каждую ожидали успех и популярность. Они породили обширнейшую литературу и были переведены на 17 языков. Можно сказать, что перед читателем «антропоэтический триллер», повествование о духовном пути человека, жаждущего обрести свободу и подлинные знания на «пути с сердцем».


http://ukastanedy.ru/?page_id=263



Приятель окликнул старика, потом подошел к нему и пожал руку. Поговорив с минуту, он жестом подозвал меня и исчез, предоставив мне самому выпутываться из положения. Старик остался невозмутимым. Я представился; он сказал, что зовут его Хуан и что он к моим услугам. По-испански это было сказано с отменной учтивостью. Мы обменялись по моей инициативе рукопожатием и оба замолчали. Это молчание, однако, нельзя было назвать натянутым, оно было спокойным и естественным.

Хотя морщины, покрывавшие его смуглое лицо и шею, свидетельствовали о почтенном возрасте, меня поразило его тело – поджарое и мускулистое. Я сообщил ему, что собираю сведения о лекарственных растениях. По совести, я почти ничего не знал о пейоте, однако получилось так, будто я дал понять, что в пейоте я просто дока и что ему вообще стоит сойтись со мной поближе.

Пока я нес эту ахинею, он медленно кивнул и взглянул на меня, не говоря ни слова. Я невольно отвел глаза, и сцена закончилась гробовым молчанием. Наконец, после нестерпимо затянувшейся паузы, дон Хуан поднялся и выглянул в окно. Подошел его автобус. Он попрощался и уехал.

\\\\



Рассказывая о своем учителе, дон Хуан часто употреблял слово “диаблеро”. Этим словом, которым, кстати, пользуются только индейцы Соноры, называют оборотня, который занимается черной магией и способен превращаться в животных – птицу, собаку, койота или любое другое существо.

\\\\





Хотя дон Хуан сказал, что его учитель был диаблеро, он никогда не говорил, где получил от него знания и никогда не упоминал его имени. О себе самом дон Хуан не рассказывал почти ничего. Все, что я смог из него вытянуть, это то, что он родился на Юго-Западе в 1891-м, почти всю жизнь прожил в Мексике; в 1900-м его семью вместе с тысячами других индейцев Соноры мексиканские власти выселили в Центральную Мексику; в общей сложности в Центральной и Южной Мексике он прожил до 1940-го. Таким образом, поскольку он много путешествовал, его знания сложились в результате многих влияний. И хотя сам он считал себя индейцем Соноры, я сомневаюсь, укладываются ли его познания в круг традиционных представлений сонорских индейцев. Впрочем, здесь я не собираюсь заниматься определением истоков его культуры.


\\\\\\




- Существуют определенные предметы, которые наделены силой, – сказал он. – Таких предметов, которыми с помощью дружественных духов пользуются маги, множество. Эти предметы – орудия, не просто орудия, а орудия смерти. И все же это только орудия. От них нельзя чему-либо научиться. Собственно говоря, они относятся к разряду предметов войны и предназначены для сражения. Ими орудуют для убийства.

- Что это за предметы, дон Хуан?

- Это не предметы в обычном смысле слова, скорее разновидности силы.

- А как заполучить эти разновидности силы?

- Это зависит от того, какого рода предмет тебе нужен.

- А какие имеются?

- Я уже сказал – множество. Предметом силы может быть что угодно.

- Ну, а какие в таком случае обладают наибольшей силой?

- Сила предмета зависит от его хозяина, от того, кто он на самом деле такой. Предмет силы, которым пользуется слабый брухо, – почти шутка; и наоборот, орудия сильного брухо получают от него свою силу.

- Ну хорошо, а какие предметы силы самые простые? Какие обычно предпочитают брухо?

- Тут не может быть “предпочтения”. Все это предметы силы, все до одного.

- А у тебя самого есть какие-нибудь, дон Хуан?

Он не ответил, только взглянул на меня и рассмеялся. Потом надолго замолчал, и я подумал, что мои вопросы, должно быть, его раздражают.

- Для этих разновидностей силы существуют ограничения, – вновь заговорил он. – Но мое уточнение, я уверен, для тебя пустой звук. У меня самого, можно сказать, жизнь ушла на то, чтобы понять, что один “союзник” стоит всех предметов силы с их детскими тайнами. Такие штуки я имел, когда был мальчишкой.

- Что же они из себя представляли?

- “Маис-пинто”, кристаллы и перья.

- Что такое “маис-пинто”, дон Хуан?

- Маисовое зерно с красной прожилкой посредине.

- Всего лишь одно зерно?

- Нет, у брухо их сорок восемь.

- Ну, и что же это зерно?

- Каждое может убить человека, если попадет ему внутрь.

- Ну и что тогда?

- Зерно погружается в тело, а потом оседает в груди или в кишках. Человек заболевает и, если только брухо, который взялся его лечить, не окажется сильней его врага, через три месяца умрет.

- А можно его как-нибудь вылечить?

- Единственный способ – высосать зерно, но редкий брухо на это отважится. Конечно, брухо может в конце концов высосать зерно, но если у него не хватит силы его извергнуть, оно убьет его самого.

- Но каким вообще образом зерно умудряется проникнуть в тело?

- Ты не поймешь этого, если не знаешь колдовства с маисом, которое одно из самых сильных, какие мне известны. Его делают при помощи двух вроде разных зерен. Сначала зерно прячут в чашечке только что срезанного желтого цветка, затем, чтобы оно вошло в контакт с врагом, нужно приладить его где-нибудь, где тот бывает, – скажем, на тропинке, где он ходит каждый день. Как только жертва наступит на зерно или как-нибудь его коснется – колдовство совершилось. Зерно погружается в тело.

- А что с этим зерном потом происходит?

- Вся его сила уходит в человека, и зерно свободно. Теперь это совсем другое зерно. Оно может оставаться там же, где произошло колдовство, или попасть куда угодно, – это уже не имеет значения. Лучше замести его под кусты, где его склюет какая-нибудь птица.

- А может птица склевать зерно прежде, чем его коснется человек?

- Таких глупых птиц нет, уверяю тебя. Птицы держатся от него подальше.

Затем дон Хуан описал довольно сложную процедуру, посредством которой получаются такие зерна.

- Запомни одно: “маис-пинто” – это всего лишь орудие, это не “союзник”, – сказал он. – Уясни себе эту разницу – и твои дурацкие проблемы исчезнут. Но если ты думаешь достичь совершенства посредством таких штуковин, ты просто дурак.

- Что, “союзник” такой же сильный, как предметы силы?

Он презрительно фыркнул. Я видел, что испытываю его терпение.

- “Маис-пинто”, кристаллы, перья – все это игрушки по сравнению с “союзником”, – сказал он. – Они нужны лишь тогда, когда нет “союзника”. Искать их – пустая трата времени, для тебя особенно. Что для тебя действительно необходимо – это постараться заполучить “союзника”. И вот когда это тебе удастся, тогда ты поймешь то, что я говорю сейчас. Предметы силы – это детские забавы.

- Пойми меня правильно, дон Хуан, – запротестовал я. – Конечно, я не прочь заполучить “союзника”, но мне хотелось бы вообще знать побольше. Ты ведь сам говорил, что знание – это сила.

- Нет, – отрезал он. – Сила зависит от знания, которым ты владеешь. Какой смысл знать то, что бесполезно?


\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\

[chitatel@g.ru]

Вот так выглядит текст, если из  него убрать все бесполезные измышления автора, т.е Кастанеды.
Не правда ли намного короче и нет бессмысленных , отвлекающих рассуждений, рефлексии Кастанеды.


Дон Хуан был истинным нагвалем, в отличие от Кастанеды.
Книги кастанеды были написаны только для того, чтобы передать знание исходящее от Дона Хуана.
Но Кастанеда сделал из этих книг художественные романы, местами из за его рефлексирующего индульгирования очень трудно понимать смысл текста.

Слова же Дона Хуана ,даже по форе шутливые всегда несут четкий смысл, даже самые простые рекомендации являются глубокими.

Поэтому имеет смысл очистить тексы Кастанеды от всех его рефлексий, это будет способствовать том, что обнажиться огромный замаскированный пласт , практический рекомендаций, пояснений, указаний, рассказов исходивших от Дона Хуана и от некоторых других воинов его партии.

[chitatel@g.ru]

Карлос Кастанеда. Учение дона Хуана. Глава 1.

\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\




Пятница, 23 июня 1961

- Ты научишь меня тому, что знаешь о пейоте, дон Хуан?

- Это зачем еще тебе понадобилось?

- Ну, хотелось бы на этот счет знать побольше. Разве сама по себе тяга к познанию – не достаточная причина?

- Нет! Ты должен спросить в самом своем сердце, чего ради тебе, зеленому юнцу, вздумалось связываться со столь серьезными вещами.

- А сам ты чего ради этому учился?

- Ты почему об этом спрашиваешь?

- А может, у меня такая же причина.

- Сомневаюсь! Я – индеец. У нас разные пути.

- Если серьезно, моя причина – просто сильное желание этому учиться, просто я хочу знать чтобы знать. Но у меня нет плохих намерений, честное слово.

- Верю. Я курил тебя.

- А?..

- Неважно. Мне известны твои намерения.

- Ты что, хочешь сказать, что видел меня насквозь?

- Назови как угодно.

- Так, может, ты все-таки будешь меня учить?

- Нет!

- Потому что я не индеец?

- Нет. Потому что ты не знаешь своего сердца. Что по-настоящему важно – это чтобы ты точно знал, почему тебе так позарез этого хочется. Учение о Мескалито – вещь крайне серьезная. Будь ты индейцем – одного твоего желания в самом деле было бы достаточно. Но лишь у очень немногих индейцев может появиться такое желание.
\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\




Воскресенье, 25 июня 1961

На этот раз я спросил его – может быть, существует способ, при котором мое желание выглядело бы так, как если бы я был индейцем. Он долго молчал, а я все ждал ответа, поскольку казалось, он что-то мысленно взвешивает.

Наконец он сказал – есть вообще один способ, собственно вот какой. Прежде всего он обратил внимание на тот факт, что я очень устаю, сидя на полу, и для начала следует найти на полу “пятно”, как он выразился, где я мог бы сидеть без устали сколько угодно.

До этого я сидел обхватив руками щиколотки и прижав колени к подбородку. Едва он сказал это, как я почувствовал, что совершенно выдохся и спину у меня ломит от усталости.

Я ожидал объяснений, что это за “пятно”, но он и не подумал ничего объяснять. Я решил, что, может быть, он имеет в виду, что мне надо пересесть, поэтому поднялся и сел к нему поближе. Он возмутился и принялся втолковывать, упирая на каждом слове, что “пятно” – это место, где ты чувствуешь себя самим собой – сильным и счастливым. Он похлопал рукой по тому месту на веранде, где сидел, и сказал – вот, к примеру, мое собственное место: затем добавил, что эту задачу я должен решить самостоятельно, причем не откладывая.

. Он предложил мне походить по веранде, – может статься, я найду “пятно”.

. Потом успокоился и вновь начал втолковывать, что отнюдь не на каждом месте можно сидеть или вообще на нем находиться, и что в пределах веранды есть одно особое место, “пятно”, на котором мне будет лучше всего. Моя задача – найти его среди всех остальных. Если угодно, это можно понимать так, что я должен “прочувствовать” все здесь пятна, пока без всяких сомнений смогу определить то, которое мне подходит.

\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\







- Ты нашел его, – говорил он.

Я не сразу понял, и он вновь подтвердил, что мое пятно и есть то самое место, где я заснул. Он опять спросил, как я себя на нем чувствую. Я ответил, что вроде никакой разницы.


