18 сентября 1990 года «Литературная газета» и «Комсомольская правда» опубликовали эссе Александра Солженицына «Как нам обустроить Россию». В этой работе автор изложил свои взгляды на сложившуюся в стране ситуацию, оценил будущее государства и осчастливил народ рядом ценных реформаторских предложений.
Если бы речь шла о творении какого-нибудь русофобствующего диссидента благополучно забытого к сегодняшнему дню, то вышеназванное эссе вспоминать не было бы никакой нужды. Увы, автор инструкции по обустройству России – не сгинувший в безвестности антисоветчик. Здесь речь идет о знаменитом писателе, чьи произведения включены в школьную программу, лауреате Нобелевской премии и едва ли не символе диссидентского сопротивления. Многолетняя пропаганда внушила массам, будто Солженицын – безусловный нравственный ориентир, эдакий Лев Толстой нашего времени и вообще едва ли не совесть всей нации.
О чем конкретно писала совесть нации, говорят меньше, а между прочим, беседа могла бы получиться чрезвычайно занимательной. Взять хотя бы это самое эссе. Даже прочтения одной лишь первой страницы достаточно, чтобы всерьез засомневаться, что ее автор – прославленный гигант мысли. И стиль, и слог, и логика этой работы скорее подошли бы какому-нибудь современному черносотенствующему и полуобразованному попу-мракобесу. Естественно, процитировать все многостраничное эссе здесь мы не можем, но о некоторых его фрагментах умолчать просто невозможно. Итак, вот какие мысли родил мозг совести нации1:
«Семьдесят лет влачась за слепородной и злокачественной марксо-ленинской утопией, мы положили на плахи или спустили под откос бездарно проведенной, даже самоистребительной, «Отечественной» войны — треть своего населения». Мы лишились своего былого изобилия, уничтожили класс крестьянства и его селения, мы отшибли самый смысл выращивать хлеб, а землю отучили давать урожаи, да ещё заливали её морями-болотами. Отходами первобытной промышленности мы испакостили окружности городов, отравили реки, озёра, рыбу, сегодня уже доконечно губим последнюю воду, воздух и землю, ещё и с добавкой атомной смерти, ещё и прикупая на хранение радиоактивные отходы с Запада. Разоряя себя для будущих великих захватов под обезумелым руководством, мы вырубили свои богатые леса, выграбили свои несравненные недра, невосполнимое достояние наших правнуков, безжалостно распродали их за границу. Изнурили наших женщин на ломовых неподымных работах, оторвали их от детей, самих детей пустили в болезни, в дикость и в подделку образования. В полной запущи у нас здоровье, и нет лекарств, да даже еду здоровую мы уже забыли, и миллионы без жилья, и беспомощное личное бесправие разлито по всем глубинам страны, — а мы за одно только держимся: чтоб не лишили нас безуёмного пьянства».
И этот человек призывал нас жить не по лжи, всячески рядился в тогу подлинного русского писателя, истинного патриота и, как никто другой, умел принимать образ скорбного мудреца-страдальца, если оказывался в объективе фотокамеры. А между тем, едва ли не все, что сказано в процитированном отрывке, ложь. Даже Великая Отечественная война у него, видимо, не Отечественная, так как слово это забрано в кавычки, что должно намекать читателю на мнимую несуразность такого определения.
А чего стоят реплики про «бездарно проведенную» войну и «потерю трети населения»! Им и по сей день аплодирует наша либеральная и консервативно-клерикальная общественность, не желающая слушать доводов историков, еще в 1993 году установивших, что СССР в войне с немцами потерял 6,3 млн военнослужащих. Рейх потерял 6,5 млн – то есть БОЛЬШЕ нас. Что касается потерь мирного населения, то не может советская власть быть ответственна за гибель гражданских лиц, которых бомбили немецкие самолеты, а на оккупированных территориях уничтожали эсэсовцы.
Но вымыслами о войне знаток обустройства России, конечно же, не ограничивается2. Из под его пера выходит не анализ реальной обстановки в СССР, а скорее картина локального Апокалипсиса, где ко всем ужасам добавляется еще и залив земли «морями-болотами». Намек, вероятно, на многочисленные гидроэлектростанции, построенные советской властью, так как чекистам было неудобно расстреливать миллиарды людей в кромешной темноте.
Непонятно также, какие природные ресурсы Россия продает сегодня, ибо, если верить Солженицыну, недра у нас «выграблены», а леса вырублены. Кроме того, демонстрируя безукоризненное владение грамотной русской речью, Александр Исаевич пишет, что «детей пустили в болезни, в дикость и в подделку образования».
