http://expert.ru/expert/2015/48/otkazatsya-ot-printsipa-dvojnogo-sokrascheniya/Начало статьи:
Отказаться от принципа двойного сокращения29 ноября 2015,
По мнению академика РАН Владимира Бетелина, России и отечественным компаниям нужно не конкурировать с Западом, а спокойно решать задачи, стоящие перед страной. Академия наук должна стремиться к достижению практических результатов, которые облегчат эту работу.
Кризис и политические события последних лет вновь обострили в российском обществе дискуссию о том, какую экономическую модель развития следует выбрать. Об этом спорят не только экономисты и предприниматели, но и представители академического сообщества, тем более что вопрос об экономической эффективности вложений в науку тоже является частью дискуссии. Директор Научно-исследовательского института системных исследований (НИИСИ) РАН, академик РАН Владимир Бетелин является активным участником этих дискуссий и неоднократно на страницах нашего журнала высказывался по вопросам организации науки и образования, экономической и научной конкурентоспособности российских разработок. Возглавляемый им институт занят разработками в области математики, физики, информатики, нанотехнологий, информационных и телекоммуникационных технологий, вычислительных систем, то есть тех областей знаний и технологий, которые лежат в основе научно-технического прогресса. И оказываются ключевыми при решении проблемы импортозамещения, о путях решения которой у Владимира Борисовича особое мнение.
— Импортозамещение стало уже чуть ли не национальной идеей. Ваш институт занимается решением задач в тех отраслях науки и техники, где проблема импортозамещения стоит особенно остро. Какова ваша точка зрения на пути ее решения?
— Недавно я делал доклад на президиуме РАН о проблеме импортозамещения и в очередной раз задумался над тем, в чем суть того принципа, который лежит в основе современной мировой экономики. Я называю его принципом двойного сокращения, согласно которому работают все компании, особенно международные корпорации: сокращение сроков разработки выводимого на рынок продукта и сокращение сроков жизни этого продукта у потребителя.
— Ради непрерывного обновления
— Конечно. И принуждение нас за счет этого постоянно покупать новое. Начав с ширпотреба, эта тенденция перекинулась на сложные вещи. Еще 15–20 лет назад «Мерседес» был вечной машиной. А сейчас?
Я начал над этим размышлять несколько лет назад. И в докладе на форуме у Алферова, в присутствии представителей Intel, я сказал, что Intel строит финансово-технологическую пирамиду. Они жутко обиделись, а двойное сокращение, по сути, и является реализацией этой пирамиды. Они за большие деньги продают продукцию и вкладывают прибыль в следующее поколение разработок. Раздувается финансовый пузырь, только через промышленность. А это ведь энергия и ресурсы, чтобы продукт сначала произвести, потом утилизировать. А главное, что реально нужного вы имеете в том новом, что производится? И я сказал на президиуме, что у меня большое сомнение, нужно ли нам включаться в эту гонку, бежать туда же, ставя перед собой задачи, невыполнимые в наших реалиях. А невыполнимые задачи с нереальными целями порождают, скажем так, имитацию деятельности.
У нас есть свой внутренний рынок. Например, информационный. Это 30 миллиардов долларов в 2013 году. Немало, но 80 процентов составил импорт. Если сформировать технологическую базу, удовлетворяющую наш рынок, то плевать на гримасы рынка мирового. То есть надо не конкурировать, а решать стоящие перед страной задачи, это и будет реальное поддержание технологического паритета.
В чем сложность? В том, что наши крупные компании и банки, а я с ними тоже общаюсь, уже хлебнули этой «бешеной» крови и требуют: «Дай нам не функционал, а дай нам, условно говоря, Intel». Поскольку денег много, можно купить все что угодно. Но, во-первых, не все могут. А во вторых, деньги при этом уходят из нашей экономики. Сейчас лед тронулся, и российские компании уже тоже начинают понимать, что главное — функционал.
