Пелюлькин, вы так сложно пишите... Если честно, закон подобия, известный всему миру, как "подобное притягивает подобное", вы назвали непрерывностью, в которой возможна синхронность или синхроничность. Наверное, резонанс имеет место быть там, где есть непрерывные процессы, но вот в религиях любят говорить про диссонанс, как некую закономерность, отдаляющую от Творца. ... У меня такое чувство, что вы вцепились в Корнака, как в спасательный круг.
Если вы говорите о том, что внимание Корнака находится на уровне свадхистаны, то есть человек циклит на сексе, то пока такого повода я нигде, где его читала, не заметила. Возможно, вы что-то напутали [скоро я вам доведу нечто, что вы в ужасе забудете что вооще был вами знаком Корнак, и тама така секси-история, что лучше вам повременить нечто решать].
Далее, что касается законов, то предопределенность очень интересное свойство этого мира - закономерным становится вопрос: есть ли у человека выбор или всё определено за него заранее еще до рождения? Вы можете ответить на этот вопрос? Я до сих пор колеблюсь между "да" и "нет".
Доказуемо, что Природа Мира и Сознание Человека---есть нечто родственное, а значит, если человек в Сознаниии Мира Эволюционирует и Свободно движется,т о это свойство (по
Принципу системности) присуще и Природе Мира, потому ваши сомнения от недознания, а в моей той писанине надо вам неделю по-вникать в ея суть.
Человек это очень сложный организм, в котором выбор совершают химические реакции, которыми он не умеет управлять. Поэтому и зашла речь о законах - ибо эта закономерность/предопределенность хим.реакции заложена в физиологию и психику человека.
Что касается геометрии пространства, то я сама математик, и знакома с этим не просто на словах. Так что здесь есть в какие дебри уйти, но я бы пока не стала этого делать. Как-то так...
Математик математику рознь, я вообще не математик,но в философии математики удавлю любого математика не философа, и он или признает главенство философии, или распишется что он паранойик. Я смог доказать 2 новых Пропозиции ({Тезисов} Теорем Анализа и прояснения математики)) в Философии сознания, как Врожденности математики, и как философской рефлексии в Познании вообще. Обскакал в этом Стэнфордский Универ США и могу доказать любому (акромя придурков), что прав я, а не 7 тама светил философии математики США.
И потом, вы наверно от недознания ваши схемы с Топикой спутали и сползли в область шизоидности, а именно:
Требования к сообщению по части Таксоно́мия, предъявляемые Инвенцией, отнюдь не были чрезмерными. Однако легко почувствовать, что удовлетворить эти требования не в каждом случае возможно: в конце концов мы делаем сообщения не только по поводу предметов нашего индивидуального интереса (даже если предположить, что по поводу этих предметов у нас не возникнет таксономических сложностей), но и по поводу предметов, "навязываемых" нам извне.
Риторике были хорошо известны случаи "заказных" речей, или сообщений на заданную тему. К сожалению, уже в те времена говорящие не могли позволить себе ограничиться лишь тем кругом сообщений, которые реферируют к предметам их индивидуального интереса: от них требовались (и чуть ли не в основном) сообщения на общественно интересные темы.
Естественно, что в такой ситуации говорящий далеко не всегда мог рас¬считывать на то, что он в состоянии "легко справиться" с любой из заказываемых ему общественно интересных тем. Навыки обращения с разнохарактерным материалом, конечно, постепенно вырабатывались, однако без помощи "внешних подпор" в ряде случаев было довольно трудно обойтись.
Функции таких внешних подпор и выполняли топосы.
Топос (греч. topos - место, ср.: топография). Родовое понятие - топика, совокупность топосов (1) или наука о топосах (2).
Впрочем, понять, что такое "топос", руководствуясь исключительно исходным значением этого слова, довольно трудно. Ситуацию проясняет обращение к латинскому эквиваленту греческого слова. Римляне называли топосы "loci", или "loci communes" - общие места.
В таком виде топосы оказываются чуть менее загадочным явлением, особенно если вспомнить, что в русскоязычном словоупотреблении суще¬ствует понятие общего места. Так, давая невысокую оценку сообщению коллеги, я могу позволить себе замечание в том духе, что я, допустим, не узнал из этого сообщения ничего нового, поскольку речь говорящего цели¬ком состояла из "общих мест". В этом случае я характеризую прозвучавшее сообщение, как сообщение, содержащее в себе только то, что известно всем (или только то, о чем "все говорят").