Не хотелось бы повторять банальности, но вообще-то именно во времена СССР народ научился читать и писать. В обожаемой Солженицыным царской России грамотных было меньше 30 процентов3.
Ну, что было, то было. Дальше-то что делать или, пользуясь словами Шуры Балаганова: «Как снискать хлеб насущный?». Увы, здесь есть несколько проблем. Главная в том, что:
«Пробуждающееся русское национальное самосознание во многой доле своей никак не может освободиться от пространнодержавного мышления, от имперского дурмана, переняло от коммунистов никогда не существовавший дутый «советский патриотизм» и гордится той «великой советской державой», которая в эпоху чушки Ильича-второго только изглодала последнюю производительность наших десятилетий на бескрайние и никому не нужные (и теперь вхолостую уничтожаемые) вооружения, опозорила нас, представила всей планете как лютого, жадного, безмерного захватчика — когда наши колени уже дрожат, вот-вот мы свалимся от бессилия. Это вреднейшее искривление нашего сознания: «зато большая страна, с нами везде считаются», — это и есть, уже при нашем умирании, беззаветная поддержка коммунизма. Могла же Япония примириться, отказаться и от международной миссии и от заманчивых политических авантюр — и сразу расцвела».
Не хочет ли писатель сказать, что и нас следовало бы в прошлом замирить так же, как и Японию? Если так, то он должен был понимать, что в такой ситуации двумя атомными бомбами дело бы не ограничилось. Впрочем, он понимал, и еще как. Хорошо известны его призывы к американцам «прийти и вмешаться» и провокационные речи об СССР как о мировом зле, которое якобы «полно решимости уничтожить ваш (американский – прим.ред.) строй»4.
Как показало время, для уничтожения строя не понадобились натовские бомбардировщики. Страна развалилась усилиями собственных героев, к числу которых относится и Солженицын, роль коего состояла, конечно же, не в практическом участии, а в идеологическом обосновании разрушения. Долго и мутно внушая читателям, что те должны отказаться от имперского мышления, автор в итоге доказывает, что даже если ряд обозначенных им союзных республик и откажутся отделяться, то России самой надо отрезать их от себя.
«Итак, объявить о несомненном праве на полное отделение тех двенадцати республик — надо безотлагательно и твёрдо. А если какие-то из них заколеблются, отделяться ли им? С той же несомненностью вынуждены объявить о нашем отделении от них — мы, оставшиеся».
Что это, если не предательство? Что будет с теми миллионами русских, которые останутся в отделившихся странах?
«Перед миллионами людей встанет тяжелый вопрос: оставаться, где они живут, или уезжать? — а это связано с разорением всей их жизни, быта и нуждою в значительной помощи. Куда ехать? где новый кров? как дожить до новой работы? Это должно стать не личной бедой, а заботой вот этих комиссий экспертов и государственных компенсаций. И каждое новосозданное государство должно дать чёткие гарантии прав меньшинств».
Интересно, что сказали бы Солженицыну сегодня русскоязычные граждане и «неграждане» Прибалтики, Туркменистана и ряда других бывших союзных республик? Александр Исаевич ругает Брежнева чушкой, что на блатном наречии означает нечистоплотного, неопрятного, не следящего за своим внешним видом человека. В таком случае эксперта по обустройству России многие с полным правом тоже могли бы назвать чушкой в нравственном отношении.
За личиной же сострадающего народу гиганта мысли мы без труда угадываем банального пропагандиста капитализма.
«Независимого гражданина не может быть без частной собственности», – вот к чему ведет свои путанные рассуждения лауреат Нобелевской премии, постоянно оговариваясь о необходимости недопущения монополизации, хищнического капитализма и прочих НЕОТЪЕМЛЕМЫХ свойств рыночной экономики.
Однако не только отсутствие частной собственности мешает русскому человеку жить счастливо.
«И такая ж неотсрочная наша забота — школа. Сколько мы выдуривались над ней за 70 лет! — но редко в какие годы она выпускала у нас знающих, и то лишь по доле предметов, да и таких-то — только в отобранных школах крупных городов, а Ломоносову провинциальному, а тем более деревенскому — сегодня никак бы не появиться, не пробиться, такому — нет путей (да прежде всего — «прописка»). Подъятие школ должно произойти не только в лучших столичных, но — упорным движением от нижайшего уровня и на всех просторах родины. Эта задача — никак неотложнее всех наших экономических. Школа наша давно плохо учит и дурно воспитывает».
