Продолжим. Но сперва переведём Внимание на ответвление от основной ветки нашей беседы:
1) А какое ещё есть понятие кокона?
Про
кокон сам сочиняй, я этой терминологией не пользуюсь. Ну или давай точное определение
кокону, чтоб мог произойти диалог с употреблением этого термина.
2) Вот ты видишь карандаш, мышь компьютерную, диван, магазин и т.д. Т.е. видишь всё то, что видят и учёные. Как и остальные люди, учёные развивают свое зрение с пелёнок. Также происходит и с Чувствами и с Ощущениями. Но в дальнейшем наступает время, когда учёные перестают развивать свои возможности восприятия. Социальный мир и их, уже Личные, увлечения поглощают их. В отличие от учёных, есть люди, которые и дальше продолжают развивать возможности Восприятия.
Овердрайв, возможности восприятия развиваются всю жизнь, тем более оные развиваются у учёных, воспринимающих мир не наивно, а исследовательски. Допустим, проблема тут может быть только со стороны категориального мышления и мышления эмпирического. Как это доводит такая тема как:
ПРИМЕНЕНИЕ МАТЕМАТИКИ КАК ФИЛОСОФСКАЯ ПРОБЛЕМА
Первым прикладное значение чистой математики как философскую проблему осознал
Декарт. Подобная проблематичность естественно связана с проводимым им противопоставлением
субстанции мышления [/u]и
субстанции протяженности. Согласование
мыслимого мира и
реального мира,
кривой, задаваемой в мире математических объектов посредством алгебраических символов, и
геометрического контура той же кривой в реальном пространстве---объявляется в картезианстве заслугой
Бога, опосредующего
субстанции, не имеющие ни одного общего
предиката. В отличие от
Декарта, для
Лейбница не существовало проблемы применимости математики − благодаря принципу
«предустановленной гармонии».
Кант «отбрасывает догматическую трактовку
“предустановленной гармонии” и ставит вопрос об условиях возможности согласованности априорных понятий и эмпирических фактов. Ответ на этот вопрос гласит, что и эмпирический предмет, будучи предметом, не просто дан, но включает в себя момент математической конструкции. Эмпирическая предметность реализуется только на основании эмпирического порядка, а он возможен лишь благодаря чистому чувственному созерцанию пространства и времени»[/i] [1, с. 289].
Кант, как известно, считал, что
«мы не можем мыслить ни одного предмета иначе как с помощью категорий…» [2, с. 214].
Категории он определяет как
«понятия, a priori предписывающие законы явлениям, стало быть, природе как совокупности всех явлений…» [Там же. С. 212]. Поскольку, по мнению
Канта,
«категории не выводятся из природы и не сообразуются с ней как с образцом», то
«возникает вопрос, как понять то обстоятельство, что природа должна сообразоваться с категориями, т. е. каким образом категории могут a priori определять связь многообразного в природе, не выводя эту связь из природы» [Там же]. Так как он полагал, что
«явления суть лишь представления о вещах, относительно которых остаётся неизвестным, какими они могут быть сами по себе» [Там же. С. 213], то ответ на поставленный вопрос фактически сводится к тому, что указанное выше обстоятельство
«не более странно, чем то, что сами явления должны a priori сообразоваться с формой чувственного созерцания» [Там же]. Последнее же обусловлено психофизиологическим строением человеческого организма.
Кантовский подход хорошо объяснял факт применимости математики для физики Ньютона, однако в случае с теорией электромагнетизма
Максвелла он дал сбой: и по сей день не существует удовлетворительной категориальной интерпретации максвелловой теории.