— То есть главное, чтобы технические системы отвечали функциональному назначению, а не сравнивались с какими-то модными образцами?
— Конечно. Вспомните СССР. Ведь мы отставали по многим направлениям, однако решали все государственные задачи. И сейчас наш институт успешно решает задачи, которые ставят заказчики, хотя параметры технологий у нас хуже, чем у наших зарубежных визави. Главная идея работы института — решать задачи, исходя из возможностей, доступных в данный момент.
Нашему институту скоро 30 лет. Я стал его директором-организатором в 1989-м. Тогда мы занимались технологиями автоматизации проектирования в машиностроении. То, что называется САПР. Тогда это было экзотикой, а сейчас рутина. Это была совместная работа с ЗИЛом. Ключевую роль в постановке этих работ сыграл Евгений Павлович Велихов, тогда вице-президент АН СССР. В 1985 году было принято решение о компьютеризации ЗИЛа. Основную долю запланированных работ составляло создание отечественных графических рабочих станций. Отечественных во всем, кроме микропроцессора. Нам разрешили, в порядке исключения, использовать импортный Motorola 68030. Это дало возможность развиваться, а чуть позже мы стали разрабатывать собственные процессоры. То есть я против самоизоляции, я за разумный подход к использованию зарубежных технологий там, где они подталкивают наше развитие. И вот за два года была создана первая отечественная рабочая станция БЕСТА, потом еще два типа станций, налажено их производство, создан завод, который к 1990 году выпустил 2500 станций и работает до настоящего времени. Один из основных показателей рабочих станций, наработка на отказ, составлял 10 тыс. часов. По тем временам совершенно фантастическая цифра. Когда мы включили ее в ТЗ, все считали нас фантазерами, а проще говоря, вралями. Но практика подтвердила даже большую надежность. Например, два десятка станций десять лет без проблем проработали в службе «09» МГТС, станция в городской администрации Челябинска проработала аж до 2015 года. Для ЗИЛа была произведена тысяча станций. А дальше эта система проектирования должна была быть распространена на весь наш автопром. И в то время мы вполне были сопоставимы по уровню с крупнейшим тогда в мире производителем серверов и рабочих станций компанией Sun Microsystems.
— Ваш САПР тогда предусматривал только геометрическое конструирование, без моделирования и расчетов?
— Как раз началось все с прочностного моделирования. Мы начали этим заниматься еще до создания станций, в 1978 году в МГУ. Тогда уже стало ясно, что улучшить габаритно-весовые характеристики изделий невозможно старыми методами. И мы начали с внедрения компьютерных расчетов в практику работы КБ. Кое-какие расчетные модули на ЗИЛе были. Но чтобы их внедрять, нужна была графическая подготовка данных, чтобы затем провести визуальный анализ результатов расчетов. Но на геометрические модули было эмбарго. Так что первым практическим результатом наших работ на ЗИЛе был диалоговый графический редактор «ЗИГЗАГ».
— Как вы пережили 1991 год? Тогда ведь многие проекты были заброшены.
— Вы знаете, что стало с ЗИЛом, так что этот проект после 1991 года тоже оказался невостребован. Но мы не остановились. Мы освоили технологию создания магистрально-модульных систем, которые собираются из стандартных модулей. И дальше мы могли, как из конструктора, собирать системы под конкретный функционал. В мире уже были сотни компаний, выпускающих такие модули, и можно было, выдерживая международный стандарт VME, использовать и наши, и покупные модули. И мы это делали.
Несмотря на все проблемы того времени, мы сохранили институт и КБ и на базе уже достигнутого сами стали разрабатывать и делать микропроцессоры. Для чего в институте создали технологическую линию производства микропроцессоров по технологии 0,25 микрон — в те времена это был хороший уровень — и научились их проектировать. В 2003 году мы сделали первый российский микропроцессор с нашей оригинальной, MIPS-подобной, архитектурой — «КОМДИВ».