Именно наблюдения за тем, что "все говорят", привело в современности к одному из наиболее распространенных методов обучения иностранному языку. Метод этот называется "ситуативным" и пользуется таким многим известным понятием, как топик. Топиками называются стандартные типы речевых ситуаций, в которых наиболее вероятно попадает говорящий и в которых от него требуется не знание языка вообще, но знание конкретных языковых оборота используемых при речевом контакте данного типа.
В результате, даже не зная иностранного языка, ловкие "говорители" производят впечатление знающих язык, заучив наизусть сотню-другую клише и смело повторяя их в пригодных для них ситуациях (всем нам хорошо знакомы названия наиболее типичных топиков: "На почте", "На та-можне", "В аптеке", "В отделе готового платья", "У парикмахера" и т.д.). Впрочем, аборигенов это чаще всего даже умиляет.
На примере этих современных "топосов" хорошо видно, в чем преимущество топосов как таковых: они не требуют глубоких знаний. То же, чего они требуют, - это известная маневренность говорящего, то есть умение, опознав тип речевой ситуации, быстро приспособить схему к условиям речевого контакта.
В античности наблюдения за тем, о чем (или что) "все говорят", также закончилось созданием большого количества похожих схем, наиболее употребительных в речи. Схемы эти, подобно сегодняшним топикам, рассматривались как многократно опробованные, а стало быть, удобные и легче всего приводящие к желаемому результату. Отсюда следует, что вопрос "оригинальности" не всегда был первоочередным вопросом в классической риторике.
Современные представления о том, что "оригинально" значит "хорошо", представления, которые, в общем-то, кажутся нам вполне обоснованными! - находятся, таким образом, в некотором конфликте с установками риторики' (в частности, Инвенции). Между прочим, в наши дни наука (прежде всего теория информации) уже отказывается от принципа "оригинально - есть хорошо", который в ненаучных кругах все еще продолжает широко исповедоваться.
Так, было отмечено, что для того, чтобы сообщение вообще воспринималось, оно не может представлять собой целиком "оригинального" речевого построения. В любом сообщении, предполагающем слушателя (а сообщений, не предполагающих слушателя, не существует)28, необходима строгая пропорциональность между "оригинальным" и "общеизвестным", причем именно общеизвестное гарантирует понимание оригинального.
Эту закономерность, впоследствии хорошо описанную в научной литературе, уловила и риторика. Именно в свете данной закономерности следует воспринимать топосы - тогда они перестают казаться нетворческим балластом, но вполне могут быть рассмотрены, позитивно. Позитивное же их рассмотрение предполагает отношение к ним как к своего рода "рамкам", в которые могло быть вписано нужное говорящему "оригинальное" содержание.
Вообще говоря, полезная роль "рамки" даже сегодняшней наукой описана еще не вполне внятно и подробно. Тем не менее очевидно, что рамка в большом количестве случаев служит своего рода контейнером для хранения информации, которая, при отсутствии рамки, могла бы просто утратиться, "распылясь" во времени и пространстве. Рамка держит сведения, у которых иначе нет возможности "ощущать себя" как целое. Поэтому именно топосам, может быть, мы и обязаны тем, что информация из области риторики (например, в виде речей известных ораторов) оказалась сохранена.
Однако такой исторический взгляд на топосы, вероятно, все же не был присущ риторике, рассматривавшей (по свидетельствам документов) топосы лишь как удобные схемы, в которые можно было вписывать каждую очередную речь. Фактически топосы и представляли собой более или менее развернутые рекомендации касательно того, как "подступиться" к предмету, то есть - подобно таксономическим схемам - выполняли роль вспомогательных средств, облегчающих процесс Инвенции. И, опять же подобно таксономическим схемам, могли стоять "за кадром": с точки зрения знатоков риторики, на топосы следовало ориентироваться, но совсем не вменялось в обязанность их использовать.
Чтобы понять этот механизм "ориентации на топос", можно представить себе Целый ряд аналогичных ситуаций из области повседневной речевой практики.
Мы наиболее легко чувствуем себя в речевых ситуациях, которые хорошо известны нам и даже, может быть, воспринимаются как своего рода "речевые жанры", то есть знакомые нам модели наиболее частотно проигрываемых речевых сценариев. Так, едва ли кого-нибудь из нас поставят в тупик такие модели речевых взаимодействий, как "прием гостей" (гости должны быть совсем уж "выпадающими из обоймы", чтобы у нас возникли какие-то затруднения на их счет!), "покупка товаров" (в магазине, на рынке, "с рук"), "посещение врача", "посещение больного", "поздравления по случаю юбилея" и др.