Кассиреру принадлежит заслуга осознания
«конфликтности» категориального мышления и
символического способа познания. И разрешиться данный конфликт может лишь на пути категориальной интерпретации физических теорий: лейбницевский принцип предустановленной гармонии сегодня не может быть принят хотя бы потому, что представления современной науки о структуре физического пространства на малых расстояниях несовместимы с
(используемой в аппарате математического анализа) бесконечной делимостью его «идеального прообраза». Способ достижения этой цели в случае электромагнитной теории, вероятно, один: повторить путь
Максвелла от опытов
Фарадея до получения окончательных уравнений, осознанно опираясь на
«категориальный императив» Канта.
Литература
1.
Кассирер Э. Философия символических форм. Том 3. Феноменология познания. М. – СПб, 2002. -
http://yanko.lib.ru/books/philosoph/kassirer-phil_simv_form-3-8l.pdf 2.
Кант И. Соч. Т. 3. М., 1964.
По Канту, благодаря наличию воли человек может совершать поступки, исходя из принципов. Если человек устанавливает для себя принцип, зависящий от какого-либо объекта желания, то такой принцип не может стать моральным законом, поскольку достижение такого объекта всегда зависит от эмпирических условий. Понятие счастья, личного или общего, всегда зависит от условий опыта. Только безусловный принцип, то есть не зависящий от всякого объекта желания, может иметь силу подлинного морального закона.
Таким образом, моральный закон может состоять лишь в законодательной форме принципа:
«поступай так, чтобы максима твоей воли могла бы быть всеобщим законом».
Поскольку человек является субъектом возможной безусловно доброй воли, он есть высшая цель. Это позволяет представить высший принцип нравственности в другой формулировке:
«поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своём лице, и в лице всякого другого так же как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству».
Нравственный закон, не зависящий от посторонних причин, единственно делает человека по-настоящему свободным.
В то же время, для человека моральный закон есть императив, который повелевает категорически, поскольку человек имеет потребности и подвержен воздействию чувственных побуждений, а значит способен к максимам, противоречащим моральному закону. Императив означает отношение человеческой воли к этому закону как обязательность, то есть внутреннее разумное принуждение к нравственным поступкам. В этом заключается понятие долга.
Человек, таким образом, должен стремиться в бесконечном прогрессе своих максим к идее нравственно совершенного закона. В этом состоит добродетель — высшее, чего может достичь конечный практический разум.
И ВСЕ те, кто развивает такие возможности и возвращает утраченную светимость, начинают Видеть. Таких людей было сотни тысяч и сейчас есть. То, что почти все учёные не направляют свои усилия на Восприятие - это их дело, но на основании свидетельств тысяч Видящих об устройстве мира, человека и прочего, ПОЛУЧАЕТСЯ, что учёные не могут быть в большинстве вопросов эталоном. Они как те китайцы, о которых высказался древний Мастер в одном из моих Сновидений.. И я не вижу смысла разговаривать словарем Воинов даже в научной среде, ведь они даже не поймут о чем речь. Просто потому что они остановились в своем развитии. И использовать их язык в их среде, да и в общении с остальным человечеством более уместно. Вот как сейчас! Так с чего бы использование словаря учёных другими людьми, более сведущими в вопросах Жизни, лишено смысла?
Тут видеть---это обычное визионерство. Не всему что видишь можно доверять как объективному восприятию действительности, как те же опыты, на основе которых продуцируют знание учёные. Да и вообще, так или иначе мы посредством восприятия
узнаём из
интуиции именно то, что нам сообщает
интуитивное переживание сознания в
, чувстве, и, сопоставляя это с объектом постижения, мы так или иначе точнее и лучше
узнаём самих себя, ибо такого рода знание есть прежде всего знание о себе самом. А ВИДЕТЬ в том смысле что говоришь ты---это непроверяемое знание и потому есть опасность погружения в солипсизм, и вообще разобщение с объективным мышлением. А это очень плохо. Тут как раз и нужен религиозно подобный опыт и изучение такого опыта йогинов и мистиков, но на научной основе, чтоб нечаянно не погрузиться в солипсизм, и избежать разобщения с объективным мышлением.