Я спросил, имеется ли у этих двух пятен название. Хорошее пятно, сказал он, называется “sitio”, плохое – “врагом”. Эти два пятна – ключ к самочувствию человека, в особенности того, кто ищет знание. Просто сидеть на своем месте значит уже создавать в себе высшую силу; и наоборот, “враг”

ослабляет человека и может даже быть причиной его смерти. Он сказал, что всю свою энергию, которую я столь щедро растратил за ночь, я восполнил только тем, что задремал на собственном месте.

Еще он сказал, что разные цвета, которые я видел на разных пятнах, обладают таким же неизменным эффектом, умножая или отбирая силу.

Я спросил, нет ли еще каких-нибудь касающихся меня пятен, и как их разыскать. Он ответил, что мест, сходных с этими, в мире множество, и находить их проще всего по соответствующим цветам.

\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\

[chitatel@g.ru]

Карлос Кастанеда. Учение дона Хуана. Глава 2.

Понедельник, 7 августа 1961

\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\




Суббота, 5 августа 1961

Позже утром, после завтрака, хозяин дома, дон Хуан и я поехали обратно. Хотя я валился с ног от усталости, но в машине уснуть не мог. Я уснул на веранде у дона Хуана только когда отъехал пикап.

Когда я проснулся, было темно; дон Хуан накрыл меня одеялом. В доме его не было. Он пришел позже и принес горшок тушеных бобов и стопку лепешек. Я невероятно проголодался. После ужина, когда мы легли отдыхать, он велел рассказать все, что со мной было минувшей ночью. Я пересказал, что помнил, со всеми подробностями и как можно тщательней. Когда я закончил, он кивнул и сказал:

- Ну что ж, похоже, все в порядке. Сейчас мне это трудно объяснить. Но я думаю, у тебя все обошлось благополучно. Понимаешь, подчас он игрив как ребенок, а бывает попросту ужасен, устрашающ. Он либо резвится, либо предельно серьезен. Невозможно предугадать, каким он будет с тем или иным человеком, – хотя, впрочем, иногда, если хорошо знаешь этого человека, предсказать можно. Этой ночью ты с ним играл. Из всех, кого я знаю, ты единственный, у кого получилась такая встреча.

- Чем же то, что я испытал, отличается от того, что испытали другие?

- Ты не индеец, поэтому мне трудно тебе растолковать, что к чему: но я знаю точно, что если он не принимает человека, то его отвергает, будь то индеец или кто угодно. Это мне известно. Таких я видел множество. Мне известно также, что он шутник и многих заставляет смеяться, но чтобы он с кем-нибудь играл – такого я еще не видел.

- Не скажешь ли ты мне теперь, каким образом пейот защищает…

Он тут же толкнул меня в плечо:

- Я тебе что говорил – не смей его так называть. Ты ещё недостаточно с ним знаком, чтобы быть запанибрата.

- … каким образом Мескалито защищает людей?

- Он советует. Он отвечает на любой вопрос.

- Значит, Мескалито реален? Я имею в виду – он что-то такое, что можно видеть?

Похоже было, мой вопрос его просто ошарашил. Он растерянно посмотрел на меня, в его взгляде было искреннее недоумение.

- Я хочу сказать, что Мескалито…

- Я слышал. Разве ты не видел его прошлой ночью?

Я хотел сказать, что видел только собаку, но меня остановил его озадаченный взгляд.

- Так ты думаешь, что то, что я видел прошлой ночью, это и был он?

В его взгляде отразилось участие, потом он усмехнулся, точно не мог поверить, и очень проникновенным тоном сказал.

- Не хочешь же ты сказать, что это была… твоя мать?

Перед словом “мать” он сделал паузу, как будто хотел сказать “tu chingada madre” – идиома, которая содержит оскорбительный для собеседника намек. Слово “мать” было настолько неожиданным, что оба мы долго смеялись. Затем я обнаружил, что он уже спит и ничего не слышит.

Воскресенье, 6 августа 1961

\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\





На обратном пути я спросил дона Хуана:

- Неужели все, что они рассказывали, правда?

- Правда, – ответил дон Хуан. – Только они не видели того, что видел ты. Они не понимают, что ты играл с ним. Поэтому я не вмешивался.

- Но неужели весь этот спектакль со мной и собакой и как мы мочились друг на друга – правда?

- Это была не собака! Сколько тебе повторять? Только так можно понять то, что с тобой было. Только так! С тобой играл именно он.

- А ты знал о том, что со мной было, до того, как я тебе рассказал?

Он на секунду задумался.

- Нет, просто я вспомнил после твоего рассказа, какой у тебя был странный вид. По тому, что ты не был испуган, я понял, что с тобой все в порядке.

- И что, все это в самом деле выглядело так, как они рассказывали, – что я играл с собакой и все такое?

- Проклятье! Это была не собака!

Четверг, 17 августа 1961

\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\





Дон Хуан рассмеялся и сказал:

- Ну вот, ты начинаешь учиться.

- Хорошенькое обучение! Пусть себе учится кто-нибудь другой.

- Любишь ты преувеличивать.

- Да ничего я не преувеличиваю!

- А то как же. Плохо только, что преувеличиваешь ты одно плохое.

- Для меня, я так понимаю, здесь вообще нет ничего хорошего. Мне страшно, а остальное меня не интересует.

- Ну и что, что тебе страшно. Когда тебе страшно, ты видишь все по-новому.

- А мне это безразлично. Оставлю-ка я лучше Мескалито в покое. Он меня просто подавляет, что уж тут хорошего.

- Хорошего, положим, в самом деле мало, для меня в том числе. Не ты один сбит с толку.

- Ты-то здесь при чем?

- Я думал о том, что ты видел прошлой ночью. Без сомнения, Мескалито играл с тобой, вот в чем штука. Это был явный знак.

- Что еще за знак, дон Хуан?

- Мескалито указывал мне на тебя.

- Указывал что?

- Поначалу мне было неясно, а теперь я, кажется, понимаю. Он сказал, что ты “избранный” (escogido). Мескалито указал мне на тебя и дал знать, что ты избранный.

- Я что, избран для какой-то цели, или как это понимать?

- Это нужно так понимать, что Мескалито сказал мне, что ты можешь оказаться тем человеком, которого я ищу.

- Когда же он тебе это сказал, дон Хуан?

- Он сказал мне это тем, что играл с тобой. Это и значит, что ты избранный; ты избран для меня.

- А что это значит – быть избранным?

- Я знаю некоторые тайны (tengo secretos). Среди них есть такие, которые я могу открыть только избранному. И вот я вижу, как ты играешь с Мескалито: той самой ночью мне стало ясно, что ты и есть такой человек. Но при этом ты не индеец. Вот история!

- Ну а для меня – что это значит, дон Хуан! Что мне надо делать?

- Я принял решение и буду учить тебя тем тайным вещам, которые составляют судьбу человека знания.

- Ты имеешь в виду тайны, связанные с Мескалито?

- Да. Но это еще не все, что я знаю. Есть тайны иного рода, которые мне нужно кому-нибудь передать. У меня у самого был учитель, бенефактор, и я также после определенных испытаний стал его избранным учеником. Всему, что я знаю, я научился от него.

Я опять спросил, что же потребуется от меня в этой роли: он сказал, что потребуется только одно – учиться, учиться в том смысле, который мне начал открываться с недавнего времени.





Он терпеливо ждал, когда я закончу. Когда я наконец выдохся, он сказал:

- Ну, все понятно. Страх – первый неизбежный враг, которого человек долен победить на пути к знанию. А ты, помимо прочего, любопытен. Это и значит, что ты будешь учиться вопреки себе самому; таков закон.

Я еще немного потрепыхался, пытаясь его разубедить, но он, похоже, и не представлял себе иного для меня выхода.

- Ты думаешь не о том и вообще не так, как следует, – сказал он. – Мескалито в самом деле играл с тобой. Вот об этом бы тебе следовало подумать, а не цепляться за свой страх.

- Неужели это было так необычно?

- Сколько я себя помню, я видел лишь одного человека с которым Мескалито играл, – это тебя. Понятно, что такая жизнь для тебя полнейшая неожиданность; потому от тебя и ускользают совершенно ясные знаки. Ты в общем человек серьезный, только твоя серьезность направлена на то, что тебя занимает, а не на то, что стоит внимания. Ты слишком занят собой. В этом вся беда. Отсюда твоя ужасная усталость.

- А как же должно быть иначе, дон Хуан?

- Нужно искать и видеть чудеса, которых полно вокруг тебя. Ты умрешь от усталости, не интересуясь ничем, кроме себя самого; от этой-то усталости ты глух и слеп ко всему остальному.

- Это, пожалуй, точно, дон Хуан. Но как мне перемениться?

- Подумай хотя бы о том, какое это чудо – Мескалито играл с тобой. О чем тут еще думать? Остальное само придет.

Воскресенье, 20 августа 1961


\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\




Вчера вечером дон Хуан приступил к моему обучению. Мы сидели в темноте на веранде. Он сказал, что собирается дать мне некое наставление – в том же виде, в котором сам его получил от своего бенефактора в первый день ученичества. Дон Хуан, видимо, запомнил формулу наизусть, поскольку повторил ее несколько раз для полной уверенности, что я не пропущу ни слова.

- Человек идет к знанию так же, как он идет на войну – полностью пробужденный, полный страха, благоговения и безусловной решимости. Любое отступление от этого правила – роковая ошибка, и тот, кто ее совершает, непременно доживет до того дня, когда горько пожалеет об этом.

На мой вопрос, почему так, он ответил, что только выполняющий эти условия застрахован от ошибок, за которые придется платить; лишь при этих условиях он не будет действовать наобум. Если такой человек и терпит поражение, то он проигрывает только битву, а об этом не стоит слишком сожалеть.

Затем он сказал, что будет давать мне знание о “союзнике” в точности так же, как его самого учил бенефактор. Слова “в точности так же” он особенно подчеркнул, повторив их несколько раз.

Союзник, сказал он, это сила, которую человек может ввести в свою жизнь как советника, как источник помощи и сил, необходимых для совершения разных поступков – больших или малых, правильных или неправильных. Союзник необходим, чтобы улучшить и укрепить жизнь человека, чтобы направлять его действия и пополнять его знания. Союзник, в сущности, – неоценимая помощь в познании. Все это дон Хуан сказал с силой абсолютной убежденности. Видно было, что он тщательно взвешивает слова. Следующую фразу он повторил четырежды:

- С помощью союзника ты увидишь и поймешь такие вещи, о которых вряд ли еще от кого-нибудь узнаешь.

- Союзник – это что-то вроде сторожевого духа?

- Нет, это не сторож и не дух. Это помощь.

- Твой союзник – Мескалито?

- Нет. Мескалито – совсем иная сила. Несравненная сила! Он – защитник. Он – учитель.

- Чем же он отличается от союзника?

- Союзника можно приручить и использовать. Мескалито – нет. Он вне кого угодно и ни от кого не зависит. Он по собственному желанию являет себя в каком захочет виде тому, кто предстал пред ним, будь это кто угодно – брухо или обыкновенный пастух.

Дон Хуан с большим пылом заговорил о Мескалито как о наставнике, учителе того, как следует жить. Я спросил, каким же образом учит Мескалито “как следует жить”, и дон Хуан ответил – он показывает как жить.

- Как показывает?

- Способов множество. Он может показать это у себя на ладони, или на скалах, или на деревьях, или просто прямо перед тобой.

- Это что – картина перед тобой?

- Нет. Это учение перед тобой.

- Он что-то говорит?

- Говорит. Но не словами.

- А как же тогда?

- Каждому по-разному.

Я почувствовал, что мои расспросы опять его раздражают, и больше не прерывал. Он вновь принялся разъяснять, что для познания Мескалито не существует общеобязательных предписаний: учить знанию о Мескалито не может никто, кроме него самого. Потому он особая сила; для каждого он неповторим.