В речевых ситуациях такого рода мы неоднократно бывали и следуем соответствующим "моделям", практически не задумываясь о том, что время от времени от нас и здесь может потребоваться некоторая доля творческой фантазии. Например, тексты наших поздравлений хоть и с юбилеем часто сильно выиграли бы, не рассматривай мы "поздравление по случаю юбилея" как речевой жанр.
Однако рядом с этими речевыми ситуациями существует и небольшое, как правило, количество других ситуаций. Вот они-то действительно могут вызывать у нас серьезные затруднения. Каждому знакомо ощущение не¬ловкости перед неизвестным типом речевого взаимодействия. Неловкость эта может оказаться настолько большой, что человек, прекрасно владеющий даром слова, чувствует себя совершенно парализованным тогда, когда от него требуется неведомая для него речевая стратегия.
В подобных случаях наиболее "нервные" из нас начинают даже разыскивать друзей и знакомых, которые могли бы поделиться с ними представлениями о пережитых ими ''прецедентах". Вопросы типа "Что бы ты сказал на моем месте?", "Как, с твоей точки зрения, мне нужно говорить с ним?", "Знаешь ли ты, что обычно говорят в подобных случаях?" и т. п. представляют собой свидетельства растерянности перед неизвестными моделями речевого взаимодействия.
То, с просьбой о чем мы в таких обстоятельствах обращаемся к друзьям и знакомым, и есть топосы: мы ищем отсутствующий в нашем речевом опыте топос, который, может быть, известен кому-либо из нашего окружения. "Поделиться" же топосом как раз и означает рассказать о том, "что говорят" в соответствующих ситуациях или какого рода "общие места" могут быть приложимы к речевому контакту нужного нам типа.
Разумеется, я не посоветую приятелю, впервые самостоятельно устраивающемуся на работу, в ходе разговора с будущим начальником бесстыдно эксплуатировать средства речевой саморекламы, с одной стороны, или замалчивать "выигрышные" эпизоды автобиографии - с другой. Я опишу ему данную речевую ситуацию как ситуацию, предполагающую довольно трудную для исполнения модель взаимодействия, и, может быть, даже дам советы, касающиеся того, каким образом деликатно обозначить в собственной речи некоторые аспекты автобиографии, интерес к которым со стороны собеседника следует стимулировать.
Более того, если мне известен набор хороших речевых клише, пригодных в этой ситуации (типа "меня бы очень устроила работа на полставки, если это не противоречит Вашим представлениям о моей занятости" или "я с удовольствием взял бы на себя и эту часть работы, но боюсь, что пока я не очень готов" и т. д.), я, вне всякого сомнения, передам их нуждающемуся в моей помощи.
То, что получит обратившийся ко мне за речевой консультацией приятель, есть довольно подробный топос, то есть широкий набор правил и формул речевого поведения, подходящих случаю. Понятно, что после такой консультации он будет чувствовать себя в предстоящей речевой ситуации более или менее уверенно.
Именно данное качество - уверенность в речевых ситуациях разного типа (опять же в основном в речевых ситуациях, предполагающих публичные выступления на разные темы) - и призваны были сообщить говорящим риторические топосы.
Например, в "Риторике" Аристотеля было предложено 28 образцов наиболее "ходовых" топосов, притом что уже в его времена их, вне всякого сомнения, насчитывалось гораздо больше. В дальнейшем количество топосов постоянно росло; Причина, разумеется, была в том, что топосы оставались "работающими" лишь в том случае, если они были разнообразными. В противном случае, если на каждом шагу слушателей 'встречал бы хорошо знакомый топос, риторика, едва ли сохранила бы репутацию науки убеждения.
Техника топоса - это техника "задавать вопросы". Топика вообще рассматривалась как искусство правильно поставленных вопросов. Здесь следует заметить, что искусство правильно ставить вопрос чрезвычайно высоко ценилось в античности. Уже тогда ни у кого не вызывало сомнений, что отвечать на хорошие вопросы гораздо проще, чем самому их задавать. Потому-то и учила риторика не столько тому, как отвечать на вопросы, сколько тому, как правильно их формулировать и какие формулировки применительно к какому случаю использовать.
Как бы ни забавно звучала такая научная установка сегодня, относиться к проблеме формулировок слишком уж легкомысленно едва ли стоит. На собственном, часто печальном, опыте мы то и дело убеждаемся в том, что задаваемые нами вопросы не всегда влекут за собою ответы.
Нередко спрашиваемый оказывается вообще не в состоянии понять, что нам от него нужно. Ср. "переспрашивания" типа:
Так в чем вопрос-то?
