| tanaca
|
Хесус Уэрта де Сото:
Экономические кризисы не экзогенны, как считают чикагская школа и такие теоретики реальных шоков, такие как Кидланд и Прескотт. Они также не являются врожденным свойством рыночной экономики, как утверждают кейнсианцы и другие теоретики провалов рынка. Напротив, экономические циклы возникают из проблем ошибочного институционального дизайна, то есть из существования привилегированной банковской системы с частичным резервированием. Решение заключается в следующем: приватизация денег и возврат к чистому золотому стандарту; установление требования стопроцентного резервирования по депозитам до востребования, подобно любым депозитам таких заменимых благ, как зерно или нефть, и упразднение центральных банков, которые в современных рыночных экономиках являются единственными социалистическими плановыми органами, действующими в денежной сфере.
Неудивительно. что единственными теоретиками, предсказавшими Великую депрессию 1929 года, были австрийцы, а именно Людвиг фон Мизес и Фридрих Хайек. Они предвидели депрессию как последствие денежных и финансовых бесчинств, совершенных после учреждения в США в 1913 году Федерального резерва и особенно в течение «ревущих двадцатых». (Кстати, в те годы не только Кейнс, но и возглавляемые Фишером монетаристы были убеждены, что экономика вступила в новый период процветания, который не закончится никогда.)
Австрийские экономисты также предсказали стагфляцию, возникшую после так ошибочно называемого нефтяного кризиса 1973 года, который почти полностью развалил кейнсианский теоретический анализ. Более того, австрийцы неоднократно предупреждали о кредитном пузыре и «иррациональной эйфории», характеризующей, помимо прочего, эпоху так называемой «новой экономики», которая началась 15 лет назад и которая так внезапно закончилась текущими всемирным финансовым и экономическим кризисами (см.: Huerta de Soto, 2006 [рус. пер.: Уэрта де Сото, 2008]).
Развитие теории предпринимательства было вторым по значимости вкладом австрийской школы. Слово «предпринимательство» указывает на способность человека распознавать возможности личной выгоды, которые возникают в окружающей его среде, и действовать соответствующим образом, чтобы извлечь из них пользу.
Когда люди действуют таким образом, они запускают творческий процесс, посредством которого приводятся в соответствие существовавшие ранее диспропорции. Как показали Хайек и Кирцнер, этот процесс лежит в основе стихийного порядка рынка.
С вышесказанным тесно связана динамическая концепция конкуренции, понимаемой как процесс соперничества, творчества и открытия, в котором предприниматели соревнуются друг с другом за то, чтобы первыми обнаружить возможности прибыли и воспользоваться ими. Эта концепция диаметрально противоположна неоклассической модели «совершенной» конкуренции, в которой каждый парадоксальным образом делает одну и ту же вещь и продает ее по одной и той же цене; иными словами, в неоклассической модели совершенной конкуренции никто не конкурирует.
Следует также отметить, что австрийцы критикуют неоправданное применение методологии, используемой в естественных науках и физике, к сфере экономической науки, — ошибку, которую Хайек назвал «сциентизмом». Австрийская школа разработала априорно-дедуктивную методологию, которая должным образом связывает формальную область теории с эмпирической сферой истории.
Австрийцы отвергают использование математики в экономической науке, так как формальный язык математики возник в ответ на запросы физики и символической логики. В этих сферах, при их предполагаемой неизменности, полностью отсутствуют и предпринимательское творчество, и течение субъективного, не имеющего пространственного измерения, времени. Для австрийцев лишь вербальные языки, которые люди творчески развивают в ходе своих повседневных предпринимательских задач, обеспечивают подходящее средство выражения для научного анализа фактов реального мира, присущих стихийным рыночным порядкам, никогда не находящимся в равновесии.
Кроме того, экономисты австрийской школы считают прогнозирование конкретных экономических событий задачей предпринимателя, а не ученого-экономиста. Самое большее,что может делать экономист — это качественные или теоретические «предсказания», или, используя терминологию Хайека, «структурные предсказания», затрагивающие эффекты расстройства координации или экономический интервенционизм в любой из его форм. Но как ученые-экономисты они не могут делать прогнозы, которые применимы к определенным обстоятельствам времени и места.
Словом, для австрийцев фундаментальной экономической проблемой является не технический вопрос, как максимизировать объективную, постоянную и «известную» функцию, зависящую от ограничивающих условий, которые тоже рассматриваются как «известные» и постоянные. Напротив, в австрийском смысле фундаментальная экономическая проблема является строго «экономической»: она возникает, когда друг с другом соревнуются множество целей и средств и когда знание о них не является ни данностью, ни константой, а рассеяно по всем разумам бесчисленных реальных людей, которые постоянно создают его заново.
В этой ситуации никто не может знать ни всех существующих возможностей и вариантов выбора (а меньше всего тех, которые будут созданы в будущем), ни относительной силы, с которой их станут желать. По этой причине неудивительно, что все больше выдающихся неоклассических экономистов, подобных Марку Блаугу, проявляют большое мужество и окончательно заявляют о своем отходе от модели общего равновесия и неоклассическо-кейнсианского синтеза. Блауг заключает: «Медленно и с крайней неохотой я пришел ко мнению, что они [австрийская школа] правы, а мы все были неправы» (Blaug and de Marchi, 1991, p. 508).
|