Напротив, чтобы заполучить союзника, в обучении требуется строжайшая последовательность, не допускающая ни малейших отклонений. В мире много таких союзных сил, сказал дон Хуан, но сам он знаком лишь с двумя из них. Именно с ними и с их тайнами он намеревался меня познакомить; однако выбирать между союзниками придется мне самому, поскольку я могу иметь лишь одного. У его бенефактора союзником была “трава дьявола” (la yerba del diablo). Но самому дону Хуану она пришлась не очень по душе, хотя он и узнал от бенефактора все ее тайны. Мой личный союзник – “дымок” (humito), сказал дон Хуан, но в дальнейшие детали не вдавался.

Я все же спросил его, что это такое. Он не ответил. После долгой паузы я спросил:

- Какого рода сила союзника?

- Я уже говорил – это помощь.

- В чем она состоит?

- Союзник – это сила, которая способна увести человека за его границы. Именно таким образом союзник открывает то, что никому не известно.

- Но и Мескалито тоже уводит тебя за твои границы. Разве это не делает его союзником?

- Нет. Мескалито уводит тебя за твои границы для того, чтобы учить: союзник – для того, чтобы дать тебе силу.

Я попросил остановиться на этом более детально или хотя бы растолковать разницу в их действии. Он только посмотрел на меня, потом расхохотался и сказал, что обучение посредством разговоров не только пустая трата времени, но и редкая глупость, потому что обучение – труднейшая из всех задач, с которыми человек может столкнуться. Он спросил, помню ли я, как пытался найти свое пятно, желая при этом обойтись без всяких усилий и втайне рассчитывая, что он подаст мне на тарелочке всю информацию. Если бы я так поступил, сказал он, ты бы никогда ничему не научился. Напротив, именно узнав на своей шкуре, как трудно найти пятно, а самое главное – убедившись, что оно в самом деле существует, я получил такое чувство уверенности, какое невозможно получить никаким иным образом. Он сказал, что пока я сижу, прикипев к своему “благоприятному пятну”, никакая сила в мире не способна нанести мне вред именно по причине моей уверенности, что на этом месте это невозможно. На этом месте я могу отразить нападение любого врага. Если же, допустим, он открыл бы мне, где находится это место, я никогда бы не имел той уверенности, которая является единственным критерием моего знания как подлинного. Это и значит: знание – сила.

Затем дон Хуан сказал, что любому, кто приступает к учению, приходится выкладываться совершенно так же, как выкладывался я в поисках своего “пятна”, и что границы обучения определяются самой природой ученика. Именно поэтому разговоры на предмет обучения лишены всякого смысла. Некоторые виды знания попросту не по моим силам и способны меня уничтожить. Он поднялся, явно давая знать, что тема исчерпана, и направился к двери. Я сказал, что все это просто пугающе и совсем не то, что я себе представлял.

В ответ он сказал, что страхи – дело обычное; все мы им подвержены, и тут ничего не поделаешь. Однако каким бы устрашающим ни было учение, еще страшней представить себе человека, у которого нет союзника и нет знания.

 

[chitatel@g.ru]

Очень часто слова Дона Хуана описывают те или иные аспекты практического действия, и это описание  намного более ценно, чем последующая рефлексия автора, Кастанеды по этому поводу. Если сказать по простому, то Дон Хуан часто и подробно говорит о тех или иных практиках знания, дает рекомендации по их выполнению, раскрывает ньюансы этого. Поэтому так же будет удобно не создавать отдельную тему по этому поводу, а выделять цветом эти места концентрированного знания в текстах Кастанеды, что я и буду делать.

[chitatel@g.ru]

Карлос Кастанеда. Учение дона Хуана. Глава 3.

\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\



Среда, 23 августа 1961

- “Трава дьявола” была союзником моего бенефактора. Я мог бы и себе выбрать ее в союзники, но мне она не понравилась.

- Почему же она тебе не понравилась?

- Есть у нее один серьезный недостаток.

- Она что, уступает другим союзникам?

- Не передергивай. Она могущественна не менее, чем самые могущественные союзники, но в ней есть нечто, что лично мне не по душе.

- Что именно, можно узнать?

- Она ослепляет людей. Она дает человеку вкус к силе слишком рано, не укрепив его сердце, и делает его одержимым. Благодаря ей он уязвим в самом центре полученной от нее невероятной силы.

- А можно этого как-нибудь избежать?

- Можно преодолеть, избежать нельзя. Всякий, кто берет ее себе в союзники, должен заплатить эту цену.

- Как же это преодолеть, дон Хуан?

- У “травы дьявола” четыре головы: корень, стебель с листьями, цветы и семена. Каждая голова особенная, и именно в этом порядке должен узнавать ее каждый, чьим союзником она становится. Самая важная голова – это корни.

Через корни покоряется сила “травы дьявола”. Стебель и листья – это голова, которая лечит болезни; если знать, как ею пользоваться, это будет просто подарок человечеству. Третья голова – цветы; с ее помощью можно сводить людей с ума, или делать их рабами, или убивать их. Тот, у кого в союзниках “трава дьявола”, сам никогда не пользуется ее цветами; по этой же причине он не употребляет стебель и листья, разве что в тех случаях, когда сам чем-нибудь болен: но вот корни и семена идут в дело всегда, семена особенно: они – ее четвертая голова и самая могущественная.

Мой бенефактор говорил, что семена – это “трезвая голова”, единственная часть, которая укрепляет человеческое сердце. Тот, кому покровительствует “трава дьявола”, говорил он, должен быть с нею постоянно начеку, иначе она убьет его прежде, чем он доберется до секретов “трезвой головы”, что ей обычно и удается. Существуют, впрочем, рассказы о таких, которые выведали у “трезвой головы” все ее тайны. Достойный вызов человеку знания!

- Твой бенефактор разгадал эти тайны?

- Нет.

- А ты сам кого-нибудь встречал, у кого это получалось?

- Нет. Но такие люди были в те времена, когда ценилось такое знание.

- Может, ты знаешь тех, кто встречал таких людей?

- Нет, не знаю.

- Может, твой бенефактор знал из них кого-нибудь?

- Да, бенефактор знал.

- Почему же сам он не добрался до секретов “трезвой головы”?

- Приручить “траву дьявола” и сделать своим союзником – задача из труднейших. Со мной, например, она никогда не становилась одним целым, – возможно, потому, что я никогда не был особым ее поклонником.

- И все же, хотя она тебе не нравится, ты до сих пор можешь использовать ее как союзника?

- Могу. Но лучше этого не делать. Возможно, у тебя будет иначе.

- Почему ее так называют?

Дон Хуан сделал неопределенный жест и пожал плечами; потом сказал, что это ее временное имя (su nombre de leche). Есть и другие, но они под запретом, потому что в данном случае произнести имя – значит идти на серьезный риск, особенно если речь идет ни много ни мало о приручении союзника. Я спросил, почему произнесение имени – дело столь серьезное. Он сказал, что имена хранятся в тайне, на тот крайний случай, когда придется призывать помощь, в минуты крайнего потрясения или жестокой нужды, и кстати заверил меня, что рано или поздно такое случается в жизни каждого, кто ищет знание.

Воскресенье, 3 сентября 1961

\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\







- Вот, – сказал дон Хуан.

Он сразу же принялся копать. Я хотел помочь, но он яростно мотнул головой, чтобы я не мешал, и продолжал окапывать растение по кругу, так что получилась яма в виде конуса, отвесная по внешнему краю и горкой поднимающаяся к центру. Выкопав яму, он опустился перед стеблем на колени и пальцами обмел у комля мягкую землю, обнажив примерно четыре дюйма большого раздвоенного корневого клубня, по сравнению с которым стебель был значительно тоньше.

Дон Хуан взглянул на меня и сказал, что растение – мужская особь, так как корень раздваивается как раз в том месте, где соединяется со стеблем. Затем он поднялся и пошел что-то искать.

- Что ты ищешь, дон Хуан?

- Нужно найти палку.

Я начал осматриваться, но он меня остановил.

- Не ты! Ты садись вон там, – он указал на груду камней футах в двадцати отсюда. – Я сам найду.

Вскоре он вернулся с длинной сухой веткой и, пользуясь ею как палкой, осторожно расчистил землю вокруг раздвоенного корня, обнажив его на глубину примерно двух футов. По мере того, как он копал, почва становилась все плотнее так что под конец уже не поддавалась.

Он сел передохнуть. Я подошел к нему. Мы долго молчали.

- Почему ты не выкопаешь лопатой? – спросил я.

- Лопатой можно поранить растение. Пришлось поискать здесь палку, чтобы в случае, если я ударю корень, вред не был бы таким, как от лопаты или вообще чужого предмета.

- А что это за палка?

- Годится любая сухая ветка дерева паловерд (paloverde). Если не найдется сухой, придется срезать свежую.

- Другие деревья не подходят?

- Я ясно сказал – только паловерд и никакое другое.

- Почему, дон Хуан?

- Потому что у “травы дьявола” очень мало друзей, и в этой местности паловерд – единственное дерево, которое с ней в согласии. Если она с кем и уживается, так это разве с ним одним. Случись тебе поранить корень лопатой – и “трава дьявола” для тебя не вырастет, сколько ее ни сажай, но если ты ударишь корень такой палкой, то вполне возможно, что растение ничего не заметит.

- А что теперь с корнем?

- Его нужно срезать. И делать я это буду без тебя. Ступай разыщи другое растение и жди, когда я тебя позову.

- Моя помощь не требуется?

- Помогать будешь, когда я велю.

Я отошел и стал высматривать другое такое растение, борясь с искушением тихонько вернуться и подсмотреть. Немного погодя он пришел ко мне.

- Теперь поищем даму, – сказал он.

- Как ты их различаешь?

- Женская особь выше и больше выдается над землей, так что похожа на небольшое деревцо. Мужская шире, разрастается у самой земли и напоминает куст с густой листвой. Когда мы выкопаем даму, ты увидишь, что у нее корневище раздваивается довольно далеко от стебля – в отличие от мужской особи, где вилка начинается сразу.

Мы довольно долго искали, пока он наконец сказал:

- Вот она.

Затем он повторил всю процедуру выкапывания, и когда очистил корень, я убедился, что все так и есть. Пока он резал корень, пришлось снова куда-нибудь отойти.

Когда мы вернулись домой, он развязал узел и достал то, что выкопал. Сначала он взял растение более крупное – мужское – и обмыл его в железном лотке. С крайней осторожностью он очистил от грязи корень, стебель и листья, а потом отделил корень от стебля, разломив их там, где они соединялись, по круговому надрезу, сделанному ножом с зубчатым лезвием. Он взял стебель и разложил на отдельные кучки все его части – листья, цветы и усеянные шипами семенные коробочки. Все, что было засохшим или испорченным червями, он отбрасывал. Связав двумя бечевками две ветви корня в одну, он сломал их пополам, сделав сперва такой же надрез в месте соединения, и получилось два куска корня одинаковой длины.

Потом он взял кусок дерюги и положил на него сначала два связанных вместе куска корня, сверху – аккуратно сложенные листья, потом цветы, потом семена, потом стебель. Он сложил дерюгу и концы связал узлом.

Ту же процедуру он повторил со вторым растением, женским, только на этот раз, когда черед дошел до корня, он не разломил его пополам, а оставил целой вилку, напоминавшую перевернутую букву игрек. Потом он сложил все части в другой кусок дерюги. Когда он закончил, было уже темно.

Среда, 6 сентября 1961


\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\




Сегодня к вечеру мы вернулись к теме “травы дьявола”.

- Я думаю, пора нам за нее взяться, – вдруг сказал дон Хуан.

После вежливой паузы я спросил:

- Что ты намерен с ней делать?

