| 77
|
ПАУТИННАЯ ВОЛЯ
В книге Гиннесса не записаны временные рекорды пребывания на воле после
выхода из зоны. В СССР у многих это время исчисляется не днями и часами, а
минутами после последнего прощального шмона и получения цивильной одежды.
Своих 'родных' шмуток, конечно, не сохранилось, хотя при водворении в зону
ты и заполнял разные квитанции, в десятки раз занижающие настоящую цену
вещей. Зоновскую одежду выходящие на волю обычно бросают в каптерке или у
лагерных заборов. Ее подберут хозяйственные колхозники, а также собиратели
тряпья - книжники, которые, насобирав 20 килограммов, приобретут дефицитную
книжку 'Три мушкетера'.
На тебе цивильная одежда, но каждый определит не задумываясь: 'Идет
зэк'. Пугливость, изможденность, страх и пустота в глазах и: справка об
освобождении. 'Куда податься?' - для тебя вечный вопрос. Билет куплен по
согласованию с лагерным начальством до указанной тобой станции, но его надо
закомпостировать. Кассир знает, что ты зэк, об этом ведает также дежурный
мент вокзала. Он подойдет и скажет даже не 'Предъявите документы!', а
'Покажите справку об освобождении' и при осмотре посоветует как можно
быстрее покинуть это место. Но тут же подскочат разные дружки и предложат
побалдеть с чувихами. Некоторые бандиты-бакланы только тем и живут, что
ловят на живца зэка. Тотчас тебя окружат бляди и заработанные гроши вмиг
прокручиваются: до всего зэк соскучился, от всего отучился. Блядь и та
сначала кажется красавицей - и нежной, и заботливой. Нередко бывает, что
зэк, с ходу влюбившись, ведет такую в ЗАГС, чтобы в недалеком будущем
проклинать это мгновение.
Если ты решил, что 'завязал', надо жить, как все другие люди. Но не
забывай, что ты уже не такой, как был для всех и для самого себя. Годы
командировки взвинтили, натянули нервы, как струны: заденет кто-нибудь и
вскипаешь, и пенишься. Все вольные кажутся суками, все на пидоров похожи,
никакого порядка - лезут везде без очереди, смешиваясь мастями, суют нос не
в свое дело, советуют там, где не положено. Терпеть такое не каждый может -
руки чешутся, приходится, чтобы сдержаться, губы прикусывать, пальцы
закручивать на руках, а то и бить каблуком одного ботинка по носку другого,
чтобы успокоиться.
Сколько унижения надо на воле перенести, начиная с прописки, постановки
на ментовский учет! И каждый тебя стремится унизить. А может так тебе
кажется из-за подозрительности?
Где взять на воле филки? Как много их надо? Жена, дети (обычно не свои)
только и канючат: и то им надо, и то необходимо. Говорят при тебе, не
стесняясь: вот то-то, дескать, хорошо живет, прилично зарабатывает, а
другой, твой кореш, ворует ловко, не попадаясь. Намек понятен?
Эти проблемы не только у тебя, они у всех. Поэтому стоит шалману
собраться, чуток забалдеть, как опять начинают базарить только о том, где бы
гусей хороших найти. И новости, новости: в универмаг 'Россия' завезли
импортные японские магнитофоны, в ЦУМе видели сапожки теплые, завтра получка
на 'Сибтекстильмаше', спикуль Толстый доставил цыганам Красноярска аж 200
кожпальто. Графин (кликуха) цапнул две хаты и в одной у торгового грека
прихватил несколько десятков кусков. Ныне он с кодлой покатил в Махачкалу
шерстить армян. После таких разговоров ой как трудно удержаться на праведном
пути: мысли так и вихрятся, и сон не идет. Супруга орет: 'Проспишь, что
ворочаешься, знаешь же, что рано вставать надо. Суббота ныне черная'.
Получается и на воле жизнь черная, и в тюряге не белая. Может,
попробовать последний раз на дело встать, уже приглашали, а потом уж при
фарте завязать насовсем, до гроба?
Зоны выпускают на волю ежегодно сотни тысяч. И каждый из них начинает
жить сначала. Все прерывается: семья разорвана давно, стаж прерван, на
воинский учет ставят с особыми пометками, ограничивают список занимаемых
должностей и работ, закрывают обширные территории для жительства и прописки.
Бывшему заключенному никакого доверия: размочаленный человек с полными
штанами болезней. Да и по-трезвому рассудить, кому такой
туберкулезно-зэковский элемент нужен, кто желает с ним бывшим: бандюгой,
вором, насильником возиться. Сочувствие он только разве в церкви найдет, в
мечети, синагоге, дацане или у какихнибудь баптистов и свидетелей Иеговы. В
церкви можно с побирушками поговорить, они крохами помогут, а больше -
ничем, ибо сами бичи. Живут побирушки по-походному - ставят на день в камеры
хранения раскладушки, а ночью их где-нибудь на вокзалах расправят и поспят с
часок под присмотром толпы. Впотьмах спать опасно, придушить могут.