Вы спрашиваете или отвечаете?
Что конкретно вы хотите спросить?
и др.
Но это лишь одна сторона проблемы. Вторая ее сторона - избыточное количество вопросов там, где вообще не требуется вопросов (1), и их недостаткам, где они должны были бы быть заданы (2). Типичные ситуации:
(1) вопрос к знакомому с хозяйственной сумкой в руках: "Вы в магазин?", вопрос к "загорающему" под частично разобранным автомобилем:
"Машина сломалась?",
вопрос к держащемуся за ручку двери в туалет: "Вы сюда?";
(2) частое отсутствие, например, таких вопросов:
"Я Вам не помешаю?",
"здесь не занято?",
"Вы позволите воспользоваться телефоном?"
и др.
Наконец, еще одна, третья, сторона проблемы - неуместные вопросы как свидетельство нерелевантности в оценке речевой ситуации, причем часто ситуации довольно стандартного типа. Группа примеров:
(при сообщении о предстоящей свадьбе) Ты беременна?
(при рассказе о работе) Сколько получаешь?
(при рассказе о счастливой жизни с мужем) Не пьет?
и т.д.29
Подобные речевые просчеты, с которыми приходится сталкиваться чуть ли не ежедневно, свидетельствуют о том; что внимание риторики к формулировкам вопросов ни в коем случае не было праздным. К сожалению, о том, следствием чего является столь высокая степень беспомощности в искусстве задавать вопросы, задумываются редко, А между тем беспомощность такая свидетельствует лишь об одном: о непонимании самого механизма вопроса, о непонимании назначения вопросов как таковых.
Назначение вопросов, с точки зрения риторики (), - установление границ речевой ситуации, с одной стороны, и установление в этой связи границ интересующего нас предмета - с другой. Что же касается риторических топосов, то они как раз и представляли собой систему грамотно заданных вопросов, при ответе на которые говорящий:
а) не выходит за пределы текущей речевой ситуации;
б) сообщает релевантные сведения о соответствующем "фрагменте действительности";
в) точно располагает данный "фрагмент действительности" по отношению к прочим "фрагментам действительности";
г) отделяет главное от второстепенного;
д) структурирует сообщение наилучшим (естественным) образом;
е) не обременяет сообщения лишними сведениями;
ж) исключает пропуск необходимых для понимания сообщения моментов;
з) предвосхищает появление само собой разумеющихся вопросов слушателей.
Представления об одном, дошедшем до нас почти без изменений, классическом топосе риторики дает всем нам хорошо известная "схема описания события". При ориентации на нее я обязан обратить внимание на следующее:
что это за событие,
где произошло событие,
когда произошло событие,
как произошло событие,
почему произошло событие.
Это довольно короткий топос, дающий возможность "ничего не забыть" из действительно существенных моментов. Однако данный топос принад¬лежит к числу простейших и представлений о по-настоящему развернутых топосах (состоящий из множества вопросов) не дает.
Тем не менее с топосов именно такого рода и начиналась топика. Тут и становится понятным исходное значение слова topos" - место. Инвенция, кроме всего прочего, была и практикой нахождения в составе речи "мест", применительно к которым можно поставить типичные вопросы. И если, например, "место", которое в принципе должно было содержать сведения о том, когда произошло событие, предполагало лишь указание на "один прекрасный день" ("Произошло это в один прекрасный день..."), вполне релевантным был вопрос "Когда?", ответ на который в ряде случаев просто вменялся в обязанность говорящему!
В конце концов "вопросников" применительно к разным сферам действительности стало слишком много и помнить о том, на что и когда следует обратить внимание, оказывалось уже невозможным. Для того чтобы все-таки держать это в памяти, топосы даже принялись заучивать наизусть. Так возникла - правда, гораздо позднее, в Средние века, - идея облегчить заучивание, представив основные вопросы в стихотворной форме. Вот пример такого "стихотворения" с рифмующимися, как это было принято, начальными звуками слов (автор - Маттеус Вандомский, время - 1100-е гг.):
Quis, quid, ubi, quibus auxillis, cur, quomodo, quando?
то есть: (букв.) Кто, что, где, чем, (кто-что-где-чем-зачем, как, когда?, как-когда-зачем)
А вот пример из более позднего времени (автор - английский ритор Томас Уидьсон, время - 1500-с гг.):
Who, what and where, by what help, and by whose. Why, how and when, do many things dislose. то есть:
(букв.) Кто, что и где, чем и с чьей помощью. Почему, как и когда, - не теряй ничего из этого.