- Растения, которые я выкопал и срезал, – мои, – сказал он, – Это все равно как если бы они были мной; вот с их-то помощью я и буду учить тебя, как приручить “траву дьявола”.

- Ну и как же это будет?

- Ее делят на порции; каждая порция различна; у каждой свое особое действие, поэтому каждая требует особого подхода.

Раскрытой левой ладонью он отмерил на полу расстояние между большим пальцем и безымянным.

- Это моя порция. Твоя порция – то, что ты отмеришь собственной рукой. Теперь, приступая к завоеванию травы, ты должен начать с первой порции корня. Однако поскольку к траве привел тебя я, первая порция будет от моего растения. Отмерена она для тебя мной, поэтому порцию ты будешь вначале принимать именно мою.

Он вошел внутрь дома, принес один из свертков, сел и его развязал. Я заметил, что это мужская особь. Еще я заметил, что там только один кусок корня вместо тех двух, которые были вначале. Он взял его и поднес его к моим глазам.

- Вот твоя первая порция, – сказал он. – Я – даю – ее – тебе. Я для тебя ее отрезал: я отмерил ее как мою собственную; теперь даю ее тебе.

У меня мелькнула было мысль, что вот сейчас придется грызть этот кусок корня как морковку, но он упаковал его в белый хлопчатобумажный мешочек.

Он пошел на задний двор, там сел по-турецки и круглым камнем принялся толочь корень в мешочке. Вместо ступки был приспособлен плоский камень. Время от времени он мыл оба камня, а воду собирал в небольшую деревянную миску. Размалывая корень, он непрестанно что-то напевал, тихо и монотонно. Когда корень в мешочке был истолчен в однородную массу, он положил мешочек в миску с водой, туда же положил каменные ступку и пестик, долил воды и отнес к забору, где оставил в деревянном корыте.

Он сказал, что корень должен мокнуть всю ночь, оставаясь снаружи, чтобы напитаться воздухом ночи (el sereno).

- Если завтра будет ясный солнечный день, – сказал он, – это будет превосходный знак.

Воскресенье, 10 сентября 1961

Четверг 7 сентября выдался очень ясным и солнечным. Дон Хуан был очень доволен хорошим знаком; несколько раз он повторил, что “траве дьявола” я, видно, понравился. Корень мок всю ночь, и около десяти утра мы пошли на задний двор. Он взял миску из корыта, поставил ее на землю и сел перед ней. Взявшись за мешочек, он потер его о дно миски, потом вытащил из воды, отжал все содержимое и вновь сунул в воду. Процедура повторилась еще трижды. Затем он в последний раз тщательно отжал мешочек, отряхнул его и оставил миску в корыте на солнцепеке.

Мы вернулись через два часа. Он принес с собой кухонный чайник с кипятком желтоватого цвета. Осторожно наклонив миску, он слил верхнюю воду с оставшегося на дне густого осадка, залил его кипятком и вновь выставил на солнце.

Эта процедура повторилась тоже трижды, с интервалами больше часа. Наконец он слил всю воду и поставил миску под таким углом, чтобы дно освещалось вечерним солнцем.

Когда через несколько часов мы вернулись, уже стемнело. На дне миски был слой клейкой субстанции, напоминавшей недоваренный крахмал, белесый или светло-серый. Ее набралось бы с чайную ложку. Я выбрал крупицы земли, которые ветер набросал на осадок. Он засмеялся:

- Земля здесь не может повредить.

Когда вода закипела, он налил около стакана в миску. Это была та же вода с желтоватым оттенком. Из осадка образовался похожий на молоко раствор.

- Что это за вода, дон Хуан?

- Отвар плодов и цветов из каньона.

Он вылил то, что было в миске, в старую глиняную чашку, похожую на цветочный горшок. Питье было еще очень горячим, поэтому он сперва на него подул и попробовал на вкус, а затем протянул мне:

- Теперь пей.

\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\



- Все в порядке, – сказал он. – Единственное, что имеет значение, это то, что ты видел все в красном.

- А если бы не в красном?

- Тогда ты бы видел черное, а это плохой знак.

- Почему плохой?

- Когда человек видит черное, это значит, что он не создан для “травы дьявола”. Его будет рвать зеленым и черным, пока не вывернет наизнанку.

- Он умрет?

- Не обязательно, но болеть будет долго.

- А что с теми, кто видит красное?

- Их не рвет, и корень дает им ощущение удовольствия, а это означает, что они сильны и вообще их натура склонна к насилию – как раз то, что любит “трава дьявола”. Именно этим она соблазняет и увлекает. Плохо только то, что под конец, в обмен на силу, которую она дает, они становятся ее рабами. Но это уже не в нашей власти. Человек живет только затем, чтобы учиться, а уж учится ли он хорошему или плохому – зависит лишь от природы его судьбы.

- А теперь что я должен делать, дон Хуан?

- Ты должен посадить саженец (brote) из второй половины первой порции корня. Половину ты принял в прошлый раз, и теперь вторую нужно посадить в землю, чтобы она выросла и созрела прежде, чем ты всерьез возьмешься приручать “траву дьявола”.

- Как именно?

- Ее приручают через корень. Тебе нужно будет шаг за шагом изучить все тайны корня, каждой его порции. Эти порции ты и будешь принимать, чтобы изучить тайны “травы дьявола” и завоевать ее силу.

- Что, каждая порция готовится так же, как ты готовил первую?

- Нет, каждая по-своему.

- Как действуют порции?

Я уже говорил, каждая учит особому виду силы. То, что ты принял позавчера, еще ничего не значит. Это может каждый. Но только брухо готов к порциям более серьезным. Я не могу сказать тебе, как они действуют и что при этом происходит, потому что еще не знаю, примет ли она тебя. Нужно подождать.

- А когда я об этом узнаю?

- Как только вырастет и созреет твое растение.

- Если первую порцию может принимать кто угодно, то для чего же она используется?

- В разбавленном виде она годится для всяких человеческих дел: для стариков, которые совсем обессилели, для молодых людей, которые ищут приключений, или, скажем, для женщин, которые хотят страсти.

- Ты ведь говорил, что корень используется только для обретения силы, а выходит, что и для других целей. Или как?

Он пристально посмотрел на меня, и под этим взглядом мне стало неуютно. Ясно было, что он рассердился, но я не понимал почему.

- “Трава дьявола” используется только для обретения силы, – сухо сказал он наконец. – Старик, который хочет вернуть себе молодость, человек, который хочет убить другого человека, молодежь, которая ищет испытаний, голода и усталости, женщина, которая хочет разгореться страстью, – все они мечтают о силе. И эту силу им даст “трава дьявола”. Ну как, нравится она тебе? – спросил он после паузы.

\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\



Мы сели ужинать, и за столом он раза три спросил меня, как я себя чувствую. Поскольку это было редкостью, я наконец не выдержал:

- С чего это тебя так волнует мое самочувствие, дон Хуан? Может быть, ты ждешь, когда же я от твоего питья наконец подохну?

Он засмеялся и стал еще больше похож на зловредного мальчишку, который подстроил какой-то подвох и про себя ждет не дождется, когда он сработает. Со смехом он сказал:

- Да нет, не очень-то ты похож на больного. Ты вон мне даже хамишь.

- Ничего подобного, – возмутился я. – Я вообще не помню случая, чтобы я с тобой говорил грубо.

Я возмутился совершенно искренне, потому что в самом деле и в мыслях себе никогда такого не мог позволить.

- Ну вот, ты уже ее защищаешь, – сказал он.

- Кого это?

- “Траву дьявола”, кого же еще. Ты говоришь как влюбленный.

Я хотел вообще встать из-за стола, но тут опомнился.

- Смотри-ка, я и не заметил, что в самом деле ее защищал.

- Ясное дело. Ты даже не помнишь того, что говорил, верно?

- Д-да, признаться…

- Вот такая она и есть – “трава дьявола”. Она подкрадывается к тебе как женщина, а ты ничего не замечаешь. Ты весь поглощен только тем, что благодаря ей чувствуешь себя прекрасно и полон сил: мышцы налиты энергией, кулаки чешутся, подошвы горят желанием кого-нибудь растоптать. Когда человек становится с нею близок, его действительно переполняют неистовые желания. Мой бенефактор говорил, что “трава дьявола” опутывает тех, которые ищут силы, и губит тех, кто не умеет совладать с нею. Однако в те времена сила была всем известна; ее искали куда упорней. Мой бенефактор был могущественным человеком, а его бенефактор был, по его словам, еще более одержим поиском и накоплением силы. Но в те дни это имело смысл.

- А сегодня, по-твоему, смысла нет?

- Сила – это как раз то, что тебе сейчас нужно. Ты молод; ты не индеец: стало быть, “трава дьявола”, возможно, попадет в хорошие руки. Да и тебе самому она как будто по вкусу. Ты буквально чувствуешь, как она наполняет тебя силой. Все это я испытал на себе. И все же она пришлась мне не по нутру.

- Можно узнать почему, дон Хуан?

- Не нравится мне ее сила! От нее мало проку. Раньше, положим, как мне рассказывал бенефактор, в самом деле имело смысл ее искать. Люди совершали неслыханные дела, их почитали за их силу, боялись и уважали за их знание. От бенефактора я слышал о делах поистине невероятных, которые случались в старину. Но теперь мы, индейцы, больше ее не ищем. В наше время индейцы используют “траву дьявола” разве что для притираний. Листья и цветы идут вообще неизвестно на что. Говорят, к примеру, прекрасное средство от нарывов. Самой же силы больше не ищут – той самой силы, которая действует как магнит, тем более мощный и опасный в обращении, чем глубже ее корень уходит в землю. Когда доходишь до глубины в четыре ярда – а говорят, такое случалось, – то находишь основание и источник силы неисчерпаемой, бесконечной. Очень немногим это удавалось в прошлом, сегодня – никому. Видишь ли, сила “травы дьявола” больше не нужна нам, индейцам. Незаметно мы потеряли к ней интерес, и теперь сила больше не имеет значения. Я и сам не ищу ее, но когда-то, когда я был молод как ты, я тоже чувствовал, как меня от нее просто распирает. Я чувствовал себя как ты сегодня, только в пятьсот раз сильнее. Ударом руки я убил человека. Я мог швырять валуны, огромные валуны, которые двадцать человек не могли сдвинуть с места. Однажды я подпрыгнул так высоко, что сорвал верхние листья с верхушек самых высоких деревьев. Но все это было ни к чему. Разве что на индейцев страх наводить. Остальные, которые ничего про это не знали, отказывались верить. Они видели только сумасшедшего индейца или как что-то скачет по верхушкам деревьев.

Мы долго молчали. Нужно было что-то ему сказать.

- Было совсем иначе, когда в мире еще были люди, – заговорил он, – люди, для которых не было ничего удивительного в том, что человек может превратиться в горного льва или птицу, или просто летать. Так что я больше не пользуюсь “травой дьявола”. Зачем? Чтобы пугать индейцев?


\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\





Четверг, 23 ноября 1961

\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\



- Заходи, – сказала он.

Оказалось, что две-три недели назад он вывихнул лодыжку. Он сам сделал себе гипсовую повязку, пропитав полосы из тряпок в кашице, изготовленной из кактусов и толченой кости. Материя, туго обернутая вокруг щиколотки, высохнув, превратилась в легкий и гладкий панцирь. Повязка получилась твердой как гипсовая, но гораздо удобнее и не такая громоздкая.

- Как это произошло? – спросил я.

Ответила его невестка, мексиканка из Юкатана, которая за ним ухаживала:

- Да просто случайность. Он упал и чуть не сломал себе ногу.

Дон Хуан засмеялся, затем подождал, пока она ушла, и сказал:

- Случайность, как бы не так! У меня есть враг поблизости. Женщина, зовут Ла Каталина. Она улучила мгновение и меня толкнула. Я и упал.