Помотаешься так, покантуешься на перекладных и начнешь вспоминать
лагерное житье, как лучшие дни бытия. Ну, к примеру, как торчал полтора
месяца в криминале (судебно-психиатрическая экспертиза), косил-гнал
(притворялся сумасшедшим, повернутым, человеком с пунктиком). Какая была
лафа: лежишь в белых простынях, три раза кормят по-больничному. Менты
смотрят поминутно, но 'психам' на них начхать. Лежи, заполняй мудреные
анкеты разных психлабораторий, глотай таблетки и смотри цветные сны. Плохо
будет потом, когда признают психику в пределах нормы, возьмут под руки,
конечно, ментовские и снова на баланду:
Бывший зэк и на воле - не человек, менты для проверки врываются ночью,
с испугу не поймешь кто, думаешь, решили кореша замочить. Ведь зачастую
мочат по ошибке, по наговору недоброжелателей.
Ну, ладно, я - зэк, и с этим смирился. Но причем тут дети и жена? Вышел
я из зоны двадцать лет назад, туда залетел по малолетству и глупости. И вот
- отрыжка. Сына не взяли в военное училище, потому что 'папа, оказывается,
танцевал с Керенским', то бишь меченый, в тюряге бывал. Не оставляют в покое
и жену. Ее не пустили за границу, смешно сказать, в Монголию. Все из-за
меня. Таскают родителей, затем детей и: внуков, и конечно, правнуков будут
на учете держать, у них сейчас компьютеры. И все из-за того, что был в роду
зэк.
Душа стынет, как вспомнишь многолетние прокладки. Разные крикливые
знатоки человеческих душ понять не могут, почему бывший зэк такой по-рабски
смиренный человек. Он улыбается затаенной улыбкой с блеском фикс, старается
всем угодить, ходит на полусогнутых, никуда не лезет. Это можно объяснить
химико-биологическим нарушением каких-то структур организма от долгого
запугивания и издевок. Любой сведущий боится чучекской среды. Зять Леонида
Ильича Брежнева генерал-полковник МВД СССР Юрий Чурбанов ездил, будучи
замминистром, по своему ведомству, кутил, девок портил и взятки греб. А как
сам влетел в тюрягу, так следователи пообещали его: отчешежопить.
('Как только я пытался сопротивляться: Гдлян мне заявил: будете дурака
валять, отправим вас в Бутырку к гомосексуалистам. Это я дословно говорю, на
всю жизнь: в памяти осталось'. Из интервью, данного в 13-й зоне Нижнего
Тагила Юрием Чурбановым журналу 'Театральная жизнь'. N 13, 1990 год). И он,
как миленький: раскрылся. Страшно стало своего родного ведомства, испугался,
знал о прокладках.
Оглянись на себя еще на воле и оцени свое будущее чешежопоположение в
среде чучеков, прикинь шансы на 'девственное' выживание.
Людям, сохранившим человеческие задатки, приходится бояться тюрьмы.
Бывшему зэку, чтобы добить остатки жизни, надо опуститься налимом в такую
яму и так лечь, чтобы никого не задевать и озираться, предвидя прокладки.
Скажем, не так страшно повторно влететь, попадешь уже в строгий режим,
более 'правильный' - там лучше знают свое место, беспредела меньше. Плохо
другое - засосет тюряга так, что там и подохнешь, уже в ментовских
прокладках. Разные опер- и режимные отделы ведь для того и существуют, чтобы
человека, если он еще таковым остается, стереть в порошок, загнать в чучеки.
Народ в этом случае в унисон с ментами говорит, что ворота в тюрягу он какие
широкие, а выход узкий. Арестовали по одной статье, а на суде уже сидишь,
облепленный ими, как мухами, и жди - в зоне еще добавят. Если и выйдешь за
ворота, то непременно с надзором. Ведешь себя ниже травы, тише воды, но все
знают, что ты - зэк - ворюга, бандит. Как только произойдет где-нибудь
воровство или убийство, так в первую очередь подумают, что это твоих рук
дело. Жить в таких условиях бывает невмоготу, жаловаться и скулить начнешь,
так в милицию вызовут по просьбе трудящихся, один из которых непременно
настрочит доносраскрытие, коряво напишет: с нами работает бывший зэк, это
его рук дело, ибо по его морде видно, что он бандюга, да еще какой!
Народ уже давно отучился воспринимать в человеке человека, а видит
врага. Из своих первый враг - уже сидевший зэк. Народ бдит народными очами,
народными судами, народными заседателями, народными судьями. И такой опутают
тебя, сермяжного, паутиной, в сравнении с которой колючая проволока
покажется кокетливой набедренной повязкой.
Выкарабкаться из зэковского сословия невозможно - став им, им же и
подохнешь, безразлично где - в тюрьме или так называемой воле.
Такова зэковская судьба. |