Что важно? Что нами не только разработаны сами микропроцессоры, модули и вычислительные системы, но и создано серийное производство. Выпущена серия порядка 100 тысяч модулей. Процессоров выпущено больше, так как у нас их берут разработчики других систем. В стоимостном выражении, как сейчас модно, наших изделий выпущено на 18 миллиардов рублей. Законченных систем выпущено порядка 20 тысяч. Они, конечно, выполнены не в самой современной технологии, но есть применения, где очень важно, чтобы микропроцессоры были российской разработки. Что в них нет потенциальных угроз для безопасности. И мне неизвестно, чтобы кто-то из наших компаний производил такие серии, как мы, и имел бы устойчивого потребителя.
— А как же завоевание мирового рынка?
— Вообще-то я воюю с теми, кто считает, что надо обязательно выходить на мировые рынки с любым видом продукции. Мы, когда делаем свою работу, понимаем, в какие конечные изделия нашей страны пойдет наша продукция. И производственные мощности нашего завода выстроены с расчетом на эти потребности. Мы работаем не на мировой рынок, у нас есть собственный рынок. Еще раз повторю: мы все 30 лет работаем по формуле: у нас в стране есть задачи, есть потребности, давайте разовьем ту технологическую базу, которая удовлетворит эти потребности. Тогда экономика этой базы будет адекватна нашим потребностям, и мы сосредоточимся на решении отечественных задач.
Мы разработали и серийно производим семь типов микропроцессоров серии ВМ, как 32-, так и 64-разрядных. Последний многоядерный 64-разрядный ВМ8 разработан по проектным нормам 65 нанометров. При этом мы используем операционную систему Linux, чтобы не зависеть от Microsoft.
На базе этого процессора построена серия изделий. Сделан моноблок, all-in-one PC, компьютер в обычном исполнении и планшет. Выпуск серии запланирован на 2016 год. В этой серии мы выстраиваем серьезную защиту от stuxnet-подобных, «суровых» вирусов.
— То есть она будет заложена аппаратно?
— И аппаратно, и программно. Это будет комплексное решение. Известно, что сейчас встречаются вирусы, предустановленные уже на жесткие диски. Причем их оттуда не выковырять, потому что это установил производитель. А мы делаем так, что отсекаем и такие вирусы. Для того, чтобы вирус мог проникнуть в нашу систему, его создатели должны знать в деталях, как она устроена.
— Это разрабатывается для специальных целей?
— Не обязательно. Сейчас начал развиваться рынок доверенных систем. Компании готовы платить за то, чтобы их данные были надежно защищены. Мы эти потребности отрабатываем и ставим задачу выпустить десять тысяч штук таких систем в следующем году.
В нашем процессоре очень много интерфейсов — 14 штук. На базе этого процессора проектируется контроллер и маршрутизатор для нефтегазовой отрасли. Это очень важно, потому что сейчас кроме иностранных, в первую очередь китайских, у нас таких изделий нет. То есть это будет одна линия защищенных изделий на одном процессоре.
Пока мы изготавливаем эти процессоры за границей, но сейчас думаем о создании отечественной технологической базы для их производства в объемах, необходимых для обеспечения потребностей нашего рынка. У нас есть нефтяники, есть органы государственного управления, которым необходимы наши процессоры. На них и надо рассчитывать. Нам не нужен огромный завод, нам нужно производство, обеспечивающее наши потребности.
Вот почему, повторю, на данном этапе наших технологических возможностей я призываю не соревноваться с Intel, а надежно освоить проектирование и производство процессоров под наши потребности. Нам надо не добиваться 28 нанометров, а добиваться, чтобы 28 лет работало.
— А САПР вы продолжаете заниматься?