- Зачем это ей понадобилось?

- Убить меня хотела, вот и все.

- Она была у тебя в доме?

- Ага.

- Как же ты ей позволил войти?

- Ничего я ей не позволял. Она сама влетела.

- Как это?

- Она – черный дрозд. И надо признать, у нее это здорово получается.

Я опешил.

- Она уже давно и не раз пыталась со мной покончить. И на этот раз едва не получилось.

- Ты сказал, она – черный дрозд? То есть она что птица?

- Опять ты со своими вопросами. Она – черный дрозд. Точно так же, как я – ворона. Кто я – человек или птица? Я – человек, который знает, как становиться птицей. Касательно же Ла Каталины, так это просто исчадие ада. До того ей не терпится меня убить, что все труднее от нее отбиваться. Птица ворвалась прямо в дом, и я ничего не мог поделать.

- Ты можешь становиться птицей, дон Хуан?

- Могу. Но об этом как-нибудь в другой раз.

- Почему она хочет тебя убить?

- Это старая история. Теперь она подошла к развязке, и похоже, придется с нею покончить, пока она меня не прикончила.

- Ты собираешься прибегнуть к колдовству? – спросил я с надеждой.

- Тьфу, дурень. Какое тут колдовство поможет? У меня другие планы. Когда-нибудь, может, я ими с тобой поделюсь.

- А что, твой союзник не может тебя от нее защитить?

- Нет, дымок только говорит мне, что делать. Защищать себя я должен сам.

- Ну, а Мескалито? Может быть, прибегнуть к его защите?

- Нет. Мескалито – учитель, а не сила, которую можно использовать как заблагорассудится.

- А “трава дьявола”?

- Говорю тебе, я должен защищать себя сам, следуя при этом лишь указаниям дымка, моего союзника. И в этом смысле, насколько мне известно, дымок может многое. Какие бы проблемы ни возникли, дымок тебе все расскажет, и при этом укажет не только что делать, но и как. Из всех доступных человеку это самый замечательный союзник.

Лучший союзник для каждого?

- С каждым у него по-своему. Многие его боятся и ни за что не станут к нему прикасаться, и вообще предпочитают не связываться. Дымок не для всех, как и все остальное.

- Что же он такое?

Дымок – это дым предсказателей!

В его голосе явственно прозвучало благоговение, чего я до сих пор за ним не замечал.

- Для начала приведу слова моего бенефактора, когда он начал учить меня этим вещам, – хотя в то время я, так же как ты сейчас, не мог его понять по-настоящему. “Трава дьявола” – для тех, кто жаждет обладания силой. Дымок – для тех, кто стремится прежде всего наблюдать и видеть. И я считаю, что в этом дымок не знает себе равных. Как только человек вошел в его владения, ему подвластна любая другая сила. Это великолепно! Разумеется, за это нужно по-настоящему платить. Годы потребуются только на то, чтобы узнать как следует две его главные части: трубку и курительную смесь. Трубку я получил от моего бенефактора, и за долгие годы общения с трубкой я с нею сросся. Она вросла в мои руки. Вручить ее, например, тебе, будет серьезной задачей для меня и большим достижением для тебя – если, конечно, у нас что-то получится. Трубка будет в напряжении от того, что ее держит кто-то другой; и если один из нас сделает ошибку, то она с роковой неизбежностью сама расколется, или, скажем, случайно выскользнет из рук и разобьется, даже если упадет на кучу соломы. Если это когда-нибудь случится, то, значит, конец нам обоим, о себе не говорю. Непостижимым образом дымок обратится против меня.

- Как он может обратиться против тебя, если он твой союзник?

Мой вопрос, видимо, прервал поток его мыслей. Он долго молчал.

- Благодаря сложности состава курительная смесь – опаснейшее вещество из всех, которые мне известны. Без нужной подготовки ее не может сделать никто. Она смертельно опасна для всякого, кроме того, кому покровительствует дымок. Трубка и смесь требуют любовнейшего отношения, и тот, кто намерен с ними учиться, должен подготовить себя, ведя строгую и скромную жизнь. Действие дымка столь устрашающе, что лишь очень сильный человек способен устоять даже против слабой затяжки. Вначале все представляется пугающим и запутанным, зато каждая следующая затяжка проясняет все вокруг и вносит все большую ясность. И внезапно мир открывается заново. Это поразительно! Когда это происходит, дымок становится союзником этого человека и открывает путь в незримые чудесные миры. Это главное в дымке, его величайший подарок. И делает он это, не принося ни малейшего вреда. Вот это – настоящий союзник.

Мы, как обычно, сидели на веранде, на хорошо утрамбованном и тщательно подметенном земляном полу. Вдруг он встал и направился в дом. Вскоре он вернулся с узким свертком и вновь уселся.

- Это моя трубка, – сказал он. Он наклонился ко мне и показал трубку, которую вытащил из чехла зеленой парусины. Длиной она была дюймов девять-десять. Черенок был из красноватого дерева, гладкий, без резьбы. Чубук был тоже из дерева, но в сравнении с черенком выглядел значительно более массивным – отполированный до блеска, темно-серого цвета, почти как кусок угля.

Он поднес трубку к моим глазам. Я подумал, что он протягивает ее мне, и хотел было ее взять, но он мгновенно отдернул руку.

- Эту трубку дал мне мой бенефактор, – сказал он. – В свою очередь я передам ее тебе. Но сначала ты должен сойтись с нею поближе. Каждый раз, как ты будешь сюда приезжать, я буду давать ее тебе. Начнешь с прикосновения к ней. Держать ее будешь вначале очень недолго, пока вы не привыкнете друг к другу. Затем ты положишь ее к себе в карман или, скажем, за пазуху, и только со временем можно будет поднести ее ко рту. Все это нужно делать постепенно, очень медленно и осторожно. Когда между вами установится более прочная связь, ты начнешь ее курить. Если ты последуешь моему совету и не будешь торопиться, то дымок, возможно, станет и твоим любимым союзником.

Он подал мне трубку, не выпуская из рук. Я протянул к ней правую руку.

- Обеими, – сказал он.

Я обеими руками на очень короткое мгновение коснулся трубки. Он ее не выпускал, так что я не мог ее ухватить, а мог лишь коснуться трубки. Затем он сунул трубку в чехол.

- Первый шаг – полюбить трубку. На это нужно время.

- А она – может меня невзлюбить?

- Нет, трубка не может тебя невзлюбить, но ты должен научиться любить ее, чтобы к тому времени, когда начнешь курить, трубка вселяла в тебя бесстрашие.

- Что ты куришь, дон Хуан?

- Вот это.

Он расстегнул воротник и показал скрытый за пазухой небольшой мешочек, висевший на шее на манер медальона. Он вынул кисет, развязал и очень осторожно отсыпал себе на ладонь немного содержимого.

Смесь по виду напоминала мелко истертые чайные листья разной окраски – от темно-коричневой до светло-зеленой, с несколькими крупицами ярко-желтого цвета.

Он всыпал смесь в кисет, завязал его, затянул ремешком и спрятал за пазуху.

- Что это за смесь?

- Там много всякого. Добыть все составляющие – предприятие очень нелегкое. Приходится отправляться очень далеко. Грибочки (los honguitos), необходимые для приготовления смеси, растут только в определенное время года и только в определенных местах.

- Эти смеси разные в зависимости от того, какая нужна помощь?

- Нет, существует только один дымок, и нет никакого другого.

Он ткнул пальцем в мешочек за пазухой и поднял трубку, которая была зажата у него между колен:

- Эти двое – одно. Одного нет без другого. Трубку и секрет смеси я получил от моего бенефактора. Они были переданы ему точно так же, как он передал их мне. Смесь трудно приготовить, но легко восполнить. Ее секрет – в ее составляющих, в способе их сбора, обработки и самого смешивания. Трубка же – на всю жизнь. Она требует самого тщательного ухода. Она прочная и крепкая, но ее следует всегда беречь от малейшего удара и сотрясения. Держать трубку надо только в сухих руках и никогда не браться потными, а курить лишь в совершенном одиночестве. И никто, ни один человек на свете никогда не должен ее видеть, разве что ты сам намерен ему ее передать. Вот чему учил меня мой бенефактор. И именно так, сколько себя помню, я обращаюсь с трубкой.

- А что случилось бы, если бы ты ее потерял или сломал?

Он очень медленно покачал головой и взглянул на меня:

- Я бы умер.

[chitatel@g.ru]

- У всех магов такие трубки?

- Не у всех такие, как у меня, но я знаю некоторых, у кого не хуже.

- А ты сам можешь сделать такую же, дон Хуан? – допытывался я. – Предположим, у тебя бы ее не было. Как бы тогда ты передал мне трубку, если бы в этом возникла необходимость?

- Если бы у меня не было трубки, то я не мог бы ее тебе передать, даже если, положим, захотел бы. Я дал бы тебе что-нибудь другое.

Видно было, что он чем-то недоволен. Он очень осторожно положил трубку в чехол, внутри которого, вероятно, был вкладыш из мягкой материи, потому что трубка, едва его коснувшись, мгновенно скользнула внутрь. Он направился в дом ее спрятать.

- Ты на меня не сердишься, а, дон Хуан? – спросил я, когда он вернулся. Он, казалось, удивился.

- Нет. Я никогда ни на кого не сержусь. Ни один человек не может сделать ничего, что этого бы заслуживало. На людей сердишься, когда чувствуешь, что их поступки важны. Ничего подобного я давно не чувствую.

Вторник, 26 декабря 1961

Пересадка “саженца”, как называл корень дон Хуан, не требовала специальной даты, хотя предполагалось, что в освоении “травы дьявола” это будет следующий этап.

Я прибыл к дону Хуану в субботу, 23 декабря, сразу после обеда. Как обычно, мы некоторое время сидели в молчании. День был теплый и пасмурный. Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как он дал мне первую порцию.

- Время вернуть “траву дьявола” земле, – вдруг сказал он. – Но сначала нужно установить для тебя защиту. Ты будешь хранить и защищать ее. И никто, кроме тебя, не должен ее видеть. Поскольку устанавливать защиту буду я, я тоже буду видеть твою “траву дьявола”. Хорошего в этом мало, поскольку, я уже говорил, я не поклонник “травы дьявола”. Не получается у нас идиллии. Но моя память проживет недолго, я слишком стар. А вот ты должен беречь ее от чужих глаз, поскольку до тех пор, пока кто-то будет помнить об увиденном, сила защиты сомнительна.

Он пошел к себе в комнату и вытащил из-под старой циновки три узла из дерюги. Потом вернулся и сел на веранде.

После долгого молчания он развязал один узел. Это была женская особь datura из тех, которые он тогда выкопал. Все сложенные им листья, цветы и семенные коробочки высохли. Он взял длинный кусок корня в виде буквы игрек и завязал узел.

Корень высох и сморщился, резко обозначились складки коры. Он положил его на колени, открыл свою кожаную сумку, вытащил нож и поднес корень к моим глазам.

- Эта часть – для головы, – сказал он и сделал первый надрез на нижнем конце “игрека”, который в перевернутом виде напоминал человечка с расставленными ногами.

- Эта – для сердца, – Сказал он и сделал надрез в развилке. Затем он обрезал концы корня, оставив примерно по три дюйма на каждом. Потом медленно и кропотливо он вырезал фигурку человека.

Корень был сухой и волокнистый. Прежде чем приступить к самой резьбе, дон Хуан сделал два предварительных надреза, для чего ему пришлось растеребить и вдавить волокна вглубь канавок. Однако когда он перешел к деталям, то орудовал ножом прямо по дереву, как при отделке рук и ног. Под конец получилась фигурка человека со сложенными на груди руками и сплетенными в замок кистями рук.