В еще более поздние времена, когда '"техника запоминания" (мнемотехника) была доведена почти до совершенства, появились разнообразные наглядные "схемы", например такая, как знаменитое "Колесо вопросов". Оно приведено на следующей странице.30
Отвечая на эти вопросы подобных "схем", говорящий тем самым гарантировал упорядоченность предметной области высказывания. Наряду с запоминавшимися наизусть схемами со времен античности существовали и письменные понятийные перечни (как называли их римляне). В этих понятийных перечнях в развернутом виде были представлены чуть ли не все этапы работы с основными понятиями, отвечающими содержанию той или иной речи.
Наконец, имели хождение даже "планы речей", а также почти (в редких случаях полностью) готовые тексты! Кстати, наше время весьма неожидан¬но вернулось к этой практике: имеются в виду, например, все чаще выходящие в России издания, содержащие, например, речи для разных случаев, тосты и проч.
А подборки школьных сочинений, еще недавно любовно передававшиеся из рук в руки накануне экзаменов, теперь можно вполне легально купить в книжных магазинах (во всяком случае московских). Причем существует множество разнообразных по качеству сборников и многие из них действительно очень полезны. Сочинения, таким образом, "осознают себя как жанр" - подобно твердым формам стиха (определенным стабильно воспроизводившимся стихотворным конструкциям типа сонета, венка строф, рондо или триолета, столь распространенных в средние века). Разумеется, кроме понятной пользы; топосы приносили и немало вреда, стереотипизируя творческую практику и создавая чрезвычайно живучие по¬этические клише (как, скажем, описание состояния влюбленности).
После всего сказанного и продемонстрированного становится очевидным, что топика предполагала не столько изложение сведений, сколько действительно предварительную работу с материалом. Поэтому, в частности, следует особенно подчеркнуть, что топосы при всем при том не были нирецептами того, как готовить "словесную пищу", ни (во всяком случае, в течение долгого времени) шаблонами, искажение которых "каралось законом": их предлагалось рассматривать просто как хорошие примеры, подражание которым делает мастера.
Современная наука часто уподобляет топос инварианту, а конкретные сообщения - вариантам. Инвариант по отношению к вариантам определяется (дадим лишь приблизительное его определение) как модель по отношению к конкретным реализациям модели.
Особенность инварианта в том, что он является своего рода абстракцией по отношению к реальным модификациям. Действительно, топос - это в подавляющем большинстве случаев не речь, его невозможно произнести как речь, то есть им не получится обойтись вместо речи. Его можно лишь использовать как ориентир
(ср. таксономические схемы, по поводу которых был предложен образ путеводных звезд).
Между прочим, фактически любая специальность предусматривает некоторый набор топосов, которыми в действительности руководствуется каждый специалист и в повседневной практике, и при возникновении проблем.
Разумеется, именно при возникновении проблем проще всего заметить, | как "включается" тот или иной топос. Скажем, у специалиста в области компьютерной верстки - топос под условным названием "вогнать текст" в, том случае, если требуется, например, уместиться в жестком макете без сокращений. Разумеется, верстальщик не станет варьировать шрифт, кегль интерлиньяж (жесткий макет!): данный топос вообще не предполагает подобного рода операций. Напротив, все, что касается трекинга, абзацев, переносов, висячих строк, окажется в высшей степени актуальным.
Во многих ситуациях топосы, имеющиеся в нашем распоряжении, действительно представляют собой чуть ли не развернутые "планы действий тех или иных (предположим, критических) ситуациях: скажем, топосы "первой помощи при остановке сердца" или «первой помощи при обморожении». На этом примере, кстати, хорошо видно, что топосы отнюдь не взаимозаменяемы.
В заключение разговора о топосах заметим, что сами по себе, как таковые, они, вероятно, не представляют сегодня особого интереса - они могут становиться интересными в тех случаях, когда используются для решения творческих задач, в частности для построения гипотезы, часто являющейся результатом процесса инвенции. Ибо инвенция, как бы "технично" она ни была представлена в этом параграфе, была гораздо более разнообразна представленна, чем собрание мертвых клише, образующих жесткую систему. При всем при том она предполагала наличие у говорящего так называемой продуктивной фантазии ("ingenium").
Трудно сказать, кому топика помогала больше: ораторам, которые имели возможность опираться на топосы, или слушателям, которым на фоне известных конструкций более понятным становилось "новое", привносимое непосредственно данным оратором. Однако ясно, что топосы завершали работу по сопряжению индивидуального интереса и общественного интереса: если у говорящего и слушающего были одинаковые "правила игры" (топос), появлялся шанс еще более полного взаимопонимания.