Нет, определенно название для своего эссе человек с говорящей фамилией Солженицын выбрал крайне неудачное. Исходя из того, что родил его «ум», более подходящим названием было бы «Справочник пропагандиста для детей дошкольного возраста», ибо лишь эрудицией детсадовского несмышленыша надо обладать, чтобы поверить этому пасквилю.
Советские школы и вузы, славившиеся чрезвычайно высоким уровнем получаемого там образования, выпустившие сотни и сотни тысяч высокопрофессиональных специалистов, до сих пор востребованных на Западе, по Солженицыну, оказывается, «редко выпускали знающих». Остается только гадать, что творилось в сознании людей позднесоветской и ранней постсоветской поры, когда они читали подобную клевету и верили в нее, хотя сама окружавшая их реальность опровергала Солженицына и ему подобных.
Я ни в коем случае не хочу сказать, что советская система была безукоризненной или что сталинизм не совершал преступлений. Однако почему ради красного критического словца оказывалось так необходимо бессовестно лгать, демонстрируя невежество и нравственную деградацию? Варлам Шаламов, описывая историю своих страданий, смог обойтись без лжи. Ему не понадобилось выдумывать ахинею, чтобы заставить читателя ужаснуться описанному в тех же «Колымских рассказах». Суровый, строгий и по-настоящему литературный слог Варлама Тихоновича контрастирует с каменистой, неповоротливой, переполненной бесконечно умножающимися выдуманными словами-мутантами речью Солженицына. Увы, именно последний вознесен на пьедестал, а про Шаламова вспоминают все реже и реже. Его лавры присвоены предателем, клеветником и… антидемократом! Последний факт особенно важен, так как восхищение, которым одаривают Солженицына либералы, очень уж странное явление. Вот что пишет нобелевский лауреат:
«Когда в 1937 Сталин вводил наши мартышечьи «выборы» — вынужден был и он придать им вид всеобщего-равного-прямого-тайного голосования («четырёххвостки»), — порядок, который в сегодняшнем мире кажется несомненным как всеобщий закон природы… С 1918 сползла (sic! – прим. ред.) ко всеобщему избирательному и Англия. Достоевский считал всеобщее-равное голосование «самым нелепым изобретением XIX века». Во всяком случае, оно — не закон Ньютона, и в свойствах его разрешительно и усумниться. «Всеобщее и равное» — при крайнем неравенстве личностей, их способностей, их вклада в общественную жизнь, разном возрасте, разном жизненном опыте, разной степени укоренённости в этой местности и в этой стране? То есть — торжество бессодержательного количества над содержательным качеством. И ещё, такие выборы («общегражданские») предполагают неструктурность нации: что она есть не живой организм, а механическая совокупность рассыпанных единиц. «Тайное» — тоже не украшение, оно облегчает душевную непрямоту или отвечает, увы, нуждам боязни».
Протоиерей Дмитрий Смирнов такую позицию бы одобрил. Нормальному человеку это сделать сложнее. Идол диссидентства демонстрирует здесь, во-первых, полное непонимание самой сути демократии, а во-вторых занимается весьма низкосортной демагогией, призывая ввести для избирателей ценз оседлости и создать крайне сомнительную систему демократии малых пространств, с земствами и думой, составленной из представителей сословий!
С другой стороны, это как раз неудивительно. Человек, который, по меткому замечанию Шаламова, занимался деятельностью дельца, «направленной узко на личные успехи со всеми провокационными аксессуарами»5, блистал, обличая Советский строй под аплодисменты из вражеского лагеря. Однако же едва он стал, как сказали бы сегодня, выдвигать позитивную программу, как публично обнаружил собственное интеллектуальное убожество, банальность мысли, историческую безграмотность и неспособность быть творцом. Последним он мог лишь казаться. Эссе «Как нам обустроить Россию» – не единственное тому доказательство.
Текст эссе взят с сайта
www.solzhenitsyn.ru и редакторской правке не подвергался. ↩
В этой же статье чуть ниже он пишет: «Не гордиться нам и советско-германской войной, на которой мы уложили за 30 миллионов, вдесятеро гуще, чем враг». ↩
Первая всероссийская перепись населения 1897 года показала, что грамотных в империи было только 21,1 процента. ↩
Намекая на необходимость ударить по Советскому Союзу первыми, Солженицын также сказал: «Надо ли ждать, что американская молодежь должна будет гибнуть, защищая границы вашего континента?!» ↩
Шаламов, В. Записные книжки 1971 г. III // Новая книга: Воспоминания. Записные книжки. Переписка. Следственные дела. — М.: Эксмо, 2004. — С. 333. ↩