Дон Хуан встал и направился к синей агаве, росшей рядом с верандой. Ухватившись за твердый шип одного из самых мясистых листьев, он нагнул его и несколько раз повернул вокруг оси. Шип почти отделился от листа и повис; дон Хуан ухватился за него зубами и выдернул. Шип вышел из мякоти листа, за ним тащился хвост белых нитевидных волокон длиною в два фута. Все еще держа шип в зубах, дон Хуан скрутил из волокон шнур, которым обвил ноги фигурки, словно для того, чтобы свести их вместе. Он обмотал всю нижнюю часть фигурки; на это ушел весь шнур. Затем он искусно приделал шип в виде копья к передней части фигурки, под сложенными руками, так что оно торчало острием из-под сцепленных ладоней. Он вновь ухватился за шип зубами и, осторожно потянув, вытащил почти до конца. Теперь шип выглядел как длинное копье, выступающее из груди человечка. Закончив с фигуркой, дон Хуан сунул ее в кожаную сумку. Я видел, что он сильно устал. Он лег на пол веранды и уснул.

Когда он проснулся, было уже темно. Мы поели из тех консервов, которые я ему привез, и еще немного посидели на веранде. Затем дон Хуан взял три узла и пошел за дом. Там он нарубил веток и сухих сучьев и развел костер. Мы уселись у костра поудобнее, и он развязал все три узла. В первом были сухие части женского растения, во втором все, что осталось от мужского, а из третьего, самого внушительного, он вытащил зеленые свежесрезанные части datura.

Дон Хуан пошел к корыту и вернулся с каменной ступкой, очень глубокой, напоминавшей скорее горшок с закругленным дном. Он сделал в земле ямку и в ней прочно установил ступку. Он подбросил сучьев в костер, затем взял два узла с сухими частями мужской и женской особи и все это высыпал в ступку, напоследок встряхнув дерюгу, чтобы убедиться, что там ничего не осталось. Из третьего узла он вытащил два свежих куска корня.

- Я буду готовить их специально для тебя, – сказал он.

- Как именно готовить, дон Хуан?

- Этот кусок – от женской особи, этот – от мужской. Сейчас тот редкий случай, когда кавалер и дама кладутся вместе. Оба куска с глубины в один ярд.

Он принялся толочь их в ступке равномерными ударами пестика, тихо напевая при этом что-то, звучавшее как лишенный ритма монотонный гул. Слов я не мог разобрать. Он весь ушел в работу.

Когда корни были истерты в порошок, он вынул из свертка несколько листьев, чистых и свежесрезанных, без единой червоточины или следа гусеницы, и неторопливо по одному бросил их в ступку. Потом взял горсть цветов и по одному бросил туда же. Всего я их насчитал четырнадцать. Затем он достал зеленые семенные коробочки, усеянные шипами и еще не раскрывшиеся. Их я сосчитать не мог – он бросил в ступку всю горсть, – но кажется, их тоже было четырнадцать. Он добавил три стебля без листьев – темно-красного цвета, тоже без червоточин. Судя по многочисленным на них срезам, это были стебли больших растений.

Положив в ступку, он мерными ударами растолок все это в кашу, наконец опрокинул ступку на ладонь и переложил смесь в старый горшок. Он протянул мне руку, и я подумал, что ее нужно вытереть. Но он, схватив мою левую руку и молниеносным движением растопырив средний и безымянный пальцы, воткнул, не успел я опомниться, между ними острие ножа и разрезал кожу вниз по безымянному пальцу. Действовал он с такой быстротой и ловкостью, что когда я отдернул руку, кровь уже лилась ручьем из глубокого пореза. Он опять схватил мою руку, поднес к горшку и выжал в него побольше крови.

Рука онемела. Я был в состоянии шока, в странном холодном жестком напряжении, с ощущением давления в груди и в ушах. Я чувствовал, что куда-то соскальзываю. Я был близок к обмороку. Он отпустил мою руку и помешал в горшке. Когда я очнулся, то был здорово на него сердит. Понадобилось довольно много времени, чтобы я полностью пришел в себя.

Он разложил вокруг костра три камня и поставил на них горшок. Ко всей смеси в горшке он добавил еще что-то вроде большого куска столярного клея, влил большой ковш воды и оставил все это кипеть. Дурман сам по себе пахнет весьма специфически, в соединении же со столярным клеем, который, угодив в закипавшую смесь, тотчас дал о себе знать, получилась такая вонь, что я с трудом удерживался от рвоты.

Смесь долго кипела, а мы все это время неподвижно сидели у костра. Время от времени, когда ветер гнал испарения в мою сторону, меня обволакивало вонью, и я старался не дышать.

Открыв кожаную сумку, дон Хуан вытащил человечка, бережно передал фигурку мне и велел сунуть в горшок, только осторожно, чтобы не обжечься. Фигурка беззвучно скользнула в кипящее варево. Он вынул нож, и у меня мелькнула мысль, что сейчас он опять будет меня резать, но он просто подтолкнул острием фигурку и утопил ее окончательно.

Он еще немного понаблюдал, как кипит варево, а затем принялся чистить ступку. Я помогал. Когда мы закончили, он сложил ступку и пестик у забора. Мы вошли в дом, а горшок оставался на камнях всю ночь.

На рассвете дон Хуан велел мне вытащить фигурку из клея и подвесить к кровле, лицом на восток, сохнуть на солнце. К полудню она стала твердой как проволока. Клей затвердел и стал зеленым от брошенных в варево листьев. Фигурка отливала сверхъестественным глянцем.

Дон Хуан велел снять фигурку и дал мне сумку из старой замшевой куртки, которую я ему когда-то привез. Выглядела сумка точно так же, как его собственная, разве что та была из мягкой желтой кожи.

- Положи свой “портрет” в сумку и закрой ее, – сказал он.

Он демонстративно отвернулся и на меня не смотрел. Когда я спрятал фигурку, он дал мне сетку и велел положить в нее глиняный горшок.

Он подошел к моей машине, взял у меня из рук сетку и прицепил ее к открытой дверце бардачка.

- Ступай-ка за мной, – приказал он.

Он обошел вокруг дома, сделав полный оборот по часовой стрелке. Постояв на веранде, он еще раз обошел вокруг дома, на этот раз против часовой стрелки, и опять вернулся на веранду. Какое-то время он стоял неподвижно, потом сел.

Я уже привык считать, что во всем, что бы он ни делал, есть какой-то особый смысл. Я гадал о том, что бы означали эти эволюции вокруг дома, когда он воскликнул:

- Вот те на! Куда ж я его девал?

Я спросил, что он ищет. Оказалось – саженец, который я должен пересадить. Мы еще раз обошли вокруг дома, пока он наконец вспомнил.

Он подвел меня к полочке под крышей; на полочке стояла небольшая стеклянная банка, в ней была вторая половина первой порции корня. Сверху уже пробились ростки. На дне оставалось немного воды, но земли не было.

- А почему там нет земли? – спросил я.

- Каждая почва своеобразна, а “трава дьявола” должна знать только ту землю, на которой будет расти. Сейчас самое время вернуть ее земле, пока не завелись черви.

- Мы посадим ее здесь, возле дома? – спросил я.

- Ни в косм случае! Вернуть земле ее нужно только в том месте, которое тебе нравится.

- А где же оно, это место, которое мне нравится?

- Нужна тебе сила – придется попотеть. Другого выхода нет.

- Может, ты за ней присмотришь, пока я буду отсутствовать, а, дон Хуан?

- Ты издеваешься! Каждый должен сам растить свой саженец. У меня есть свой. Теперь ты должен иметь свой. И считать себя готовым к учению можешь не ранее, чем получишь семена от своего саженца.

- А ты мне не подскажешь, где его сажать?

- Это уж ты сам решай. Но место это не открывай никому, даже мне. Только так сажают “траву дьявола”. Никто, ни одна душа не должна знать твое место. Если за тобой шел и видел тебя незнакомец, хватай саженец и беги в другое место. Тот, кто тебя видел, может нанести тебе невообразимый вред, манипулируя твоим растением. Он может искалечить или убить тебя. Вот почему даже я не должен знать, где оно находится.

Он протянул мне банку с куском корня:

- Теперь возьми его.

Я взял банку, и он почти потащил меня к машине.

- Теперь уезжай. Ступай и подбери место, где ты его посадишь. Вырой яму в мягкой почве, невдалеке от воды. Помни – чтобы вырасти как следует, вода должна быть где-нибудь рядом. Яму копай только руками, пусть хоть поранишь их до крови. Корень посадишь в центре ямы, и сделай вокруг него насыпь. Затем польешь водой. Когда вода впитается, засыпь яму мягкой землей. Потом выберешь место в двух шагах на юго-восток от саженца. Там выкопаешь еще одну яму поглубже, тоже собственными руками, и выльешь в нее все, что осталось в горшке. Затем разбей горшок и черепки закопай поглубже где-нибудь подальше от саженца. Когда закопаешь черепки, вернешься к своему саженцу и еще раз его польешь. Затем достань свой “портрет”, сунь его между пальцами там, где порез, и, стоя на том месте, где ты закопал варево, слегка дотронься до саженца иглой. Обойди его четырежды, при обходе останавливаясь всякий раз на том же месте, чтобы коснуться саженца.

- В каком направлении двигаться, обходя саженец?

- В каком хочешь. Но ты должен постоянно помнить, где закопал месиво из горшка и в каком направлении ты двигался вокруг саженца. При обходе всякий раз касайся его острием лишь слегка, и только напоследок уколешь поглубже. Делай это осторожно: стань на колени, чтобы рука случайно не дрогнула, потому что ни в коем случае нельзя сломать острие, чтобы оно не осталось в растении. Сломаешь острие – все пропало; корень тебе больше не понадобится.

- Нужно ли при обходе что-нибудь говорить?

- Нет. Я сделаю это вместо тебя.

Суббота. 27 января 1962

Сегодня утром, как только я приехал, дон Хуан сказал, что покажет приготовление курительной смеси. Мы отправились в горы, далеко в глубь одного из каньонов. Дон Хуан остановился у высокого стройного куста, который по цвету заметно выделялся на фоне прочей растительности. Заросли вокруг куста были желтоватыми, тогда как сам куст – ярко-зеленым.

- Ты должен собрать с него листья и цветы, – сказал он. – Сегодня как раз подходящее время: День Всех Душ (El Dia De Las Animas).

Он вынул нож и срезал конец тонкой ветки, выбрал другую такую же и тоже срезал у нее верхушку, – и так до тех пор, пока в руках у него не оказалась горсть срезанных верхушек тонких веточек. Затем он сел на землю.

- Смотри сюда, – сказал он, – все эти ветки я срезал выше развилки между стеблем и двумя или более листьями. Видишь? Они все одинаковы. От каждой ветки я взял только верхушку, где листья свежие и нежные. Теперь нужно найти тенистое место.

Шли мы довольно долго, пока он нашел то, что искал. Он вытащил из кармана длинный шнурок и привязал его одним концом к стволу, другим – к нижним ветвям двух кустов, протянув между ними таким образом что-то вроде бельевой веревки, на которой развесил вверх ногами срезанные веточки. Он равномерно расположил их вдоль шнурка; подвешенные за развилки, они напоминали кавалькаду всадников в зеленых плащах.

- Нужно следить, чтобы листья сохли в тени, – сказал он. – Место должно быть укромным и труднодоступным. Это для них защита. Сушить нужно в таком месте, где их почти невозможно найти. Когда листья высохнут, их нужно сложить в пакет и запечатать.

Он снял веточки со шнурка и забросил в кустарник. Очевидно, он хотел только показать мне процедуру.

По пути он сорвал три разных цветка, сказав, что они также входят в смесь и собирать их следует в то же время, но складывать в отдельные глиняные горшки и сушить в темноте. Каждый горшок должен быть запечатан и плотно закрыт, чтобы цветы покрылись плесенью. Листья и цветы добавляют в смесь, чтобы ее смягчить.

