Людвиг фон Мизес
Гость
 |
Лорд Кейнс и закон Сэя
I
Основной вклад лорда Кейнса в экономику заключался не в разработке новых идей, а в «уходе от идей старых», как заявлял сам экономист в конце предисловия к своей «Общей теории». Кейнсианцы утверждают, что его бессмертное достижение состоит в полном опровержении того, что было известно как «закон рынков Сэя». Неприятие этого закона, говорят они, и есть сутью всех учений Кейнса; все остальные утверждения, содержащиеся в его доктрине, с логичной неотвратимостью исходят из этого фундаментального положения, и ничего не будут стоить, если наглядно показать тщетность его нападок на закон Сэя[1] .
Сейчас важно понимать, что то, что называется законом Сэя, разрабатывалось его автором как опровержение доктрин, пользовавшихся популярностью во времена, предшествовавшие развитию экономики как отрасли человеческих знаний. Закон не был неотъемлемой частью новой науки — экономики — в том виде, в котором она преподается экономистами классической школы. Он был, скорее, подготовительным моментом к демонстрации и устранению искаженных и несостоятельных идей, затуманивших разумы людей и ставших серьезным препятствием на пути здравого анализа создавшихся условий.
Когда дела идут плохо, у среднестатистического предпринимателя всегда имеются два объяснения этому: проблемы возникли либо из-за нехватки денег, либо из-за общего перепроизводства товаров. Адам Смит в одном известном отрывке из своей книги «Богатство народов» опроверг первый из этих мифов. Сэй посвятил себя преимущественно тому, чтобы основательно опровергнуть второй.
Пока определенная вещь является экономическим благом, а не «свободным благом», величина ее предложения, естественно, не может быть абсолютно достаточной. Все равно остаются неудовлетворенные потребности, которые может обеспечить лишь еще бо?льшая партия требуемого товара. Все равно есть люди, которые были бы очень счастливы приобрести еще больше этого товара, и они его всё-таки приобретают. Абсолютного перепроизводства экономических благ не может быть никогда (а экономическая теория берет в расчет только экономические блага, а не свободные блага — например, воздух — которые не являются объектами целенаправленной деятельности человека, а значит и не производятся, и по отношению к которым применение терминов «недопроизводство» и «перепроизводство» является просто абсурдным).
Что же касается экономических благ, то тут перепроизводство может быть только относительным. Допустим, потребители нуждаются в определенном количестве рубашек и туфель, а производители изготовили, скажем, большее, чем надо, количество туфель и меньшее количество рубашек. В данном случае речь идет не об общем перепроизводстве всех товаров. Перепроизводство туфель соотносится с недопроизводством рубашек. Поэтому в результате эти две отрасли производства не могут переживать общий спад. Итог – изменение обменного коэффициента туфель и рубашек. Если, например, раньше стоимость одной пары туфель равнялась стоимости четырех рубашек, то теперь она равняется стоимости только трех. В то время как у производителей туфель дела плохи, у производителей рубашек все идет хорошо. Таким образом, попытки объяснить явление общего спада в торговле, ссылаясь на якобы общее перепроизводство, ошибочны.
Стоимость товаров, говорит Сэй, в конечном итоге измеряется не деньгами, а другими товарами. Деньги – это просто широко используемое средство обмена, они просто выступают в роли посредника. В обмен на предлагаемый товар продавец в итоге хочет получить другой товар.
Поэтому стоимость каждого производимого товара выражается, так сказать, в стоимости других производимых товаров. Дела производителя любого товара улучшаются благодаря хоть какому-нибудь увеличению производства других товаров. Если уж что и может негативно сказаться на интересах производителя определенного товара, так этого его неспособность правильно предвидеть ситуацию на рынке. Он может переоценить спрос общественности на его товар и недооценить ее спрос на другие товары. Потребителям нет смысла иметь дело с таким неумелым предпринимателем; они покупают его продукцию только по ценам, из-за которых он терпит убытки, а потом, если он не исправит свои ошибки вовремя, ему приходится уходить из бизнеса. С другой стороны, те предприниматели, которые более успешно спрогнозировали спрос общества, получают доход и имеют возможность расширить свою предпринимательскую деятельность. Это, заявляет Сэй, и есть та правда, которая скрывается за утверждениями сбитых с толку бизнесменов о том, что основная сложность состоит не в том, чтобы произвести, а в том, чтобы продать. Было бы более правильно говорить о том, что первоочередная и главная проблема бизнеса – произвести в лучшем качестве и наиболее экономным способом те товары, которые удовлетворят крайне неотложные и еще неудовлетворенные потребности общества.