— В 2010 году в рамках правительственной программы мы вернулись к теме автоматизации проектирования в машиностроении. Мы уже не были головными, головным был «Росатом», а у нас было создано подразделение, которое занималось соответствующим программным обеспечением. Но мы работаем и над аппаратурой тоже. На базе нашего процессора со встроенными мощными коммуникационными интерфейсами, мы планируем создать высокопроизводительные серверы, как основы суперкомпьютера. Программа 2010 года, о которой мы говорим, была рассчитана на гражданские отрасли — автомобилестроение, атомную энергетику, авиастроение. Мы хотели туда вставить работу и в интересах нефтегазовой отрасли, для которой это принципиальный вопрос. Но тогда не удалось.
— Почему? Казалось бы, это действительно принципиальный вопрос?
— Не знаю почему, но не удалось.
— И сама нефтянка, естественно, не дает средств?
— А зачем, если можно было купить? Сейчас купить вроде нельзя, но сами понимаете, все равно пути находят.
— Есть три точки зрения на импортозамещение САПР. Первая: нужно создать госкорпорацию и поручить ей разработку всего комплекса САПР. Вторая: создать консорциум рыночных игроков, уже присутствующих на рынке, и они постепенно решат эту проблему. И третья: заниматься этим бесполезно, можно занять только какие-то ниши, потому что объем того, что уже сделано в мире, настолько велик, что не хватит никаких средств, чтобы это сделать. Поэтому надо искать сотрудничества с Западом, по крайней мере в вопросах САПР. По вашему мнению, мы в состоянии сделать все сами?
— Когда государство только создает условия, а не занимается проблемой предметно, заниматься этим действительно бесполезно. Ни госкорпорация, ни консорциум ничего в этой области не сделают. Вне зависимости от того, будут они сотрудничать с Западом или нет. А вот когда государство поддерживает, все можно сделать. Мы же маленькой кучкой людей, в условиях дефолта 1998 года, сделали свою микроэлектронную фабрику, пусть и небольшую. Фабрика совершенно оригинальная. Но тогда у нас была поддержка государства. Повторю: если государство поддерживает, сделать можно все. Пример —китайская компания Huawei*. Создана в 1987 году, а уже в 2014-м ее оборот составил 46 миллиардов долларов, численность персонала — 170 тысяч человек.
— Все наши компании, работающие в той же отрасли, жалуются на ее чрезвычайную агрессивность.
— А почему она агрессивная? Если компанию поддерживает государство, справиться с ней невозможно. И Китай не стесняется. Например, эта компания вольно обошлась с программным обеспечением американской Cisco, и та подала в суд**. А потом это все как-то забылось. Китайский рынок очень лакомый и им, наверное, сказали: выбирайте…
А у нас я присутствую на разных заседаниях и постоянно слышу: то нельзя, потому что ВТО, то, потому что МВФ, то еще что-то. Если это нужно нашему государству, то причем здесь ВТО и МВФ? Учитесь у китайцев. Соглашения и договоры должны прежде всего работать на интересы страны, а не на интересы ВТО, МВФ и тому подобное.
Если государство захочет… Вспомните: атомная бомба — за четыре года, атомная подводная лодка — за четыре года.
— То есть все дело в постановке задачи и грамотном управлении процессом
— Да, только оставьте упования на то, что все само собой получится, без участия государства.
— А выбирая между рыночными компаниями и построением госкорпорации..?
— В любом случае нужно иметь государственно-ответственного кого-то. Проблема в том, что сейчас наше государство не управляет, а, как говорят, создает условия. Но если те условия, которые созданы, не помогают развитию, значит это не те условия. Кто-нибудь задается вопросом, а какие условия надо создать? А может дело вообще не в условиях, а в том, что раз государство не управляет, то госструктуры за результат не отвечают. Они не отвечают за технологии, они отвечают за какие-то бюрократические индикаторы. А я считаю, что государство должно взять на себя ответственность за конкретный результат. Но, за редкими исключениями, никто пока не посягает на проповедуемую экономическую доктрину создания условий. Конечно, если те, кто эту доктрину рекламировал и продвигал, признают, что ничего не удалось, то им надо уходить, а не хочется.
(...)