Из каньона мы вышли по руслу реки и, сделав большой крюк, вернулись к его дому. Поздно вечером мы уселись в его комнате, что было редкостью, и он рассказал о последней составляющей – грибах.

- В грибах – подлинная тайна смеси, – сказал он. – Их труднее всего раздобыть. Путешествие к местам, где они растут, трудное и небезопасное, а собрать именно те грибы, которые годятся, еще более рискованно. Помимо прочего, их можно спутать с другими, которые там растут и от которых больше вреда, чем пользы. Они только испортят хорошие грибы, если будут сушиться вместе. Чтобы не натворить ошибок и как научиться разбираться в грибах, требуется время. Использование не тех грибов может нанести серьезный вред – и человеку, и трубке. Я знал людей, которые умерли на месте от того лишь, что были небрежны со смесью.

Когда грибы собраны, их укладывают в бутыль из тыквы, поэтому их после нельзя перебрать. Дело в том, что грибы приходится вначале искрошить, чтобы протолкнуть через узкое горлышко бутыли.

- Сколько им там находиться?

- Год. Все остальные составляющие также запечатываются на год. Затем их отмеряют в нужной пропорции и по очереди размалывают в мелкий порошок. Грибочки размалывать нет нужды, потому что за год они сами превратятся в пыль; достаточно лишь раздавить комья. К четырем частям грибов добавляют одну часть смеси из прочих составляющих. Все это хорошенько перемешивают и ссыпают в мешочек вроде моего.

Он ткнул пальцем в кисет под рубашкой.

- Потом все составляющие опять собираются вместе, и только после того, как они убраны сушиться, смесь, которую ты приготовил, можно курить. В твоем случае это будет в следующем году. А еще через год смесь будет в твоем полном распоряжении, потому что будет собрана тобой. Когда будешь курить в первый раз, я сам зажгу для тебя трубку. Ты выкуришь всю трубку и будешь ждать. Дымок придет, ты его почувствуешь. Он даст тебе свободу видеть все, что ты захочешь. Это в самом деле непревзойденный союзник. Но всякий, кто его ищет, должен обладать непреклонной волей и устремленностью, во-первых, потому, что он должен рассчитывать вернуться и желать возвращения, иначе дымок его не отпустит; во-вторых, он должен рассчитывать и стремиться запомнить все, что даст ему увидеть дымок, иначе в голове останутся просто обрывки тумана.

Суббота, 8 апреля 1962

В беседах дон Хуан периодически использовал выражение “человек знания”, но ни разу не объяснил, что это значит. Я попросил его объяснить.

- Человек знания – это тот, кто добросовестно и с верой переносит лишения и тяготы обучения, – сказал он. – Тот, кто без спешки, но и без промедления отправился в полный опасностей путь, чтобы разгадать, насколько это ему удастся, тайны знания и силы.

- Может ли быть человеком знания каждый?

- Нет, далеко не каждый.

- Что же тогда для этого нужно?

- Человек должен бросить вызов своим четырем извечным врагам и сразить их.

- И после победи над ними он будет человеком знания?

- Да, человек имеет право назвать себя человеком знания лишь если победит всех четырех.

- Тогда может ли любой, кто победит этих врагов, быть человеком знания?

- Любой, кто победит их, становится человеком знания.

- Но существуют ли какие-то особые требования, которым должен соответствовать человек прежде, чем начать битву со своими врагами?

- Нет. Стать человеком знания может пытаться любой, хотя очень немногие преуспевают в этом; но это естественно. Враги, которых встречает человек на пути к знанию, – в самом деле грозные враги. Большинство людей перед ними отступают и сдаются.

- Что же это за враги, дон Хуан?

На этот вопрос он отвечать оказался, сказав лишь, что должно пройти много времени прежде, чем эта тема будет иметь для меня какой-то смысл. Я все же попытался ее удержать и спросил, могу ли стать человеком знания, например, я. Он ответил, что этого, пожалуй, никто не может сказать наверняка. Но мне хотелось точно знать, нет ли какого-нибудь способа определить, есть ли у меня шанс. Он сказал, что это решит моя битва против четырех врагов: я выйду либо победителем, либо побежденным, но исход битвы предсказать невозможно.

Я спросил, не может ли он прибегнуть к колдовству или гаданию, чтобы увидеть исход. Он ответил совершенно безапелляционно, что результат битвы нельзя предвидеть никоим образом, поскольку быть человеком знания – вещь преходящая. Когда я попросил это растолковать, он ответил:

- Быть человеком знания – не навсегда: это непостоянно. Никто в действительности не является безусловно человеком знания. Скорее, человеком знания становятся лишь на краткое время после победы.

- Скажи мне, что это за враги.

Он не ответил. Я пытался настаивать, но он оборвал эту тему и заговорил о другом.

Воскресенье, 15 апреля 1962

Готовясь к отъезду, я решил еще раз спросить его насчет врагов человека знания. Я всячески отстаивал свои доводы, убеждая его, что меня здесь долго не будет, и потому неплохо бы записать все, что он мне скажет, чтобы потом на досуге над этим поразмыслить.

Поколебавшись, он все же заговорил.

- Когда человек начинает учиться, он никогда не имеет четкого представления о препятствиях. Его цель расплывчата и иллюзорна; его устремленность неустойчива. Он ожидает вознаграждения, которого никогда не получит, потому что еще не подозревает о предстоящих испытаниях.

Постепенно он начинает учиться – сначала понемногу, затем все успешней. И вскоре он приходит в смятение. То, что он узнает, никогда не совпадает с тем, что он себе рисовал, и его охватывает страх. Учение оказывается всегда не тем, что от него ожидают. Каждый шаг – это новая задача, и страх, который человек испытывает, растет безжалостно и неуклонно. Его цель оказывается полем битвы.

И таким образом перед ним появляется его первый извечный враг: Страх! Ужасный враг, коварный и неумолимый. Он таится за каждым поворотом, подкрадываясь и выжидая. И если человек, дрогнув перед его лицом, обратится в бегство, его враг положит конец его поискам.

- Что же с этим человеком происходит?

- Ничего особенного, кроме разве того, что он никогда не научится. Он никогда не станет человеком знания. Он может стать пустомелей или безвредным напуганным человечком: но во всяком случае он будет побежденным. Первый враг поставил его на место.

- А что нужно делать, чтобы одолеть страх?

- Ответ очень прост: не убегать. Человек должен победить свой страх и вопреки ему сделать следующий шаг в обучении, и еще шаг, и еще. Он должен быть полностью устрашенным, и однако не должен останавливаться. Таков закон. И наступит день, когда его первый враг отступит. Человек почувствует уверенность в себе. Его устремленность крепнет. Обучение больше не будет пугающей задачей. Когда придет этот счастливый день, человек может сказать не колеблясь, что победил своего первого извечного врага.

- Это происходит сразу или постепенно?

- Постепенно, и все же страх исчезает внезапно и тотчас.

- А может человек вновь испытать его, если с ним случится что-нибудь непредвиденное?

- Нет. Тот, кто однажды преодолел страх, свободен от него до конца своих дней, потому что вместо страха приходит ясность, которая рассеивает страх. К этому времени человек знает все свои желания и знает, что с ними делать; он может открывать для себя или предпринимать новые шаги в обучении, и все пронизывает острая ясность. Человек чувствует что для него не существует тайн.

И так он встречает второго врага: Ясность! Эта ясность, столь труднодостижимая, рассеивает страх, но она же и ослепляет.

Она заставляет человека никогда не сомневаться в себе. Она дает уверенность, что он ясно видит все насквозь. Да он и мужествен благодаря ясности и не остановится ни перед чем. Но все это – заблуждение: здесь что-то не то… Если человек поддастся своему мнимому могуществу, значит, он побежден вторым врагом и будет в обучении топтаться на месте. Он будет бросаться вперед, когда надо выжидать, или он будет выжидать, когда нельзя медлить. И так он будет топтаться, пока не выдохнется и потеряет способность еще чему-либо научиться.

- Что случается с ним после такого поражения? Он что, в результате умрет?

- Нет, не умрет. Просто второй враг перекрыл ему путь; и вместо человека знания он может стать веселым и отважным воином или, скажем, скоморохом. Однако ясность, за которую он так дорого заплатил, никогда не сменится вновь тьмой и страхом. Все будет навсегда для него ясным, только он никогда больше ничему не научится и ни к чему не будет стремиться.

- Что же ему делать, чтобы избежать поражения?

- То же, что со страхом: победить ясность и пользоваться ею лишь для того, чтобы видеть, и терпеливо ждать, и перед каждым новым шагом тщательно все взвешивать; а прежде всего – знать, что его ясность в сущности иллюзорна. И однажды он увидит, что ясность была лишь точкой перед глазами. Только так он сможет одолеть своего второго извечного врага и достичь такого положения, в котором ему уже ничего не сможет повредить. И это не будет заблуждением, всего лишь точкой перед глазами. Это будет подлинная сила.

На этом этапе ему станет ясно, что сила, за которой он так долго гонялся, наконец принадлежит ему. Он может делать с нею все что захочет. Его союзник в его распоряжении. Его желание – закон. Он видит насквозь все вокруг. Это и значит, что перед ним третий враг: Сила!

Это – самый грозный враг. И конечно, легче всего – просто сдаться: ведь в конце концов ее обладатель действительно непобедим. Он хозяин, который вначале идет на обдуманный риск, а кончает тем, что устанавливает закон, потому что он – хозяин.

Здесь человек редко замечает третьего врага, который уже навис над ним. И он не подозревает, что битва уже проиграна. Он превращен своим врагом в жестокого, капризного человека.

- Он потеряет свою силу?

- Нет; ни ясности, ни силы он не потеряет никогда.

- Чем же он тогда будет отличаться от человека знания?

- Человек, побежденный собственной силой, умирает, так и не узнав в действительности, что с нею делать. Сила – лишь бремя в его судьбе. Такой человек не властен над самим собой и не может сказать, когда и как использовать свою силу.

- Является ли поражение от какого-нибудь из этих врагов окончательным?

- Разумеется. Раз уж человек однажды побежден, он ничего не может поделать.

- А может ли, например, тот, кто побежден силой, увидеть свою ошибку и ее исправить?

- Нет. Если человек сдался, с ним покончено.

- Но что если он лишь временно был ослеплен силой, а тут от нее откажется?

- Ну, значит не все потеряно; значит он все еще пытается стать человеком знания. Человек побежден лишь тогда, когда он оставил всякие попытки и отрекся от самого себя.

- Но в таком случае получается, что человек может отречься от себя и испытывать страх целые годы, но в конце концов победит его.

- Нет, это не так. Если он поддался страху, то никогда его не победит, потому что будет избегать учения и никогда не отважится на новую попытку. Но если в течение многих лет он даже в центре своего страха не оставит попыток учиться, тогда он рано или поздно победит страх, потому что фактически никогда ему не поддавался.

- Как победить третьего врага, дон Хуан?

- Попросту победить, во что бы то ни стало. Человек должен прийти к пониманию того, что сила, которую он якобы покорил, в действительности ему не принадлежит и принадлежать никогда не может. Он должен утвердиться в неизменном самообладании, трезво и бескорыстно пользуясь всем, что узнал. Если он способен увидеть, что без самообладания ясность и сила хуже иллюзии, он достигнет такой точки, где все будет в его подчинении. Тогда он узнает, когда и как использовать свою силу. Это и будет означать, что он победил третьего врага и пришел к концу своего странствия в обучении.

И вот тут без всякого предупреждения его настигает последний враг: Старость! Это самый жестокий враг, которого нельзя победить, можно лишь оттянуть свое поражение.