Таким образом, Смит и Сэй опровергли самое давнее и самое наивное объяснение торгового цикла, предлагаемое в широко распространенных излияниях неумелых торговцев. На самом деле их достижение было всего лишь отрицанием уже существующей теории. Они опровергли мнение о том, что периодические неудачи в бизнесе могут быть вызваны нехваткой денег и общим перепроизводством. Но они не разработали для нас теорию торгового цикла. Первое объяснение этого явления намного позже дали экономисты британской денежной школы.
Важные вклады Смита и Сэя в экономику не были совсем новыми и оригинальными. Изучив историю экономической мысли, можно увидеть, что по некоторым основным моментам они обращались к более ранним авторам. Это никоим образом не умаляет заслуг Смита и Сэя. Они были первыми, кто рассмотрел ситуацию системно и применил свои выводы к решению проблемы экономических спадов. Поэтому они же были первыми, на кого начали жестоко нападать сторонники лживой, но популярной доктрины. Сисмонди и Мальтус выбрали Сэя в роли мишени для множества пылких упреков, когда старались, кстати, безрезультатно, спасти дискредитированную популярную идею.
II
Сэй вышел победителем из спора с Мальтусом и Сисмонди. Он доказал свою мысль, в то время как его оппоненты не смогли доказать свою. С тех пор, до самого конца девятнадцатого столетия, признание идеи, содержащейся в законе Сэя, было отличительной чертой экономиста. Те авторы трудов и политики, которые сделали причиной всех неудач мнимую нехватку денег и выступали за инфляцию как панацею, стали называться не экономистами, а «финансовыми сумасбродами».
Борьба между сторонниками разумно выпущенных денег и инфляционистами продолжалась много десятилетий. Но она больше не рассматривалась как разногласие между разными экономическими школами. Она считалась конфликтом экономистов и антиэкономистов, благоразумных людей и невежественных фанатиков. Когда все цивилизованные страны установили золотой или золотовалютный стандарт, причина инфляции, казалось, ушла в небытие навсегда.
Экономическая теория не смогла удовольствоваться тем, что Смит и Сэй говорили о проблемах, к ней относящихся. Она разработала комплексную систему теорем, которые, безусловно, демонстрировали абсурдность инфляционистского софизма. Она детально изобразила неизбежные последствия увеличения количества денег в обороте и кредитной экспансии, а также создала монетарную теорию (или теорию кредитного оборота), которая четко показала, что постоянные попытки «стимулировать» бизнес с помощью кредитной экспансии снова и снова приводят к спадам в торговле. Таким образом, было доказано, что резкий спад, в возникновении которого инфляционисты винили нехватку денежной массы, наоборот, является неизбежным итогом попыток ликвидировать эту предполагаемую нехватку с помощью кредитной экспансии.
Экономисты не отвергали тот факт, что кредитная экспансия на своей первоначальной стадии вызывает деловой бум. Но они указывали на то, что такой искусственно созданный бум неизбежно пройдет через какое-то время и начнется общий спад. Такие утверждения могли бы понравиться тем государственным деятелям, которые намереваются устроить прочное благосостояние своей нации. Однако они не могли повлиять на демагогов, которых не интересовало ничего, кроме успеха предстоящей избирательной кампании, и которых совершенно не беспокоило, какая ситуация возникнет в будущем. А именно такие люди и занимали лидирующие позиции в политической жизни того периода, полного войн и революций. Полностью пренебрегая учениями экономистов, инфляции и кредитной экспансии оказали честь стать главными принципами экономической политики. Теперь почти все правительства стали приверженцами безрассудных трат, а также начали устранять дефицит в государственных бюджетах путем выпуска дополнительного количества не подлежащих выкупу бумажных денег и путем безграничной кредитной экспансии.
Великие экономисты были предвестниками новых идей. Экономическая политика, которую они предлагали, противоречила той политике, которую проводили правительства и политические партии той эпохи. Много лет, и даже десятилетий, прошло, прежде чем общество приняло идеи, выдвигаемые этими экономистами, и прежде чем в политике произошли соответствующие изменения.
