"Носителем наследственной информации является уже не ядро клетки, а ее морфогенетическое поле, а ДНК только отражает информацию, которую несет поле"
"Ученый приступает к опыту, ожидая от него определенного эффекта, и чем сильнее он надеется на тот или иной исход, тем больше шансов, что ожидаемое случится. Ожидание ученого, "отпечатавшееся" в морфогенном поле, влияет на результат эксперимента."
Эт просто эффект Репрезентативной (ожидаемой сознанием) теоретической организации ожидаемого на опыте, как бы подтасовка под ответ, что не есть нечто объективное на сам деле, как про то пишет по Моей
Н.Р. выжимке из его публикаций
Кайл Stanford — по его работе
«Недоопределенность научных теорий» со ссылкой на
Андре Кукла, указывающей, что для любой теории
T полагается возможность сразу предполагать и некие интерпретации, в том числе ввиде: что имеем
Т` утверждение, что
Т` наблюдаемые следствия
s верны, но
Т сама по себе является ложной; что имеем
Т`` утверждение, что реальность
s ведёт себя в соответствии с
Т, при наблюдении, но имеет и конкретные несовместимые альтернативы косвенным образом [допустим как препятствие к обобщению и совместимости с действующими другими парадигмами], что есть гипотеза, что на опыте имеет место манипуляция представлениями теории таким образом, чтобы создать впечатление, что
Т верно. На такие возможности,
Кайл Stanford утверждает, что это в общем не более, чем своего рода злой демон, к которому
Декарт обратился, дабы сомневаться в любых из его убеждений, которые могли бы быть подвергнуты сомнению. Что вообще-то, по
недоопределённости, выражает непременную естественную незавершённость и глобальных алгоритмов любых верных теорий. Такие радикально скептические сценарии представляют столь же мощный (так и бессильный) вызов любой претензии знаний вообще, независимо от того, как оно представлено или оправдано, и, следовательно, не представляют особую проблему или вообще проблему для убеждений, представляющих нам нашу теоретическую науку. Возможность утверждения другого пути
(если мы таки выбираем некую научную теорию) существует, только если ключевые из интерпретаций, которые мы могли бы генерировать из данной алгоритмической стратегии, являются приемлемыми, и большая часть всего, что мы первоначально учитывали, тем не менее оказывается непосредственно верным, только в стратегии выбираемого другого пути, что определяет строгость научной методологии, а вместе с ней и Науки о Сознании, как
феноменологии. С точки же зрения
Имре Лакатоса, изменение теоретических посылок оправдано, если оно ведёт к прогрессивному сдвигу проблем, т.е. к увеличению эмпирического содержания теории; поэтому
«неопровержимость» теории, — это условие «
негативной эвристики», работающей в рамках научно-исследовательской программы, но не свидетельство иррациональности и произвольности выбора теории, совершаемого учёными. Тем более и согласно
теории «Смены Парадигм» (
Т.Кун) и
Принципам системности и соответствия, и как продолжение влияния на научную Теорию прошлых теоретических представлений согласно тому же
ТДК (Тезису Дюэиа-Куаина), то
«Старая Теория» даже обязана эксплуатироваться параллельно новой теории, для полной отдачи языка в этом направлении, что фундирует Смысл и всю специфику современных школ и институтов в научении в том числе и к подготовительному Знанию.
ТДК может быть инкорпорирован в различные философско-методологические и историко-научные концепции, в зависимости от его интерпретации. В этом сказывается неоднозначность эпистемологической идеи о зависимости наблюдений от теоретических интерпретаций
(«теоретической нагруженности» фактов): что может рассматриваться как аргумент в пользу
релятивизма, но в то же время её
(именно так понятую методологию Науки) можно считать методологическим вызовом, на что ответить способна лишь
«гибкая теория научной рациональности», поиск которой составляет содержание современной философии науки. [В.Н. Порус]
Главный философский вывод этой работы по философии
«недоопределенности научных теорий» в том, что приведённый философский анализ показывает, что и самым главным — не есть итоговая картина производимого знания, а главным есть философский, мыслительный процесс работы, как осмыслительная эволюция интеллектуального исследования языка, и крайне важно, чтобы вязкая толща языка-посредника, в которой барахтается человек, не затвердела, и, по необходимости, стараться разбить ее трещинами, расчленить и перерасчленить (т.ск. необходимость умеренного деконструктивизма), как сохранение гибкости ума.