Это пора, когда человек избавился от страхов, от безудержной и ненасытной ясности, пора, когда вся его сила в его распоряжении, но и пора, когда им овладевает неодолимое желание отдохнуть, лечь, забыться. Если он даст ему волю, если он убаюкает себя усталостью, то упустит свою последнюю схватку, и подкравшийся враг сразит его, превратив в старое ничтожное существо. Желание отступить затмит его ясность, перечеркнет всю его силу и все его знание.

Но если человек стряхнет усталость и проживет свою судьбу до конца, тогда его в самом деле можно назвать человеком знания, пусть ненадолго, пусть лишь на тот краткий миг, когда ему удастся отогнать последнего и непобедимого врага. Одного лишь этого мгновения ясности, силы и знания уже достаточно.
.

[chitatel@g.ru]

Сразу видно, что в первой книге упор делается на так всеми любимые *вещества*.
Наверно поэтому распространился миф, что книги кастанеды это книжки для наркоманов, ну или тех, кто такие вещества стремится попробовать. Надо сказать довольно распространенная точка зрения.

А Кастанеда видимо сначала делал упор на изучение всяких шаманских трав и обрядов в надежде сделать открытие и получить ученую степень.

[chitatel@g.ru]

Карлос Кастанеда. Учение дона Хуана. Глава 4.





Каждый раз, как мы подходили к побегам пейота, он склонялся перед ним и с крайней осторожностью срезал верхушку своим коротким ножом с зубчатым лезвием. Срез он делал вровень с землей и затем посыпал “рану”, как он ее называл, очищенной серой, которую нес в кожаном мешке. Бутон кактуса он держал в левой руке, а срез посыпал правой. Потом поднимался и передавал мне бутон, который я, по его указанию, брал обеими руками и клал в мешок.

- Стой прямо и следи, чтобы мешок не коснулся земли или кустов, или еще чего-нибудь, – то и дело повторял он, словно опасаясь, что я забуду.

Мы собрали шестьдесят пять бутонов. Когда мешок был полон, дон Хуан закинул его мне на спину, а на грудь повесил другой. Под конец, когда мы пересекли долину, у нас было уже два полных мешка, а в них сто десять бутонов пейота. Мешки были такие тяжелые и громоздкие, что я едва плелся. Дон Хуан прошептал мне на ухо – мешки потому такие тяжелые, что Мескалито хочет вернуться к земле. Мескалито такой тяжелый от печали при расставании со своей родиной; моя задача – чтобы мешки ни в коем случае не коснулись земли, иначе Мескалито уже никогда мне не дастся в руки.


\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\





- Что происходит, когда он полностью принимает человека?

- Он является ему как человек или как свет. Когда человек наконец заслужит это, Мескалито становится постоянным. Он больше не меняется. Может быть, когда ты вновь встретишься с ним, он будет светом, и однажды даже возьмет тебя в полет и откроет тебе все свои тайны.

- Что мне нужно делать, чтобы достичь этого, дон Хуан?

- Тебе надо быть сильным человеком, и твоя жизнь должна быть правдивой.

- Что такое “правдивая жизнь”?

- Жизнь, прожитая в полном сознании и с полной ответственностью, хорошая, сильная жизнь.

[бычара]

Чувак, а что дает тебе повторение чужих слов?
Ты чувствуешь себя при этом умнее?
Сколько томов ты собрался тут процитировать?

[chitatel@g.ru]

бычара, я делаю выборку по определенным критериям.

это не бессмысленное повторение чужих слов.

многим было бы невредно почитать то, о чем они не имеют понятия, хоть и пытаются рассуждать.

[chitatel@g.ru]

Акцент в выборке делается на словах Дона Хуана описывающих практику, для лучшего понимания системы знания толтеков.
=================================================================


Карлос Кастанеда. Учение дона Хуана. Глава 5.



Я хватался за вещи, как дети хватаются за сладости. “Трава дьявола” – это лишь один из миллиона путей. Да и все что угодно – лишь один путь из миллиона (un camino centre cantidades de aminos). Поэтому ты всегда должен помнить, что путь – это только путь; если ты чувствуешь, что он не по тебе, то должен оставить его любой ценой. Чтобы обладать такой ясностью, ты должен вести дисциплинированную жизнь. Только при этом условии ты будешь знать, что любой путь – это всего лишь путь, и ничто не мешает ни тебе самому, ни кому угодно оставить его, если это велит тебе твое сердце. Но предупреждаю: твое решение должно быть свободно от страха или честолюбия. Смотри на любой путь прямо и без колебаний. Испытай его столько раз, сколько найдешь нужным. Затем задай себе, и только себе самому, один вопрос. Этот вопрос задают лишь очень старые люди. Мой бенефактор задал мне его однажды, когда я был молод, но понять его мне тогда помешала слишком горячая кровь. Теперь я его понимаю. Я задам этот вопрос тебе: имеет ли твой путь сердце? Все пути одинаковы: они ведут никуда. Они ведут через кусты или в кусты. Я могу сказать, что в своей жизни прошел длинные-длинные пути, но я не нахожусь нигде. Таков смысл вопроса, который задал мой бенефактор.

Есть ли у этого пути сердце? Если есть, то это хороший путь: если нет, то от него никакого толку. Оба пути ведут никуда, но у одного есть сердце, а у другого – нет. Один путь делает путешествие по нему радостным: сколько ни странствовать, ты и твой путь нераздельны. Другой путь заставит тебя проклинать свою жизнь. Один путь дает тебе силы, другой – уничтожает тебя.

Воскресенье, 21 апреля 1963

\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\






Он посоветовал извиниться перед ящерицей за то, что я причиняю ей неудобство, и пообещать ей, что взамен я буду добрым ко всем ящерицам.

\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\

[chitatel@g.ru]

Акцент в выборке делается на словах Дона Хуана описывающих практику, для лучшего понимания системы знания толтеков.

==================================================================
Карлос Кастанеда. Учение дона Хуана. Глава 6.


- Неужели я в самом деле летал, дон Хуан?

- Так ты мне сам сказал. Разве нет?

- Да нет, сказать-то сказал. Но я имею в виду, летало ли мое тело? Я что, взлетел как птица?

- Ты не можешь без своих вопросов, на которые я не знаю как ответить. Ты – летал. Для того и существует вторая порция “травы дьявола”. Будешь принимать ее больше – научишься летать в совершенстве. Дело это не простое. С помощью второй порции человек летает. Вот все, что я могу тебе сказать. А то, что ты хочешь узнать, лишено смысла. Птицы летают как птицы, а человек, который принял “траву дьявола”, летает как человек, который принял “траву дьявола” (el enyerbado vuela asi).

- Так же, как птицы? (asi como los pajaros?)

- Нет, так же, как человек, который принял “траву дьявола” (nо, asi como los anyerbados).

\\\\\\\\\\\\\\\\\

 Значит, ничего я на самом деле не летал. Все это было только в моем воображении, только у меня в голове. Где было мое тело?

- В кустах, – отрезал он, но тут же вновь разразился смехом. – Беда с тобой в том, что ты понимаешь все только с одной стороны. Ты не можешь представить, что человек летает: и однако брухо способен в одну секунду перенестись за тысячу миль, чтобы посмотреть, что там происходит. Он может нанести удар своему врагу, который за тридевять земель. Так летает он или нет?

- Понимаешь, дон Хуан, у нас с тобой разный подход. Предположим, ради спора, что когда я принял “траву дьявола”, здесь был бы кто-нибудь из моих друзей по университету. Увидел бы он меня летящим?

- Ну вот, опять ты со своими вопросами, что было бы, если бы да кабы… Все это бессмысленная болтовня. Если твой друг или еще кто бы там ни был примет вторую порцию “травы дьявола”, то все, что ему останется, – это летать. Ну, а если он будет просто наблюдать за тобой, то может увидеть тебя летящим, а может и не увидеть. Это зависит от человека.

- Но я хочу сказать, дон Хуан, что если мы с тобой смотрим на птицу и видим ее летящей, то мы согласимся, что она летит, а вот если бы двое моих друзей видели меня летящим прошлой ночью, то согласились ли бы они с тем, что я летал?

- Ну, а почему бы им не согласиться. Ты ведь согласен с тем, что птицы летают, потому что видишь, как они летают. Для птиц полет – дело обычное. Но ты не согласишься с тем, что птицы делают еще и другие вещи, потому что ты никогда не видел, как они их делают. Если бы твои друзья знали, что есть люди, которые летают с помощью “травы дьявола”, тогда они согласились бы.

- Хорошо, я скажу иначе. Я имею в виду, если я тяжелой цепью привяжу себя к скале, то все равно буду точно так же летать, потому что мое тело не имеет с этим полетом ничего общего?

Дон Хуан скептически взглянул на меня.

- Если ты привяжешь себя к скале, – сказал он, – то боюсь, что тебе придется летать вместе со скалой с ее тяжелой цепью.

[chitatel@g.ru]

В данном случае Дон Хуан пытается указать Кастанеде на то, что такое инвентарный список и общий тональ.

Если мы соглашаемся по поводу определенного описания, то видим этот процесс или предмет примерно одинаково.

Если же нет, то для одних он существует, а для других нет.

Наши глаза вовсе не смотрят через окно на двор дома.
Они смотрят на экран монитора вместо окна, на котором нарисована картинка этого двора.

[chitatel@g.ru]

Карлос Кастанеда. Учение дона Хуана. Глава 7.


Вторник, 24 декабря 1963

- Ты говорил, дон Хуан, что тебе больше нет надобности курить.

- Да, мне больше не нужно курить, потому что дымок – мой союзник. Я могу его вызвать когда и где захочу.

- Ты хочешь сказать, что он приходит к тебе, даже если ты не куришь?

- Я хочу сказать, что я прихожу к нему свободно.

- А у меня тоже так получится?

- Да, если тебе удастся сделать его своим союзником.

\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\


- Мескалито – это защитник, потому что он говорит с тобой и показывает, что делать, – сказал он. – Мескалито учит, как правильно жить, его можно видеть, потому что он вне тебя. Напротив, дымок – это союзник. Он преобразует тебя и дает тебе силу, ничем при этом себя не обнаруживая. С ним не говорят. Но у тебя не остается сомнений, что он существует, потому что он убирает твое тело и делает тебя легким как воздух. Однако ты никогда не увидишь его. И все же он присутствует и дает тебе силу для осуществления казалось бы невозможных вещей, например, убирая твое тело.

- Я в самом деле чувствовал, что тела больше нет.

- Так оно и было.

- Ты имеешь в виду, что у меня действительно не было тела?

- А ты сам что думаешь?

- Да откуда я знаю. Я могу сказать тебе только то, что я чувствовал.

- Вот так оно и есть в действительности: то, что ты чувствовал.

- Но каким видел меня ты, дон Хуан? В каком я был виде?

- Каким я тебя видел – это неважно. Это похоже на то, как ты ловил столб. Ты чувствовал, что столб не здесь, но все же ходил вокруг него, чтобы убедиться, что столб здесь. Но когда ты прыгнул на него, то вновь почувствовал, что в действительности его здесь нет.

- Но ты меня видел таким как сейчас, или как?

- Нет, не таким как сейчас.

- Ладно! Допустим. Но у меня ведь было мое тело, пусть я – лично я – его и не чувствовал, а?

- Нет! Проклятье! Не было у тебя такого тела, как сейчас! – А что же тогда с ним было?

- Неужели не ясно! Его взял дымок.

- Но куда же оно девалось?

- Откуда же, по-твоему, мне это знать, черт побери?

\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\


Я спросил, не будет ли вреда, если я расскажу кому-нибудь то, что пережил. Он ответил, что разглашению не подлежит следующее: как готовить и использовать курительную смесь, как себя вести и как возвращаться; все остальное неважно.