Совсем иначе обстояли дела с «новой экономической теорией» лорда Кейнса. Продвигаемый им политический курс был именно тем политическим курсом, который взяли на вооружение правительства почти всех стран, включая Великобританию, за много лет до того, как вышла «Общая теория». Кейнс не был новатором и поборником новых методов ведения экономических отношений. Его вклад, скорее, заключался в оправдании политических методов, популярных среди властей, и это при том, что другие экономисты смотрели на них как на катастрофу. Его достижением была рационализация уже осуществляемого политического курса. Он не был «революционером», как называли его многие, кто изучал его теорию. «Кейнсианская революция» произошла задолго до того, как Кейнс начал о ней говорить, и до того, как он предоставил псевдонаучное ее обоснование. Что он действительно сделал, так это нашел оправдание господствующей политике государств.
Этим и объясняется то, что к его книге так быстро пришел успех. Книгу с энтузиазмом приняли власти государств и правящие политические партии. Особенно восхищены были так называемые новые интеллектуалы, «правительственные экономисты». Раньше их мучила совесть, ведь они осознавали, что вели политику, которую все экономисты осуждали как безрезультатную и пагубную для государства. Теперь к ним пришло облегчение. «Новая экономическая теория» восстановила их моральное равновесие. Они больше не стыдились того, что были мастерами ведения неправильной политики. Теперь они прославляли себя. Они стали пророками новой веры.
III
Обилие эпитетов, которыми награждали работу Кейнса его обожатели, не могло скрыть того, что Кейнс так и не опроверг закон Сэя. Он противостоял закону на эмоциональном уровне, но так и не выдвинул ни единого обоснованного аргумента, достаточного для его опровержения.
Кейнс также не попытался опровергнуть даже с помощью хаотичных обоснований учения современной экономической теории. Он решил просто игнорировать их . Он никогда не подвергал критике теорему о том, что увеличение денежной массы не приведет ни к чему, кроме, с одной стороны, финансирования одних групп за счет других, и, с другой стороны, способствования неэффективному размещению капитала и его уменьшению. Он был в полной растерянности, когда нужно было выдвинуть какой-нибудь разумный аргумент против монетарной теории торгового цикла. Он всего лишь вернул к жизни противоречивые догмы различных инфляционистских сект. Он ничего не добавил к бессмысленным предположениям, выдвинутым его предшественниками, начиная с представителей старой бирмингемской школы, известных как «Сторонники малого шиллинга», и заканчивая Сильвио Гезеллем. Он просто перевёл их софизмы, которые опровергались сотни раз, на сомнительный язык математической экономики. Он тихо игнорировал возражения, выдвигаемые такими экономистами, как Джевонс, Вальрас и Викселль (а также многими другими), против излияний инфляционистов.
То же самое можно сказать о его последователях. Они думают, что обзывание «тех, кто не может восхищаться гениальными идеями Кейнса», «тупицами» или «недалекими фанатиками»[2], может послужить заменой логичных экономических обоснований. Они думают, что докажут свои идеи, отвергая идеи своих оппонентов как идеи «ортодоксов» и «фанатиков». Они демонстрируют крайнее невежество, думая, что их доктрина правильная, потому что новая.
По сути, инфляционизм является самым старым из всех существующих заблуждений. Он был очень популярен задолго до времен Смита, Сэя и Рикардо, против чьих учений кейнсианцы не могут возразить ничего, кроме того, что они стары.
IV
Беспрецедентный успех кейнсианства объясняется тем, что оно помогает, хоть и обманным способом, оправдать политику «дефицитного расходования», проводимую в наше время правительствами. Кейнсианство – это псевдофилософия тех, кто не в состоянии придумать ничего иного, кроме как промотать капитал, накопленный предшествующими поколениями.
И все же, какими бы чудесными и утонченными ни были излияния сторонников Кейнса, им не под силу изменить вечные законы экономики. Эти законы существуют, действуют и могут за себя постоять. Несмотря на все рьяные осуждения политиков, неизбежные последствия инфляционизма и экспансионизма, о которых говорили «ортодоксальные» экономисты, рано или поздно наступают. И когда-нибудь, пускай и очень поздно, даже простые люди поймут, что Кейнс учил нас не сотворению «чуда… превращения камня в хлеб»[3], а ни капли не чудотворному проеданию семенного зерна. |
